Найти тему
Стиль жизни

Константин Леонтьев: "я безнравственен..."

Из осторожно размороженного в перестройку наследия русской философской мысли Константин Леонтьев был одним из немногих, которого так и не удалось по сей день прописать по какому-нибудь из департаментов литературы, философии или истории. Его фундаментальный историософский труд – «Византизм и славянство» полностью был издан совсем недавно.

-2

Знаменитая серия «Из истории отечественной философской мысли», воздав должное идейным противникам Леонтьева, его самого проигнорировала. Тираж книги ныне и навсегда прочно забытого революционного демократа Петра Никитича Ткачева тогда достигал 60 000 экземпляров!

В сильно изуродованном виде «Византизм и славянство» впервые выпустили лишь в 1992 году в издательстве «Молодая гвардия» с сумасшедшим (по своим габаритам и по сути) предисловием Татьяны Глушковой.

Но с 2000-м года издается полное собрание сочинений и писем Леонтьева. Очень маленьким тиражом и басноловно дорогое, как будто каждое слово русского философа на вес золота.

-3

Впрочем, все в этом удивительном человеке настолько органично сплелось и перепуталось, что не могло не отразится и на его биографии, и на отзывах его современников.

Если бы собрать и подытожить малую часть, то получится вот что: «Алкивиад», «Кромвель без меча», «Великий Инквизитор», «киевский бурсак Хома, на котором сидела чародейка-красавица» и так далее.

Инквизитор не инквизитор, но за шестьдесят лет своей жизни Константин Леонтьев успел побывать и цензором. Хотя до этого баловался либеральными идеями - не без влияния Белинского, Тургенева и Грановского. А свою писательскую карьеру начинал и вовсе в качестве беллетриста. Первое произведение молодого человека с медицинским образованием – комедия «Женитьба по любви». Позднее в письме Розанову он напишет: «…все стремился создать какое-нибудь замечательное художественное произведение».

-4

Но писателем он так себя и не почувствовал. В 70-х годах под воздействием болезни в его жизни происходит резкий перелом. Он ведет полу-монашеский образ жизни, что позволяет ему взглянуть окрест взглядом, равноудаленным от либералов и славянофилов. Перо беллетриста меняет на публицистический кнут. Отныне и до принятия монашеского сана – он певец консервативно-дворянских идей. Его идеал – тысячелетняя история Византии. Русской цивилизации, подходящей к своему роковому тысячелетнему рубежу, по его мнению, тоже не избежать катаклизмов. Но выходов для сохранения ее он не видел: «надо подморозить Россию, чтобы она не «гнила»…».

-5

А вот что о леонтьеве писал Николай Бердяев:

В русский народ К. Леонтьев не верил, не верил с самого начала. Он относился в высшей степени подозрительно ко всякой народной стихии. Народная стихия есть лишь материал, который должен обрабатываться не народом, а универсальными началами, великой идеей…

Подтверждения слов Бердяева находим у Леонтьева:

На Руси ничего русского не растет. Растет одна Германия и кой-кто из инородцев». На этом и «шабаш» и «кончено дело…

«Гниль» – революционеры с одной стороны и либеральная интеллигенция – с другой. К разночинству тех и бесчинству других Леонтьев относится с пренебрежением барина, наблюдающего за тем, как холопы воруют яблоки в саду: «Если бы я не был православным, то желал бы, конечно, лучше быть верующим католиком, чем эвдемонистом и либерал-демократом!!! Уж это слишком мерзко!».

-6

Василий Розанов очень тепло отзывался о Леонтьеве, написав вслед его “я безнравственен”:

Безнравственность» его относится, совершенно очевидно, только к любви к разгулу, к «страстям», к «эротике» особенно. Но, если не ошибаюсь, этим грешил и А. С. Пушкин, коего никто «безнравственным» не считает. Дело – бывалое, дело – мирское. «Ну что же, все от Адама с Евой…

-7

Последний свой приют один из последних апологетов русской имперской идеи, под именем монаха Климента, нашел в 1891 году в Гефсиманском (ныне Черниговском) скиту под Сергиевом Посадом.

Рядом – могилка Василия Розанова.

-8

Пожалуй, образнее всех о Константине Николаевиче Леонтьеве высказался в «Шуме времени» Осип Мандельштам:

«из всех русских писателей он более других склонен орудовать глыбами времени. Он чувствует столетия, как погоду, и покрикивает на них».

-9