Настоящая история злой мачехи (ранее...)
Ситуация из разряда московских городских страшилок, про такое рассказывал почти что бывший муж, если можно считать супруга бывшим через сутки после расставания и с длинным списком звонков, оставленных мной без ответа.
Тем более трудно поверить, что это на самом деле происходит. Хотелось моргнуть и проснуться, а всё было просто кошмаром, наваждением. Полицейский, который постарше, упорно отводил глаза и скупо, практически односложно отвечал на мои вопросы, пока молодой напарник бойко заполнял бумаги. Жалкие заявления, что я понятия не имею, откуда в моих вещах возник злополучный пакетик, ни понимания ни сочувствия не встречали. И подбросили ведь ловко, не подкопаешься.
Выйдя из первоначального ступора, ухватилась за спасительную мысль — они тупо хотят денег, а с этим бывший как раз легко мог помочь. Если бы захотел, конечно.
Меня посадили в машину, но почему-то не увозили, словно ждали отмашки.
Невзначай коснулась открытого участка кожи на запястье главного и сосредоточилась на самых свежих видениях, за последние пару часов. Кое-что успела, пока полицейский не отстранился резким рывком, явно почувствовав себя неуютно — похоже, где-то в его роду пробегали чудища, раз подсознательно чувствует, что его читают. Не оборотень, а так, седьмая вода на киселе.
Увидела краткий разговор с начальством, срочно надавить на чистенькую девицу — то есть на меня — и вывести на уважительный разговор с кем надо. Ну и приёмчики у них тут, круто берут в оборот.
Полицейские ещё потянули время, дожидаясь, когда я в полной мере осознаю свои перспективы, а потом бросили в пространство, мол, есть один вариант. Я — какой? Губы дрожат, а сама думаю, ну как я могла поверить, что мне помогут. Никто не без греха, это всего лишь люди, самые обыкновенные люди.
Конечно, согласилась.
Тут же появились женщины в длинных одеждах и со скорбными лицами — полицейские почтительно передали меня на поруки и обещали ждать у ворот.
Повесть с чёртовой удачей и домовыми: "Алиса и её Тень"
Пока мы преодолевали узкие каменные переходы монастыря, я много чего передумала. В основном злилась на себя, что была такой рохлей.
Матушка встретила холодным взглядом, но предложила присесть, отослав послушниц. Лавка у окна настолько неудобная, что у меня даже спину моментально свело от напряжения — слишком низкая и узкая, а локти на колени не поставишь — стыдно.
Она сказала несколько формальных слов о моей матери, с которой — неожиданно — оказалась знакома с детских лет, и что та очень беспокоится за меня, и как плохо было с моей стороны разочаровывать такую почтенную прихожанку. Я кивала, ожидая, когда будет предложено то, зачем был нужен весь предыдущий маскарад.
И дождалась.
Если я раскаялась, нет, действительно — с нажимом, глядя прямо в глаза — раскаялась, то она готова найти для меня место в каком-нибудь укромном месте подальше от столицы, тихом и непритязательном, но не послушницей, этого мне не дано, а скорее добровольной узницей.
Смогу проводить время в размышлениях о гиблой природе своих предков, и за мной будут тщательно следить, чтобы я не общалась с другими людьми и не вводила их в искушение. Зато я смогу быть покойна — весь возможный вред и опасности будут сведены к минимуму, и никто из честных людей не пострадает.
Я спросила только одно — была ли моя мать согласна на такое. Матушка нахмурилась, ей не понравились мои колебания, и добавила, что мне предлагается отнюдь не наказание, а очищение, насколько это вообще возможно в данных печальных обстоятельствах.
Молчание моё затянулось, а потом она поняла, какой будет ответ.
Лицо её, и так суровое, без тени улыбки или жалости, будто окончательно застыло. Она позвонила в колокольчик и сухо добавила, что вряд ли сможет помочь, раз я сама отвергаю протянутую руку.
Уже уходя, я обернулась и всё-таки спросила про полицейских.
Она не дрогнула, лишь посмотрела с недоумением и сделала жест рукой — уведите.
Если и была у меня надежда, что я не увижу у выхода полицейский воронок, то она тут же растаяла.