Михаил Бордуновский в своих стихах создает оптику предметного взгляда через кризис проговариваемого и дословесного, когда разорванная история, «медленнотелое время» собираются во взгляде сквозь миф, сквозь глухоту мира. Тексты Дмитрия Гаричева будто бы говорят словами внутреннего иммигранта в хтонической русской тьме, где вместо лавкрафтовского ужаса — «бургеркинг или макдак» и «свободные парты».
Михаил Бордуновский
Поэт, главный редактор сетевого журнала поэзии «Флаги» (flagi.media), участник арт-группировки «За Стеной»
В оптическом парке
1.
Они, вроде, могилу забытую ищут, или
просто слова подбирают, бродя наугад
там, где раньше шишки на землю падали
в одной рубашке, и так на земле валялись! а нынче
кровь сосен взошедших жидка, им читают
на ночь сказки, но сосны не спят и боятся; в отдельный
угол неба глядят, повторяя слова: нефрит, бирюза, сирень.
Я же как муху сгоняю свой взгляд с твоего обнажённого тела.
Вот забытые яблоки покрыты плесенью: нет им стыда;
и лимон преломил упавший луч света. Кузнечики
скоро треугольные песни свои запоют. Мы устали.
Воздух жужжит; я желаю ещё
песню сложить на языке неправды, но ты
входишь в оптический парк с другой стороны и срываешь
все опыты — едва уловимый, выбеленный
блик на самом краю диска. Мир глух, как солома. Слова
друг друга едят, будто рыбы, почти не открывая рта.
А я только хотел сказать: вон деревья, за тем холмом.
2.
Скучно в оптическом парке. Вдали остались
беспокойные комнаты, в скорлупках которых
дёргаются студенческие вечеринки, бутоны
страха взрываются; люди
срезают пряди волос друг у друга, танцуют, едят,
готовятся: вот уже скоро лежать им на брюхе, вдыхая
сквозь тонкую брешь целлофановый неудобный воздух. Жарко.
Жаль: я, знаешь, совсем разучился
схватывать детали, повествовать. Меня не заводят
ни древние звери, ни магнетизм, ни исчезновение птиц. Пора уходить:
на осколках стекла стоит оптический парк, в снегу обобщений;
я кидаю в него снежок, он снежок разбивает в полёте,
говоря: безветренно здесь, да? и времени много прошло;
действительно, ты же вроде что-то сказать хотел? Да нет.
Я просто пытаюсь мимо тебя смотреть, сквозь деревья.
Мне очень скучно здесь, где сопрягаются линзы,
одышливые механизмы глотают туман; я смутно
всё вижу: одни очертания, молоко. Перчатку стянуть
и прижать уголки глаз; ладно; мы под матовым куполом.
Снег торопится падать. Холодно в мире. Деревья устали;
воздух жужжит, всё никак не может
отрастить и себе глаза, а не только уснувшим мухам.
…наконец сбывается вечер, кусты засыпают вповалку…
3.
Заметает оптический парк. Арки его и вышки
претерпевают смягчение, голову клонят: умаялись.
Получаша луны: тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та.
Ты от безделья напеваешь разные глупости? Да, жду
световую атаку. Прислонился к ограде дремоты. Вытянув ноги, сижу.
Зевают холмы.
Так всё это длинное время я только с тобой говорил, господин Оптический Парк?
Получается так. Ты, как и все, занимаешься разными бусинками,
но между тобой и неправдой черты не провесть: так тесно —
и, видишь ли, только это мне интересно. Ладно. Но что же насчёт:
<…>
Да, но это для краткости мы отсечем.
Не злись: это радость труда. Я отдаляюсь.
Вот и медленнотелое время вечер берет за запястья —
уводит смотреть кино…
Дмитрий Гаричев
Поэт и прозаик, лауреат Малой премии «Московский счёт» (2019) и Премия Андрея Белого (2020) в номинации «Проза»
***
скажешь, жили в золе, и обида скреблась под кроватью,
но тогда же из всех на земле мы любили мазаевукатю.
что они здесь взялись беглецами из ленинабада —
мы бы не до*блись никогда, но сама была рада,
проницая подряд на бетоне рассевшихся тёртом,
рассказать, как снаряд занырнул их в окно на четвёртом,
как лежал, затаившись жуком, смертиюодеянный.
и они собрались с кошельком, и ушли с согдианы
к нашим выломанным текстилям, вытекавшим красильням,
незавидным полям, тополям синеватым бессильным.
мы носили её на себе с этажа на этаж неделимо
слушать вместе любэ, остальное проматывать мимо.
но война не кончалась нигде, и ещё прибывали
с приднестровья, чечни и т.д. эшелоны напуганной швали.
их же дети, трави не трави, занимали свободные парты,
озирались и тоже хотели любви, пониманья, расплаты.
так что раз, исступясь без говна на большой перемене,
уронили её из окна на бетон у сирени.
не нашлось, кто б спустился туда; слишком незабываемо, боже.
мы оставили всё там тогда, не притронувшись больше.
и подумать нелепо с тех пор, что её не хватило
заложить коридор для взыскующих лучшего тыла,
чтобы вытоптать сад наш донецких, сирийских и адских.
убирайтесь назад, подмосковье для ленинабадских.
***
что гайдар ночей не спал, а мать кормила
грудью губернаторских собак
за пакет крупы, осколок мыла,
чтобы в бургеркинг или макдак
шли теперь все выбл*дки из тыла —
в это мне не верится никак.
или чтоб с ветвями краснотала
ради поруганья от ментов
выдвигались против капитала
несколько гуманитарных ртов —
нам носили хлопья из подвала,
тоже примириться не готов.
страшно ждать заказа, но сдаётся
общий счётчик, женщина смеётся
как ещё до обнуленья лет,
но и в забытьи не признаётся:
просто лучшего у мира нет.
будь же ласков, сядь же вместе с ней:
здесь твоя положена расплата
слаще крови пролетариата,
обморока школьного честней.
(из киплинга)
на той же почве, что взяла в себя учебный хлор
но заглядеться из седла оставила с тех пор
в защитных впадинах своих уставших побеждать
цветных животных войсковых, не нужно долго ждать
так поздно, что любая связь распалась на складах,
резьба в воронках сорвалась, осёкся в проводах
последний ток, поверишь ли, но ни один, ни два
копателя не превзошли ощеренного рва
встают с неприбранного дна циветта и сервал,
они забыли имена, но кто не забывал,
и золотая кабарга, и русская овца,
как эта жизнь ни коротка, а терпят до конца
держась на маленьких ногах, обёрнутых фольгой,
прозрачные, как на деньгах, и с этой, и с другой,
слюны подрагивает нить, отравлена на треть,
и тоже могут повторить, но некому смотреть
***
школьницы возвращаются по двое через небрежный лес
к прежним баракам, можно только смотреть.
просека ли совьется, сера ли нападет,
сказано, я ничего для них не могу.
можно смотреть: они покупают сок,
перебегают рельсы, не дотерпев;
ходят на тайку, чтобы мочь выбирать
или не выбирать.
каждое воскресенье, или через одно,
их отцов выносят во двор, но они стоят ни при чём.
на кровавых акциях в честь основных свобод
лица их на открытках как ярый воск.
плейлисты их и геотеги мимо меня;
новые их стихи лучше, чем у меня.
клены железные, глиняные вереи
пусть сохранят меня.
***
как бы в грозном или волгодонске, ночью когда все побеждены,
русский отставник в своем гондонске спустится с собакой без жены.
круглый лес рождественский, как в детстве, привстаёт к нему на коготках
лыжных палок, брошенных при бегстве, и коньков забытых на катках.
он и никогда не расслаблялся, вспоминал, как видел шевчука,
как снежок с лица не отлеплялся, и другая снилась чепуха.
но природа даже больше ада, непонятно, как её пройти:
за аркадой тянется аркада до пяти, потом до десяти.
вся его колонна так пропала, но живым не проще, не живей.
что бы там собака ни копала, он никак не помогает ей.