Много лет назад мне довелось общаться с женщиной, которая дважды овдовела. В первый раз всю подготовку к похоронам на себя взяла родня, по ее воспоминаниям, ей оставалось только лежать пластом и рыдать. Второй раз эта женщина овдовела около 60 лет и на этот раз руководить процессом ей пришлось самостоятельно. В ситуации трехдневного "беличьего колеса" она легче справлялась с переживаниями - времени на них просто не оставалось. Я принимала участие в подготовке к тем вторым похоронам и убедилась в мудрости народных традиций, предписывавших родственникам усопшего в течение трех дней после его смерти безостановочно исполнять те или иные ритуалы и обряды.
Другим важным психотерапевтическим решением, идущим из глубины веков, является участие всей сельской общины (позднее - всех родственников) в подготовке к похоронам, их проведении и в поминках. Метафизическое представление о перераспределении всеобщего "блага" в момент утраты одного из членов общины между оставшимися в живых, выражавшееся в совместном поедании ритуального блюда из одной емкости, на практике позволило сформировать традицию сопереживания и соучастия родни и соседей в важном семейном событии. Таким образом, потерявшие родственника люди не оставались наедине со своим горем - им оказывали материальную и моральную поддержку, тем самым подтверждая единство общины.
Именно психотерапевтические народные традиции пришли мне на ум в тот момент, когда самый страшный и длинный день моей жизни стал ускоряться. Телефонный разговор с матерью, а затем с отцом запустил процесс преодоления ощущения изолированности от окружающего мира. Ощущение полнейшей беспомощности и одиночества сменилось неким подобием "делового настроя". Спустя час после постановки диагноза мы обсуждали, какие обследования нужно пройти, в какие клиники обратиться, чтобы ускорить этот процесс. Расчленение возникшей глобальной проблемы на отдельные поэтапные задачи создало ощущение того, что процесс ее решения запущен, появился план действий.
Позднее, после сессии с психологом, я узнала, что привлечение отца и матери к решению практических задач оказалось правильным ходом. Родители представляют собой не лучшую кандидатуру для изливания своих страхов и жалоб, поскольку с большой вероятностью воспринимают страх и боль ребенка как свои собственные, сила их стресса вполне сопоставима со стрессом самого больного. А вот делегирование родителям части сугубо практических задач позволяет снизить накал их переживаний.
Занимаясь последовательным решением проблемы, человек не только перенаправляет свое внимание в более конструктивное русло, но и принимает непосредственное участие в спасении больного родственника, ощущает свою полезность, вносит свою лепту в важное дело. Во многом именно поэтому мысль о сокрытии от родственников тяжелого диагноза не кажется мне удачной. В этом случае родственники лишаются возможности помочь дорогому для них человеку, поддержать его эмоционально, продемонстрировать свое участие и всю глубину своей любви и заботы, проявить свои лучшие качества, в самом худшем случае - грамотно выстроить отношения с больным в случае неизбежности смертельного исхода и осознанно попрощаться с ним.
Именно поэтому мой ответ на вопрос "стоит ли скрывать от близких свою болезнь" отрицателен. Лично я предпочитаю знать о проблемах дорогих для меня людей, чтобы иметь возможность им помочь. И если бы кто-то из них скрыл от меня смертельный диагноз, а потом сыграл в ящик - я была бы убита таким недоверием, без преувеличения.
Следующим правильным (как выяснилось опять же после консультации с психотерапевтом) шагом, который я чисто интуитивно сделала в тот день, стало общение с самыми близкими друзьями...