Он был всего на год моложе меня. Но из-за моей торопливости я оказался студентом филфака на пару лет раньше чем он. Сблизили нас стихи, поскольку все, кто интересовался этим делом, прошли через Творческий кружок Марианны Ивановны Воропановой (и Аида Фёдорова, и Виктор Журавлёв, и Александр Щербаков).
У моей мамы был альбом для фотографий, в котором хранились не фотографии, а художественные открытки, открытки-репродукции. Она очень ревниво к нему относилась, показывала только в своих руках, даже подержать не давала. И потому, как только я, поступив в институт, стал жить отдельно, то сразу начал собирать свой альбом, покупая открытки И сразу обогнал её количественно.. А поскольку в наших книжных магазинах выбор был не богат, то я обращался за помощью к тем, кто выезжал в другие города. И вот тут Кималь оказался незаменим. Дело в том, что он был чемпионом края по бегу на 400 метров и частенько ездил на всякие соревнования.
Попутно: когда Кималь участвовал в "Лёгкой кавалерии" (знаете, как это было: подходит парочка к прилавку, просит что-то взвесить, продавец взвешивает, упаковывает и подаёт им, а они вынимают служебные корочки и говорят: "контрольное взвешивание!" И товар взвешивают заново, и составляют акт. И как-то один из "пострадавших" продавцов пообещал ему переломать ноги. На что Кималь ответил: "А вы меня не догоните. Быстрей меня в этом городе никто не бегает."
Так вот, Кималь стал привозить для меня открытки, увлёкся этим делом, стал покупать и для себя. И скоро его коллекция стала не меньше моей. Так что и поэзия и живопись переплетались в наших увлечениях. Затем ещё и Боря Кузин включился в наш "открыточный мир". Намного позднее для меня это вылилось в особую протекцию: когда у нас в городе основали художественную галерею при отсутствии профессиональных искусствоведов, то заведующая отделом культуры горисполкома попросила свою дочку, студентку филфака, посмотреть вокруг себя, нет ли среди студентов или выпускников подходящей кандидатуры. А эта дочка как раз и была той самой напарницей Кималя из "Лёгкой кавалерии". Так я был рекомендован Александру Давыдовичу Спеваковскому и стал экскурсоводом (а официально - старшим научным сотрудником) галереи. Впрочем, это было уже через три года после окончания института.
А в студенческие годы я частенько бывал у него дома. Мать его жила и работала (директором кинотеатра) на правом берегу. А он жил за Качей в доме своего отца (пропавшего без вести ещё в начале войны) с бабушкой и дедушкой, воспитавшими его. До сих пор с умилением вспоминаю Анику, её невероятную умилительную ласковость и потрясающий вкус её перемячей. Сколько потом я этих беляшиков съел - не сосчитать! - но таких больше не было.
А потом Кималь влюбился, женился и бросив всё, уехал с женой в Норильск, где можно было рассчитывать на приличный заработок и на возможность содержать молодую семью. И вернулся оттуда потрясённый. Его поразила история знаменитого бунта заключённых Норильлага. А Кималь во всё, чем занимался очень глубоко вживался (найдя пару рубаи Омара Хайяма на английском, он перевёл их, заинтересовался и... начал изучать фарси, чтобы переводить с оригинала. А вслед за изучением живописи пришли и попытки освоить акварель и нежная дружба с "Капелей" - Владимиром Феофановичем Капелько. И его увлечение художниками породило его поэмы "Последняя ночь Рембрандта" и "Горные кедры". Судьба Тойво Васильевича Ряннеля в 10-тилетнем возрасте сосланного в Сибирь вместе с родителями- крестьянами, ставшего выдающимся русским художником и самая известная из его работ отражены в этой поэме. А на мой взгляд, "Горные кедры" - вообще один из шедевров российской живописи 20-го века.
И от истории норильского восстания Кималь уже не мог освободиться. "Чёрный бунт" станет его хронической болезнью.