Переживавшая в XVII веке отнюдь не самые лучшие времена в своей истории Пруссия с тогдашней главной европейской супердержавой – Швецией по собственной воле, конечно же, предпочла бы не конфликтовать. Но соблюдать полный нейтралитет мешала вассальная зависимость от Польши, с которой пассионарные скандинавы соперничали за господство в южной части Балтийского моря. За сюзерена приходилось сражаться хотя бы формально.
Впервые польско-шведское соперничество привело к вооруженному конфликту в 1617-м, вскоре ставшему составной частью Тридцатилетней войны 1618 – 1648 годов. Но, к счастью, ее общеизвестные ужасы обошли регион стороной. Во многом благодаря практикуемой прусским государством мудрой политике, главными принципами которой были: «ни вашим, ни нашим» и «моя кирха с краю – ничего не знаю». Примерно так же Пруссия пыталась действовать и в Северной войне 1655-1660 годов.
Тем не менее, эта бурная эпоха нашла отражение, к примеру, не только в архитектуре портового города Пиллау (современного Балтийска), но и в местном фольклоре. Ведь считается, что именно на какую-то из двух вышеупомянутых войн волей-неволей попал уроженец деревушки Кёсникен, располагавшейся некогда в окрестностях более крупного населенного пункта Побетен (теперь – поселок Романово). Для воинской части, в рядах которой очень недолго довелось воевать (ну, или делать вид, что воюет) нашему пруссаку, боевые действия закончились тем, что бо́льшая часть солдат разбежалась по домам, а те, кому не повезло вовремя дезертировать, оказались в шведском плену. В числе последних был и кёсникенец, подвизавшийся в качестве трубача-сигналиста.
Вскоре шведы погрузили Kriegsgefangen’ов на корабли и переправили на другой берег Балтики. Мало-помалу трубач, даже на фоне своих дисциплинированных и не склонных особо бузить соотечественников выделявшийся покладистостью и всегдашней готовностью услужить, завоевал полное доверие хозяев. А, может, тем просто нравились мелодии, которые пленник талантливо наигрывал на своем музыкальном инструменте. Как бы то ни было, расконвоированному хефтлингу в конце концов разрешили и свободный выход из шталага. А потом так вообще снабдили лошадью, чтобы можно было гастролировать по окрестностям, если приглашали здешние помещики, прослышавшие о незаурядном музыканте.
Другой бы жил да радовался, что удалось так выгодно устроиться. Однако трубач жутко тосковал по своей любимой Пруссии. Чуть выдавалось свободное время – скакал к берегу моря и там часами смотрел вдаль, надеясь разглядеть в дымке на горизонте родные берега. В конце концов ностальгия сделалась настолько невыносимой, что бедняга решился на побег.
Любой мало-мальски здравомыслящий человек разработанный план наверняка счел бы чистым безумием. Собственно, и плана-то никакого не было. Просто однажды зимой пруссачок взял да и направил коня на сковавший море лед (да-да, такие тогда были зимы!), взяв курс на юго-восток.
Это может показаться невероятным, но беглецу удалось благополучно проскакать значительную часть маршрута. Только уже ближе к заветной цели последовали трудности. Сначала всадник угодил в полынью. Самому посчастливилось выбраться, а вот коня спасти не смог. И был вынужден продолжать путешествие на своих двоих. А тут еще, как на грех, солнышко пригрело, и лед начал интенсивно таять.
Калининградский писатель Вадим Храппа, включивший сагу о Кёсникенском трубаче в свой сборник прусских сказок и легенд «Страна аистов», убежден, что остаток пути отважный трубач преодолел на сравнительно небольшой льдине, вместо весел гребя голыми руками! А последнюю милю до берега и вовсе проплыл в холоднющей воде. (Кто купался в Балтийском море даже среди лета, знают, каково ему пришлось.) Другие исследователи предпочитают не акцентировать внимание на таких подробностях, сообщая лишь, что герой выбрался на сушу близ прибрежного поселка Рантау (теперь он называется Заостровье). То есть, в непосредственной близости от своего Кёсникена.
Поняв, что он, наконец, достиг заветной цели, патриот от волнения не смог вымолвить ни слова. Тогда он приложил к губам свою верную, хотя и изрядно помявшуюся в дорожных передрягах трубу и сыграл сбежавшимся отовсюду пораженным землякам хорал «Господь Иисус Христос - свет моей жизни» («O Jesu Christ, mein Lebens Licht»). Считается, что текст этого сочинения написал немецкий создатель гимнов XVII века Мартин Бём (Бёме), взяв за основу строки Евангелия от Иоанна:
«О Иисус Христос, свет моей жизни, мое убежище, мое утешение, моя уверенность,
На земле я всего лишь гость, и я очень угнетен бременем грехов..
Мне предстоит тяжелый путь к вам в сад райский,
Там мое истинное отечество, за которое вы пролили свою кровь.
Мое сердце очень слабо, у тела очень мало сил;
Только душа кричит во мне: «Господи, отведи меня домой, отведи к себе!»
И еще с дюжину строф. Позже это сочинение получило широкую известность в обработке знаменитого композитора Иоганна Себастьяна Баха, для творчества которого оно стало во многих отношениях уникальным.
Ну а трубач прожил на вновь обретенной родине всего четыре (по мнению Храппы и вовсе только две) недели и затем умер от перенесенных лишений. Его верная труба (точнее это был обычный армейский горн) до конца Второй мировой хранилась в кирхе Побетена и бесследно пропала уже после войны. Говорят, упорные копатели-«черняки» до сих пор пытаются отыскать легендарный раритет в руинах старой церкви.
Но пока безуспешно…