У него было множество виртуальных масок. Ловко вживаясь в каждый образ, он считал себя неуловимым и не учитывал, что его преследования обострили моё чутьё. Я всегда его узнавала. Следя за ним, я попутно распознавала и других участников форума, тоже менявших свои ники. Уверенные, что надёжно замаскированы, они легкомысленно выдавали массу подробностей о себе. Постепенно я научилась вычислять их настоящие имена. Его же имя оставалось тайной. Пока он был только «Барсуком» — этим ником он пользовался чаще всего.
— Может, это вовсе и не мужчина, а женщина, — говорила моя подруга Саша. — Вообще-то ты слишком много времени тратишь на этот форум. Довольно противное местечко.
Она была права. Форум засасывал, как трясина. Был театром, в котором каждый мог стать кем угодно. Некрасивый — красивым. Трус — смельчаком. Неудачник — удачником. Надевай любой костюм! Каждый день давая себе слово, что больше туда не вернусь, я с утра бежала к компьютеру и с нетерпением просматривала все темы. Заранее, ещё не видя ответы Барсука, я сочиняла в уме едкие, парирующие реплики. Он не пропускал ни одного моего поста. Зная это, я нередко его провоцировала. Смолчит или нет? Состязание с ним будоражило. Выискивая слабости друг в друге, мы выдавали свои собственные. Его уязвимое место я разглядела довольно быстро — он жаждал признания.
— А я догадалась, сколько ему лет, — сказала я Саше в тот день, когда решила выяснить имя «Барсука». В этом таилась опасность. Один неверный шаг мог выдать мой секрет. Я рисковала потерять то, чем дорожила.
— Опять ты об этом дядьке, — поморщилась Саша. — Какая разница, сколько ему лет!
— Разве тебе не интересно узнать? Ты же сама когда-то крутилась на этом форуме.
— Да, крутилась, поэтому и ушла, не хотела иметь дело с этой мерзкой публикой. Тебе тоже советую уйти.
Когда мы касались этой темы, Саша становилась категоричной. Она непримиримо относилась к тем, кто не был свободен от виртуального мира, как и она.
— Не верю. Наверняка тайком почитываешь, — поддразнила я. По тому, как её взгляд отскочил в сторону, я поняла, что попала в цель.
— Ну и жарища сегодня, — произнесла она, глядя в окно. За ним — знакомый «пейзаж», которым начинался и заканчивался мой день: небо и стеклянные столбы небоскрёбов. По стене одного карабкается вверх отражение солнца. Утром оно — бледно-жёлтое, а вечером, когда катится по стене другого небоскрёба вниз — кровавое, полыхающее. В него влетают отражения проносившихся мимо птиц и сгорают в нём. Не крылось ли в этом предупреждение, что я тоже могу сгореть, если не буду осторожна?
— Ну да, заглядываю иногда, — призналась Саша, — но только читаю, ничего уже там не пишу. Там хоть раз что-то напишешь, так сразу начинается базар, как у тебя с этим Барсуком.
— У нас не базар, а спор.
— Ага, спор! Красиво звучит, — иронически произнесла она. — Как ни называй, суть от этого не меняется. Если каждый бьётся за то, чтобы последнее слово осталось за ним — это базар.
— Но это же он постоянно цепляется. Ты помнишь, как я поначалу его игнорировала, ну а потом не удержалась, встряла и пошло-поехало.
— Так не пиши больше, ты же его только провоцируешь.
— Он всё равно не уймётся. Одного не могу понять: что ему от меня нужно?
— Наверное, он влюбился, — засмеялась она.
— Какой там влюбился! Это что-то другое.
— Не исключено, что он тебя знает. Мир тесен, врагов у всех предостаточно. В жизни они не могут плюнуть нам в лицо, для этого идут на форум, а потом улыбаются нам на всех этих тусовках. Подленькие людишки!
Она брезгливо сморщила губы — портившая её облик привычка. Когда она сердилась, то теряла свою привлекательность, а когда была в хорошем настроении, лицо становилось гладким и ясным, глаза — чистыми, неправдоподобно сиреневыми. Внешность у неё — меняющаяся. Характер — противоречивый. Будучи отзывчивой и сострадательной, она при этом с лёгкостью может несправедливо кого-то обвинить, выкинуть из своей жизни из-за пустяка.
— Ума не приложу, что я ему такого плохого сделала, — сказала я, — буквально ненавидит меня.
— Можно подумать, что ненавидят только за плохое! Скорей всего, он развлекается или, как влюблённый мальчишка, старается привлечь твоё внимание.
— Какой там мальчишка! Он пожилой.
— С чего ты взяла? Он писал, что ему около тридцати.
— Сомневаюсь, ему просто хочется казаться молодым.
— А что в этом такого? Нам с тобой тоже когда-нибудь этого захочется. Я уже сейчас в свои двадцать семь боюсь старости. Иногда представлю себя никому уже не нужной рухлядью, и так страшно становится.
— Не иногда, а каждый день представляешь, — подчеркнула я, хотя не раз зарекалась молчать. — Это же нелепо бояться того, что неминуемо! Где здесь логика?
Рассуждения на эту тему вечно вели к пререканиям. В остальном мы с ней прекрасно ладили. Неизбежность Сашу пугала. Она постоянно об этом говорила, словно ей было суждено превратиться в старуху не в далёком будущем, а завтра утром. «Изводишь себя, как мазохистка, — посмеивалась я над ней. — Почему ты решила, что станешь рухлядью? Будешь моложавой бабушкой!».
— При чём тут логика? Разве можно приказать себе не бояться, даже если понимаешь, что это глупо? — произнесла она с недовольством и поджала губы, разбрасывая вокруг них веер морщин.
Недовольное выражение её лица и голос, терявший звонкость, когда она раздражалась, делали её намного старше. Она как бы сама приближала себя к тому, чего панически боялась. Когда я смотрела на неё в эти минуты, ко мне тоже подкрадывался страх. Но я боялась другого — не старения, как она, а потери оболочки. Именно по этой причине я должна быть осторожной.
— Помнишь, что этот Барсук писал: «Не соизмеряйте чувства с логикой», — продолжила она и, испугавшись, что обидела меня, поспешно добавила: — Это, конечно, единственная стоящая мысль из всего им сказанного.
— Не только, — решила я быть справедливой. — В уме ему не откажешь, но он злой.
— Не скажи. Когда он пишет под ником «Честная», он совсем не злой... хотя, скорей всего, «Честная» — это не он, а какая-нибудь тётенька. Слушай, — оживилась она, — тебе стоит с ним познакомиться! Вдруг он молод и хорош собой, а, если повезёт, так ещё и богат.
Она расхохоталась и опять превратилась в ту Сашу, которую я любила: обаятельную, смешливую, добрую.
— Вряд ли он молод и хорош собой. «Честная» — это точно он, — не согласилась я. — Можно изменить язык, стиль, что-то наплести, а вот натуру свою не скроешь, как ни старайся.
— Ты слишком серьёзно к этому относишься. Это же виртуальный мир, он нереален.
— Как это нереален, если люди там проводят столько времени, завязывают отношения, ругаются.
— Ну да, как Дон Кихот с ветряными мельницами, — саркастически изрекла она.
— Вот завтра на вечеринке и посмотрим на эти мельницы. Вполне же реальные люди, раз ты их позвала.
— Ещё неизвестно, придут ли они. Ты-то хоть придёшь?
— Приду.
Я шла к ней в надежде встретиться с Барсуком. Тот намекнул, что не прочь познакомиться. Хотя верить ему не стоило. Интрига, недомолвки, заманивания — атрибуты его игры.
Вечером солнце, отлепив своё отражение от небоскрёба, упало вниз. Окрасив пламенем небо, оно провалилось в неизвестность — в пустоту, как говорила Саша. Пространство её пугало не меньше старости. «Это ты птица, паришь в поднебесье, — шутливо говорила она, — а я человек земной, крепко стою на ногах. Чем ближе к земле-матушке, тем надёжнее». «Сколько же у тебя страхов!» — смеялась я, умалчивая, что мало чем от неё отличаюсь.
«Птицей» она меня называла, памятуя тему «Автопортрет», которую предложил кто-то на форуме. Дескать, давайте пусть каждый опишет себя, оставаясь инкогнито, используя метафору. В ту пору я была преимущественно наблюдателем, не влезала ни в какие баталии, сторонилась перепалок. Тема эта показалась безобидной, развлекательной, и я лаконично написала:
«А я — птица».
Написала то, о чём следовало молчать.
«Это что, как на вашем рисуночке, где что-то такое непонятное изображено: не то голубь, не то ястреб? Художница вы наша», — съехидничал тогда Барсук. Разговор шёл о моём рисунке, который я выставила на сайте форума вместо своей фотографии. На месте фотографии Барсука чернел квадрат.
«Для кого-то — голубь, для кого-то — ястреб, тут вы правы. Не скрываюсь, как вы, в черноте», — впервые ринулась я в атаку.
«Кто ж сказал, что я скрываюсь. Я — тот самый известный квадрат Малевича. Не бездарь в квадрате, как некоторые», — съязвил он.
Тема «Автопортрет» вдохновила Сашу устроить маскарад. Человек она импульсивный, быстро загоралась новыми идеями, и откладывать вечеринку не стала. Однако отклик эта идея мало у кого нашла. Снимать с себя маску никто не хотел. «Чего вы трусите? Никто не обязан признаваться, кто есть кто», — уговаривала Саша. Пока она всех уламывала, её пыл поутих. «Зря я это затеяла, — жаловалась она мне позже, — а отменить неудобно. Меня все в городе знают, будут гадости говорить: пригласила, называется!»
Отправляясь к Саше, я размышляла, стоит ли мне идти на риск. Если Барсук не придёт на вечеринку, мне придётся делать то, что я задумала и чего боялась. Я хотела знать правду и одновременно не хотела — опасалась, что правда всё разрушит. Если мои подозрения насчёт Барсука окажутся верными, так и произойдёт. Наше словесное фехтование переросло в своего рода связь с ним. Его болезненный интерес ко мне приковывал. Я нравилась ему и в то же время не нравилась. Грань чувств тонка. Симпатия и неприятие вполне могут ужиться вместе.
Подойдя к двери, я надела маску, купленную специально для маскарада, — знак, по которому меня могли узнать. Я была птицей.
— Наконец-то, а то все заждались! — воскликнула Саша.
Она была возбуждена, слегка нервозна. Выглядела великолепно. В костюме цыганки, в карнавальных очках. Бледно-лиловые стёкла очков усиливали сиреневый цвет её глаз. Хотя маска ей не была нужна. В форуме она всегда выступала под своим настоящим именем. «Какая в жизни, такая и там», — бравировала она своей открытостью.
За её спиной стояла группа людей в костюмах. Я быстро «сфотографировала» их всех одним взглядом: полную с застывшей улыбкой «снегурку», пожилую пару «зайцев», худосочного господина в маске тигра. Пробежала взглядом по остальным. Барсука явно среди них не было.
Саша что-то весело рассказывала, жестикулировала, всех обхаживала. Хозяйкой она была радушной, хлебосольной. Подогревая себя вином, гости оживились. Забыв об осторожности, начали себя выдавать.
— Так приятно наконец с вами познакомиться! — подошла ко мне снегурка и застрочила: — Я вас в точности такой и представляла, у вас такие симпатичные рисунки, не обращайте внимания на эту местную публику, им бы только грязью облить, пора уже давно этот форум к чёрту закрыть, прямо рассадник ненависти, один Барсук чего стоит, ужасно любопытно было бы на него взглянуть.
— Не исключено, что это женщина, — вспомнила я предположение Саши.
— Неужели?! Ни за что бы не подумала! — охнула снегурка.
— Мне даже кажется, что я знаю кто, — решила я её прощупать.
— Кто? — встрепенулась она.
— О чём вы здесь шепчетесь, милые дамы? — подошёл к нам господин-тигр и протянул два стакана с коктейлем. — Отведайте.
Я отпила глоток. Вкус приятный. Смесь сока с чем-то крепким. Я залпом опустошила стакан. Сразу же спало напряжение, все вокруг стали казаться приятными, почти родными.
Снегурка продолжала о чём-то тараторить. Поток её речи утомил, и под предлогом, что мне нужно позвонить, я отправилась в гостевую комнату. Там было безлюдно, тихо, слегка душно. Я плотно прикрыла дверь. Комната — нежилая, похожая на театральные декорации. Повсюду стояли растения. По ним ползали резиновые мухи, жуки, гусеницы — столь искусно сделанные, что я инстинктивно отдёрнула руку, когда случайно задела их. У Саши была непонятная мне страсть коллекционировать насекомых — не живых, а поддельных. Иногда ради забавы она прикрепляла к блузке, как брошь, зловещего скорпиона и звенела хохотом, видя реакцию гостей. Актёрство и шаловливость у неё в крови.
Я опустилась в кресло, оттеснив в сторону сидевшую в нём плюшевую обезьяну, и та недовольно блеснула пластмассовыми глазами. Саша обожала зверей. Всяких — игрушечных и настоящих. Эта черта меня умиляла. Весь дом был завален снимками животных. Фотография — её любимое увлечение. Я знала, что она сейчас ходит по дому с фотоаппаратом в руках, подкарауливая каждого гостя. Надо бы попросить её позже показать мне снимки. На фото можно заметить то, что обычно пропускаешь в жизни. Я вполне могла обнаружить на них замаскированного Барсука.
За год общения с ним я вычислила его характер. Умный, но непоследовательный. Злопамятный и быстро отходчивый. Справедливый и лживый. Корень его двуликости коренился в желании выглядеть не тем, кем он был. Я так же чётко представляла его внешне. Грузный, с тяжеловесным лицом. Он всё меньше и меньше становился загадкой. Мысленно срывая с него лепестки, которыми он, как цветок, прикрывал сердцевину, я добиралась до его настоящего имени. Зачем оно мне так нужно? На форуме толпилось множество недоброжелателей, жалящих посильнее, чем он. Однако их укусы не трогали, к ним я была равнодушна. Не крылась ли причина в том, что я его знала лично, как предположила Саша?
Вечеринка разгоралась. Я слышала музыку, топот ног, взрывы смеха. Но присоединяться ко всем не тянуло. Напали сонливость и лень, будто я приняла снотворное. Не выпить ли крепкого кофе, чтобы прийти в себя? Я приподнялась, чтобы встать, но кресло, обхватив меня деревянными ручками, не пускало. Сидевшая рядом обезьяна вдруг свалилась на пол. Распластав лапы, она насмешливо изучала меня своими пластмассовыми кругляшками. Тут зажглась в памяти картина: приторно вежливый «тигр», буравящий меня глазами из-за скрывавшей его маски, протянутый им стакан с коктейлем. «Подсыпал что-то!» — вспыхнула страшная мысль. Я с силой оторвала себя от кресла. Встала. Нацелилась на дверь и замерла. По полу ползали ожившие насекомые. Срываясь с растений, они падали вниз. Их становилось всё больше и больше. Они подбирались к моим ногам. Мираж? Я уже не сомневалась, что «тигр» подлил мне что-то в стакан. Закружилась голова. Я упала в кресло.
— Что ты здесь делаешь? Все тебя ищут! — вбежала в комнату Саша.
— Осторожно! Они могут укусить! — крикнула я.
— О чём ты?
— Насекомые, не видишь?
— Так они ж не настоящие, — рассмеялась она.
— Нет, настоящие.
Я посмотрела на ковёр на полу. На нём — следы от пылесоса, стопка журналов около кресла и мёртвый таракан. Саша подняла его и бросила в мусорную корзину.
— Это он тебя так напугал? — рассмеялась она. Посмотрела внимательно и спросила, не плохо ли мне.
— Этот тип в костюме тигра что-то мне подмешал. Наверное, это и есть Барсук.
— Что за бред! Я его прекрасно знаю, он мой давний приятель. Ничего он тебе не подмешивал и никакой он не Барсук, просто коктейль на тебя так подействовал. Небось целый день, как обычно, ничего не ела, а на пустой желудок, сама знаешь, опасно пить.
На следующее утро раскалывалась голова и мутило. «Саша права: что за привычка морить себя голодом», — поругала я себя. Когда я увлекаюсь работой, забываю о еде. Насекомые могли померещиться в результате опьянения, тем более что в последнее время я их много рисовала — делала иллюстрации для одного журнала.
К вечеру полегчало. Хотя не отпускало беспокойство. Интуиция меня никогда не обманывает, я всегда к ней прислушиваюсь. Предчувствие тревоги имеет много оттенков, бывает разной силы — слабее, мощнее в зависимости от грядущих неприятностей. Постепенно я научилась распознавать, откуда ждать беды. Так было каждый раз, когда я сталкивалась с предательством и обманом. Умею ли я прощать? И да, и нет. Вроде простишь, сразу легче становится, но из памяти ничего не стирается. «Какое же это прощение, если всё помнишь?» — написал как-то Барсук. Он бывал мудрым, хотя нередко кидался из крайности в крайность. Состоял из двух людей, противоречащих друг другу. Возможно, моё навязчивое желание узнать, кто он — это предчувствие измены. Многое указывало на то, что мы с Барсуком пересекались где-то за пределами форума.
Я бросила взгляд на небоскрёбы за окном. На верхушке одного из них лежало неприветливое, с бордовым подтёком облако. Разбухнув, оно превратилось в тучу и замазало отражение солнца, падавшее, как всегда в это время, вниз. Я мысленно покатила невидимый кровавый шар по этажам небоскрёба, опустила на землю, закинула за горизонт. Наступила ночь. Я подошла к окну. Пришло время сделать то, что я задумала, — узнать правду, пусть даже горькую. Главное — это поставить точку.
«Этот Барсук так набрасывается на вас, будто вы были женаты, ну точь-в-точь, как мой бывший делал. Вы замужем?» — вспомнила я вопрос снегурки.
«Нет, едва не вышла, но вовремя передумала».
«Правильно, что передумали. Раз сомневались, значит, не надо было выходить, а то пошли бы дети, всё бы усложнилось, вот как у меня, мой бывший до сих пор не может простить мне развода, столько лет прошло, а он никак не успокоится, мстит, — она вздохнула и, неожиданно приоткрываясь с другой стороны, сказала: — Знаете, как это бывает, любовь и ненависть ходят рука об руку, ну примерно как восхищение и зависть».
Сама того не ведая, она подкрепила мою догадку о том, кто был Барсуком. Оставалось только проверить, ошибаюсь я или нет.
Я закрыла глаза и представила себя парящей в небе. Ещё в детстве я научилась делать то, о чём никто не знал, — устремляла глаза ввысь и видела себя птицей.
Я выпорхнула на улицу. Пересекла город. А вот и знакомый дом. Окно на втором этаже всегда распахнуто по ночам. Я влетела внутрь. В комнате было пусто. Из ванной доносился шум воды. Горела лампа. На столе стояла чашка с чаем, рядом с ней лежала маска Барсука — приветливое молодое лицо с нереально сиреневыми глазами.
Шум воды прекратился. Зная, что она сейчас выйдет, я подцепила клювом её шкурку. Хотела напугать — сделать вид, что хочу украсть, а потом положить назад на стол и улететь. Или всё-таки разорвать то, чем она дорожит больше всего? Оголить её, оставить с самой собой? Я вспомнила, как написала ей про себя в форуме: «Для кого-то — голубь, для кого-то — ястреб». Я могла быть и тем и другим. Неужели боль и обида меня очерствили? Если я разорву её шкурку, я лишусь и своей. Не смогу быть свободной птицей — обличье, в котором я хотела остаться, как она хотела навсегда остаться молодой. Надо было спросить её напрямую, а не являться не узнанной. Но тогда она бы всё отрицала, обвинила бы меня в несправедливости, вызвала бы чувство вины. Атака — неплохое прикрытие.
Саша вошла в комнату. Поседевшая, немолодая, грузная — такой она скрывалась за своей маской. Хотя её глаза — не сиреневые, а карие — были юными, полными жизни. Мне стало её жалко. Противоречивая, запутанная, одинокая. Нет, не буду её наказывать, улечу, и она никогда не узнает, что это была я, и мы останемся друзьями. Но положить её маску назад на стол я не успела. Саша подскочила ко мне. Сорвала с головы полотенце, которым были обкручены её мокрые волосы. Размахивая им, стала гнать меня к окну. Залетавших в дом птиц она боялась, верила, что это не к добру. Я раскрыла клюв, чтобы вернуть ей шкурку. Она резко рванула её к себе. Её лицо-маска — молодое, красивое, — треснуло пополам. Его верхняя часть с сиреневыми глазами, успевшими полоснуть по мне недобрым взглядом, упала на пол. Саша с яростью ударила меня полотенцем.
Я с трудом вылетела в окно. Легла на землю, ожидая, пока утихнет боль.
Рядом валялась разорванная пополам моя оболочка птицы — навсегда потерянная. В её клюве торчал кусок маски — нижняя часть лица Саши с её ясной улыбкой.
Об авторе:
Автор романов «Изгой» («Аквилегия-М», Москва, 2014) и «Двойник» («Литературная учёба», Москва, 2009)
Публиковалась в журналах «Юность», «Кольцо А», «Волга — XXI век», «Молодой Петербург», «Литературная учёба», «День и ночь», «Новый Берег», «Новый Журнал», «Чайка», «Побережье», «Бельские Просторы», «Бийский Вестник», «Слово/Word», «Literal Latte», «Manhattan Arts» и др.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru