Пространство омертвевшего города R— вместилище призрака бесчестно разбазаренной советской индустрии. Над новыми жилыми комплексами саваном надвисает дух вечного прошлого. По торговым центрам, что построены средь руин некогда авангардной тяжелой промышленности, безмолвно путешествуют тени строителей коммунистического счастья. Их взгляды полны недоумения, непонимания происходящего. Им не дано понять, почему там, где раньше располагались стальные ряды поперечно-токарных станков, теперь стоят пластмассовые бутики всяких пестрых безделиц. Призраки не могут говорить, они не в силах применить силу или обставить благим матом, призракам остается только порывами холодного ветра освистывать современников.
Вместе с утренним солнцем поднимается дым. Сквозняк морозными объятиями пожелал доброго утра. Студент проснулся, поднялся с кровати, встрепенулся и стряхнул с себя послесонную усталость. Водные процедуры. Далее по распорядку— завтрак. Из съедобного на кухне имеется только паутина за антресолью и вчерашние макароны в мультиварке. Выбор очевиден. Худая рука открыла столешницу, достала нож и тушёнку. Алюминиевая банка податливо раскрывала свой аппетитный внутренний мир с каждым степенным движением лезвия, затем, когда консерва была открыта, ее содержимое отправилось на макаронную гору. Рука взяла ложку и начала замешивать. По итогу получились этакие макароны по-флотски. Стакан, чайный пакетик, кипяток и два кубика рафинада— рецепт напитка, без которого не обходится ни одна светская беседа. Запахло лимоном. Прозрачная пелена пара от кипятка серпантином потянулась вверх, к вытяжке. Насытившись, студент со стаканом чая подошёл к окну, посмотреть на то, как молчат дома. Однако, пришло осознание, что на созерцание нет времени. По спальному району лениво катится бело-голубой троллейбус номер 2. Это означает, что на часах ровно 8:42. Опаздываю.
Студенту сегодня предстоит познакомиться с будущей профессией. Ты ведь не подведешь, не ударишь лицом в грязь? Чай горячий, с кипятком переборщил. Ладно, все потом, приеду после практики, допью. Несколько шагов в спальню. Водолазка, джинсы, носки. Несколько шагов в коридор. Шапка, пальто, берцы, и, самое главное, сумка с принадлежностями и ключи от съемной квартиры. Пора на выход.
Два стальных щелчка дверного замка. Шаги по бетонным лестницам. Спускаюсь вниз по лестничной клетке. Мелодия домофона. Двор. Слышу шелест листьев берез, в прошлом году любезно спиленных сотрудниками коммунальной службы по просьбам бесчувственной хозяйки по дому. Деревьям не посчастливилось вырасти рядом с бетонным человейником. На улице середина октября. Печальной дымкой окутано едва проснувшееся солнце. Ветер скучно покачивает ржавую качелю и вихрями скручивает макулатуру из мусорных контейнеров. Выхожу со двора и вливаюсь в поток безымянных граждан. Меня провожает слившийся в созвучность городского лейтмотива шум двигателей, неприятный лязг опрессовки трубопровода, эхо пустых разговоров. Ветреная подруга тянет ко мне свои дождливые руки. Я застегиваю пальто на пару пуговиц, противясь ее объятиям. Морозно. Чувствуется осень, а пахнет зимой. Ветреная подруга все пытается меня соблазнить, даря волнующие поцелуи. С радостью отдался бы ей, но есть одна проблема— я простыну и заболею. Обматываю шарф в три нахлеста вокруг шеи. До встречи. Тебе, дорогая моя, только остается в немом остервенении рвать сухую листву с деревьев, чтобы хоть как-то себя успокоить.
Остановка. Ожидание. Спустя пару минут, захожу в троллейбус номер два. Протягиваю мелочь кондуктору. Она отбивает билет и требует, чтобы я надел маску. Выполняю ее требование. Присаживаюсь на свободное место. В общественном транспорте одни старики. Разговаривают о своем, старческом. Надеваю наушники и включаю музыку. В широком запотевшем окне проплывает все тот же скучный, но такой близкий и родной вид увядающего города: сталинки, позднесоветские коробки, массивы типовых домов, бесконечные алкомаркеты, пивные магазины, универсамы, салоны красоты, офисы микрозаймов и, наконец, то, что словно существует в межмирье эпох мрачного настоящего и вечного прошлого— районная библиотека.
Здание библиотеки одновременно напоминает и греческий парфенон, и сталелитейный цех. Колонны с капителями, украшенными советской символикой, кирпичные наличники окон, острая арка. По настрадавшимуся серому фасаду видно, что это чудо советского конструктивизма никогда не реставрировали. Виднеется надпись над входом: “Районная библиотека семейного чтения “Лад”. Со скрипом открываю дверь. Первый глубокий вдох ветхозаветной пыли книжных стеллажей.
Тишина. Никого нет, что-ли? К кому мне обращаться? Внутреннее убранство выглядит куда более удручающим, чем наружность: осколки извести по углам, местами зеленые пятна плесени под потолком, пахнет погребной сыростью и затхлостью воздуха. В холле расположено нечто, отдаленно напоминающее раздевалку: несколько рядов несуразно приколоченных крючков для одежды с нанизанными на них номерками. Решил любезно повесить свое пальто: этикет есть этикет. Расхаживать в верхней одежде в культурном заведении не комильфо.
В холле стоит стол с двумя обитыми коричневой кожей стульями. На обшарпанной, изрубцованной деревянной повехности стола для демонстрации разложены журналы со странными названиями: “Конец Электроники”, “Техника безопасности”, “Союз” и “Декаданс”. Я нарочито постучал тяжелыми каблуками берцев по гранитному полу, давая знать о своем присутствии. Сел на стул и стал ожидать. Заодно познакомлюсь с журналами. Весьма любопытно.
Техника безопасности. Старый бумажный журнал, исполненный в разнообразных оттенках серого. На обложке изображен, полагаю, электропоезд, стоящий в депо на тех. обслуживании. На нем без какой либо подстраховки стоят два электромонтера и голыми руками, без диэлектрических перчаток устраняют неполадки в электросети. Пустоту серости в левом верхнем углу заполняет название журнала, напечатанное красными буквами. Открываю.
“Мы больны рабочим культом.
Как нам жить, скажи, начальник?
Почему в руках паяльник?
Когда всю жизнь стоял за пультом.
На станки приносят жертву,
В проводах грудная клетка,
Выполняем пятилетку,
Даже в призрачном обличьи”.
На втором этаже кто-то закашлялся. Меня это отвлекло от прочтения пролетарской поэзии. Решил подняться по лестнице.
— Доброе утро. Я студент. Должен проходить практику в этой библиотеке. К кому можно обратиться с этим вопросом?
— Доброе. Ко мне. Зовут меня Мальвина Степановна. Я заведующая библиотекой. Давайте мне документы и дневник рабочей практики. Надо кое-что сверить и заполнить.
Худая и на вид очень болезная женщина средних лет в сером кардигане, укутавшись в пастельно-розовый плед, правой рукой что-то записывала, вероятнее, заносила первые отметки о посещении в мой дневник. Лицо азиатской внешности потрепано возрастными морщинами. Волосы коротко подстрижены и окрашены в цвет медной проволоки. Впечатление создавалось такое, что я не в российской захолустной библиотеке, а где-то в одной из тюрем Пхеньяна, жду, когда огласят мою фамилию в расстрельном списке.
— Библиотека пустует. Федеральная программа оптимизации не пощадила ее сотрудников. Бюджет двукратно урезался, а зарплаты-то надо выплачивать. Полгода наш трудовой коллектив работал без денежного довольствия на голом энтузиазме, где-то даже приходилось обеспечивать библиотеку деньгами из собственного кармана. Затем все поочередно… Уволились. А ведь в лучшие годы наша библиотека обеспечивала хорошую площадку для проведения городских выставок, литературных встреч и даже публичных лекций. К нам когда-то даже заехали журналисты Тепляковы! А теперь ничего. Раз в неделю зайдет кто-нибудь взять пару книжек и все на этом. Сейчас я работаю тут одна. Ну, теперь ты, практикант, будешь помогать мне, перетянешь определенный объем тягости библиотечного работника на себя, хе. Пошли, покажу тебе твое рабочее место и расскажу, что, да как.
— Смотри. Вот тут ты получишь бесценный библиотечный практикум. На самом деле, ничего сложного. Заполняешь каталожные карточки, следишь за порядком и, когда придет человек за книгой, делаешь пометы в его читательском билете. Думаю, ты знаешь свое дело. Четвертый курс как-никак. Развлечений тут немного, но все, что доступно— все предоставлено тебе. Рекомендую к ознакомлению серию небольших книжек за авторством наших библиотекарей, которые некогда работали здесь. Они оставили себя на этих страницах. Вон там, в антресоли лежат, если захочешь почитать.
Минут пятнадцать длился инструктаж. Мальвина Степановна наказала мне помыть полы, после этого ушла в свой кабинет. Делать нечего. Беру швабру, тряпку, моющее средство и жестяное ведро с намалеванной надписью “для 2 этажа”. Иду в подсобное помещение. Наполняю четверть ведра теплой водой, выполаскиваю тряпку. Выхожу и начинаю орудовать шваброй.
Да уж, в мыслях только один риторический вопрос: “Почему в моих руках швабра, когда всю жизнь учился работать с книгой?”.
Вечер. Так и прошел первый день практики. Он был наполнен разнообразными хозяйственными делами. Чувствую себя библиотечным разнорабочим. Остался час до конца рабочего дня. Стук каблуков. Шаги по гранитным лестницам. Хлопнула дверь. Заведующая молча покинула здание библиотеки. Я не стал задавать лишних вопросов. Ей тяжело.
К слову. Все таки решил я ознакомиться с книгами, рекомендованными Мальвиной Степановной. Их всего шесть. Увлекательное чтиво о том, как отрадные работники культуры делали эту библиотеку по-настоящему живой, каждый по своему: кто-то занимался районной прессой, кто-то делал презентации, даже был своеобразный отдел продвижения и связи с общественностью. Также была маленькая организация активистов, которые принимали от сердобольных граждан различную ненужную литературу и даже…
Где-то за рядами книжных стеллажей распахнулось окно. Странный запах. Это не осенняя прохлада, а будто-бы спертый, но холодный воздух из морозильной камеры. Иду между стенами из давно забытых всеми книг. Порывы из окна только усиливаются. Создается ощущение, будто я иду против ветра. Морозит. Необъяснимо, но я уже сделал несколько сотен шагов, хотя расстояние от стойки до окна за задним рядом стеллажей не более 50 метров. Я заблудился? А, нет. Наконец-то дошел. Закрыл на шпингалет раскрывшуюся деревянную форточку.
Возвращаюсь обратно. Тишина. Постойте. Где-то еще сквозняк? Я слышу, как где-то впереди шелестит бумага. Возле стойки. Но что там? Заведующая вернулась? Ничего не понимаю. Опять я отчеканил ни одну сотню шагов, чтобы, чтобы…
— Хороший у тебя библиотечный почерк. Аккуратный такой.
Я умру? Нет, бред. Я же жить буду? Меня просто глючит. Можно я уже пойду домой?
— Мы видели, как ты бережливо раскладываешь безобразно разбросанные книги. Мы видели, как ты аккуратно сметаешь ветхозаветную пыль с гранита. Мы видели, как ты трепетно относишься к своей работе. Мы освободим тебя, ты больше не будешь рабом этой грубой и несовершенной оболочки.
Неизвестно, что со мной. Я просто пойду. Просто не обращай внимания и уходи. Я слышу какие-то голоса извне.
— Посмотри. Все исчезло, остались лишь слезы среди камней. Тени настоящего скрыли следы былой жизни. Эта пыль, которой ты дышишь, она шлет тебе наваждения, воспоминания о том, чего никогда не было. Она, эта старая женщина, лишь проводила тебя в бескрайний путь. Ты теперь один из нас. Закрой глаза и сделай шаг навстречу…
***
Интересно. Почему все предыдущие шесть книг достаточно содержательны и объемны, а в седьмой написан только этот рассказ? В любом случае, на меня это произвело определенное впечатление. Даже стало как-то не по себе. Да, что-то мне подсказывает, что моя практика будет увлекательной...
