Попросился со мной на охоту дед Матвей. Свози, говорит, может, в последний раз у охотничьего костра посижу. Так-то я в охотничьи угодья езжу на мотоцикле, а тут решил, раз такое дело, добираться на тракторе. Разместились мы в кабине трактора «Беларусь» и, получив благословение Егоровны - и охота вам в экую даль трястись! - отправились в Титово, к охотничьей заимке.
Благополучно доехали до реки Широкой. Через нее - очень интересный, памятный для меня мост.
Я его впервые увидел, когда мы с соседом Григорьевичем ездили на школьном гусеничном тракторе в Титово пахать поле под овес. Подъехали к речке, а через нее лежат два слегка подтесанных бревна, и всё! Григорьевич мне показывает, мол, давай, вперед, не боись. Я и поехал. Потихоньку трогаю рычаги, так и переполз по бревнам на другой берег. А обратно мы ехали, когда уже изрядно стемнело. Света у старенького трактора, конечно, не было, но колею я чуть-чуть различал – вот по ней и ориентировался. Гоню я трактор, гоню, потом говорю Григорьевичу:
- Ты мне скажи, когда мы к этому чертову мосту подъедем.
Тут мой сосед и захохотал:
- А я думал, ты хорошо видишь! Мы ведь только что по этому мостику промчались!
Руки, ноги у меня сразу затряслись, отдал я рычаги моему товарищу, а сам сел рядом и всю дорогу с ужасом думал о том, что могло случиться.
От моста до Титово недалеко, километра два. На колесном тракторе такой мост форсировать я не решился, и поэтому пошли мы дальше на своих двоих. Дошли, устроились, дров для костра натаскали. Вечером я пошел на знакомую поляну вальдшнепов слушать, а Матвей Иваныч остался костер поддерживать и кашеварить. Двух птиц я добыл, вернулся, а дед смеется:
- Лучше бы ты здесь сидел – надо мной больше десятка птиц пролетело.
- Нет, Матвей Иваныч! У нас с охотниками уговор – около нашей избушки никакую живность не трогать.
- Это правильно. Давай вечерять.
Здорово сидеть вечером у костра! Комфортно! Многие охотники, рыбаки, туристы только ради этого и утруждают себя. Дым поднимается к вершинам сосен, искры взлетают в ночное небо до самых звезд, а еще разговоры по душам, интересные рассказы.
- А скажи, Матвей Иваныч, раньше, поди, в деревне по-другому как-то жили?
- Многолюдно было и радостно. В колхоз, когда он образовался, поверишь ли, на работу с песнями ходили. Как сейчас вижу, идут бабы толпой сено грести и громко – громко поют. Все праздники отмечали: и советские, и религиозные. В будни женщины по вечерам собирались на свои посиделки, молодежь - на свои, невест и женихов выглядывать, а мужики любили в карты играть.
- Слышал, даже коров проигрывали.
- Про коров не знаю, а часы золотые однажды на кону стояли.
- Азартнее всего у нас в карты играли в Малиничах. Зимой играли, летом некогда. В каждом доме своя компания. Со всех ближних деревень собирались, да чего там деревень – из соседней области приезжали. Заранее как-то сговаривались где, кто, когда.
- В дом Павла Афанасьевича повадился приезжать из далеких Кодочигов один мужичок. Весьма приметный. Одноглазый. А еще у него через всю щеку был кривой сабельный шрам. Видел когда-нибудь такие? Рубанул его казак на гражданской. А какие тогда доктора были? Какой-нибудь деревенский коновал стянет рану конским волосом сикось-накось, выживет человек – хорошо, не выживет – что ж, судьба.
- И шибко этому одноглазому везло в картах, всегда выигрывал. Вот, бывало даже, всю ночь проигрывает, а на утре на какую-то завалящую семерку такой куш снимет, что все вернет, да еще с верхом.
- Мужики даже пробовали жульничать, карты под столом друг другу передавали – все равно этот кодочиговский выигрывал.
- Вот и поставил, проиграв деньги, Семен Буденновец на кон золотые часы. Он их на войне с белого офицера снял. (Я тебе потом еще про одного буденновца расскажу.) И часы были проиграны. Но велел тогда Семен этому одноглазому в следующий раз приезжать и обязательно с часами.
- В следующий раз одноглазый опять всех обыграл. Достал тогда Семен последнюю трешку, положил на кон, вынул нож из голенища валенка и пригвоздил этим ножом трешку к столу. Кинжал у Семена тоже был трофейный, на крест похожий. Глянул кодочиговский на крест-кинжал и побледнел весь. Он и так был худосочным, а тут весь побелел даже, и удача от него отвернулась – отыграл Семен и деньги все, и часы. Больше этот одноглазый в Малиничи не приезжал играть.
- Потом на ярмарке мужики, увидев кодочиговских, стали расспрашивать про того игрока, описали его.
- Так это же Афоня Рубленый, - отвечают те, - он же помер давно! Пришел с войны, с годик пожил и преставился, уж тому лет десять назад.
Между тем костер наш догорел. Все съедено, выпито, пора и отдыхать. В избушке тоже хорошо протопили печку, было здесь тепло и уютно. Только вот мышами пахло.
- Чем тут мыши питаются?- спросил я, забираясь на верхние нары.
- Запасами. Что за лето припасли, то и едят.
- А ты, Матвей Иваныч, ходил в карты играть?
- Я тогда еще ходил на молодежные посиделки, девок щупал и невесту себе выглядывал.
- Там и выбрал себе Егоровну?
- Ага. Ущипнул ее за мягкое место, а она как засветила мне оплеуху, так и выбрали друг дружку!
- А что про второго буденновца, Матвей Иваныч, ты рассказать хотел?
- А это уже наша, сельская история,- ответил мне старик с нижних нар, взбивая подушку под голову.
- Жила у нас в селе женщина с тремя детьми. Вдова не вдова. В гражданскую похоронки по домам не носили, сгинет мужик и все. Вот и Полин мужик Иван пропал и ни слуху, ни духу. Будто бы какой-то яранский мужик передавал ей, мол, не жди, убит Иван, а она все не верила. Уже лет семь, как закончилась война, а она всё: «Вот вернется Иван…»
Тяжело же было ей одной ребятишек поднимать! Приходилось и за себя, и за мужика работать. Сватались к ней, так-то она была женщина видная, но всем женихам Поля отказывала, нет, говорила, обиду не таите, Ивана буду ждать.
Пошла она однажды к колодцу за водой. Ведро зачерпнула, поставила на скамеечку и другое хотела в колодец опустить. И тут видит: по деревенской улице идет красноармеец, в гимнастерке, в буденовке, да еще и с винтовкой на плече. Пригляделась: Господи, Иван! Обомлела баба вся! А тот подошел к колодцу, на Полю даже и не посмотрел, наклонился и воды попил из ведра. А потом также молча пошел дальше. Поля за ним! Идет Иван уверенно к своему дому, открыл калитку, прошел по двору и в дом. И Поля в дом! А сердце у нее так колотится, выпрыгнуть норовит.
Гость уже сидит за столом. Буденовка лежит на скамейке у окна, там же и винтовка стоит, прислоненная к стенке.
Тут Поля подошла к Ивану и, набравшись духу, спросила: « Иван, а ты чего всё молчишь?» А сама даже дотронулась до его плеча и тут же руку отдернула – неживое под рукою! Посмотрела она внимательно, а у гостя-то глаза потухшие, незрячие, а над левой бровью маленькая дырочка с запекшейся кровью. Вскрикнула баба, бросилась в передний угол, схватила икону, прижала к себе и завыла, закрыв глаза, чтобы ничего не видеть.
Соседка прибежала на крик.
- Поля, что случилось?
- Дети мои где?
- Младшие у нас с моими играют. Что с тобой?
Посмотрела Поля, а за столом никого нет, и винтовки с буденовкой нет. Только пахнет в доме сырой землей и болотом.
А на следующий день пошла она в Яранск, узнала, где там живет бывший односельчанин, с которым будто бы вместе и воевал ее Иван. Нашла. Нет, сказал земляк, не жди его – скосила его пуля в аккурат повыше левого глаза. Я же, говорит, и похоронил его, и винтовку ему в могилу положил, потому как бойцу она полагается.
Вернулась Поля домой, в наш храм сходила, подала записочку «О упокоении» и долго плакала перед поминальным столиком, прощаясь с мужем навсегда. После службы батюшка к ней подошел, как мог, утешил. Хороший батюшка у нас был! Отец Петр. Потом, в 39 году, сразу после литургии его арестовали, посадили в кузов грузовой машины, два милиционера с винтовками по бокам. Так и увезли куда-то. Наверное, где-нибудь застрелили, у дороги и закопали.
- Всё, давай спать будем. Все разговоры не переговорить.
Через пять минут дед Матвей спал. Было слышно его ровное дыхание.
Через несколько минут и я спал. Во сне я видел, как женщина, похоже, это Поля была, плакала, стоя на коленях перед крестом, а рядом с ней стоял я и думал, какие же слова сказать этой женщине, чтобы утешить ее. И понимал: у меня таких слов нет.
Тут появился батюшка, наверное, отец Петр. Не один, рядом с ним был, я сразу понял, Он, Спаситель! Они подошли к Поле, помогли ей подняться, перекрестили ее, и втроем они медленно пошли как бы вдаль от меня. Было светло, солнечно, но вокруг уходящих я отчетливо видел яркий голубой свет. Они уходили, а я смотрел на них, улыбался, но понимал, что мне идти туда, вслед за ними, нельзя.
( Автор - Владимир Щеглов)