То, что произошло дальше, я бы предпочла забыть, выжечь из памяти. Но на этот раз спасительный туман забытья не уберёг меня.
Со мной в клетке оказался грузный, коренастый мужчина, чьё широкое лицо заросло чёрной бородой. Рассеяно оглядевшись, и увидев меня, он осклабился, обнажив крупные, желтоватые зубы.
— Девка? И с ней-то мне сражаться?
Я торопливо вытираю слёзы, и, поднявшись, беру двумя руками меч. Мин-Су, я не представляю, как смогу защитить тебя… но я должна постараться. Должна!
— Пф, да она даже толком меч держать не умеет! Будет слишком легко.
Мужчина начинает надвигаться, и в правой руке он твёрдо держит небрежно опущенный меч. Мой же сотрясется, стиснутый в дрожащих ладонях…
— В женщине главное молчаливость и покорность. Не будешь дёргаться, я сделаю это быстро и не больно.
Звучало очень заманчиво, но здесь на кону стояла не моя жизнь. На себя мне было глубоко плевать.
Я стояла, напряженная, как струна; нервы были натянуты до предела и словно вибрировали. И страх — не за себя! — холодом струился по венам.
Делаю глубокий вздох и с криком бросаюсь вперёд. Мужчина спокойно отбивает мой неловкий замах своим мечом, зажатым одной рукой, а другой — бьёт меня по лицу. Роняю меч и падаю, поднимая клубы песка. В глазах темнеет и в голове звенит…
Это бесполезно. Что же мне делать?
Мужчина берёт меня за волосы, приподнимая; я же в этот момент, зажав в кулаке пригоршню песка, кидаю её ему в лицо. Он отпускает меня и я, плечом, всем телом толкаю мужчину в грудь, стараясь повалить его. Но у меня не получается и он опять ударяет по лицу, разбивая мне нос. Мужчина отбрасывает свой меч, и навалившись, начинает душить, обхватив широкими, как лопата, ладонями мою шею. И я вцепляюсь в его руки, в безуспешной попытке оторвать их от себя.
Бесполезно, бесполезно! Воздуха катастрофически не хватает. А этот мужчина смотрит без всякой злости, но с наслаждением — он наслаждается, тем как я задыхаюсь.
Кровь струится из носа и… всё-таки, попадает мне в рот…
Я чувствую, чувствую… Зверь рычит, изготовившись к прыжку… Но ему мало, мало.
Опять начинаю суматошно елозить по песку и снова сгребаю его, и бросаю в этого мужчину, но на этот раз он просто отклоняется и прикрывает глаза.
Весь мир передо мной стремительно темнеет, но почти уже в полубессознательном состоянии, я дотягиваюсь и с силой надавливаю на веко своего противника. Он вскрикивает и я смогла отползти от него, судорожно глотая воздух.
— Ах ты ж… тварь! — шипит он и вновь берёт меч, несётся на меня. Я нахожу свой, с трудом поднимаюсь и наши клинки сшибаются. На этот раз я не роняю меч, но он ломается. Я почти что уклоняюсь от быстрого взмаха, но мне задевают по касательной плечо. Струится кровь и я зажимаю рану, но то, что осталось от моего оружия, не отпускаю.
Зверь скалится, облизывается, но он ещё слаб. А ему нужно… хоть что-то…
И я знаю что… Прижимаю окровавленную ладонь ко рту. Тошнотворно-сладковатый запах забивает ноздри, привкус железа словно горит на языке. И мир алеет, наливается багрянцем. А дальше… дальше… Я молниеносно ныряю под очередной удар, очень низко наклоняясь к земле, и зазубренным, острым обломком меча протыкаю мужчине живот. Он охает и оседает на землю, с изумлением глядя на рану, но мне или… Нет, нет! Ему… мало. Я вонзаю и вонзаю осколок железа в тело своего врага. Кровь заливает меня — я в ней тону.
Я скину вас в бездну самого чёрного отчаяния. Я хочу, чтобы вы прозрели. Через кровь, страдания и ужас… вы вознесётесь.
Йона!
Я останавливаюсь… и с ужасом гляжу на дело рук своих. Хватаюсь за голову и начинаю кричать, — как в том кошмаре про чёрное поле, — в далёкое, недосягаемое небо.
***
Моё лицо залито кровью и я почти ничего не вижу; мне хочется содрать с глаз засохшую корку, но руки скованы. И меня страшно тошнит. Рядом со мной, лежащей, кто-то суетится, и я слышу Его голос:
— Йона, ты умница! Ты справилась! Я ни капли не сомневался в тебе! Не волнуйся, все твои раны будут исцелены.
Су… Нет, нет я не могу произносить, даже про себя, Его имя! А Он продолжает что-то говорить, что-то ласково-утешающее… О Небо, что он несёт…
— Ты безумен, безумен, — хрипло шепчу я, бессильно мотая головой.
И я… Я тоже. Мы оба сошли с ума и пребываем в аду.
***
Солнце угасало на западе в крови. Я сижу на плоском камне и рассматриваю свои руки, в которые въелась кровь убиенных мною людей…
Дитя Зари… Что ты делаешь?
Я молчу довольно долго, не в силах поднять лица, к вопрошающему меня Небу.
— Я… люблю людей, — наконец говорю я низким, хриплым голосом. — Но для того, чтобы уберечь одних, мне приходиться убивать других…
Я закрываю ладонями лицо, и мои плечи мелко подрагивают.
— Слова не действует на них, хотя я пытался и пытался! Но они способны понимать лишь один язык — язык силы. Я познал всю бездну их безумия. Но поэтому теперь, я знаю, как помочь им…
И чего же ты хочешь?
Я отнимаю от лица мозолистые, огрубевшие, уже привыкшие к тяжести меча, руки.
— Я хочу… ввергнуть в пучину самого чёрного отчаяния. Я хочу, чтобы они прозрели. Через страдания, через лишь тот язык, что они способны понять, я заставлю пробудиться их дремлющий разум.
Я говорю это с трудом, словно в язык воткнуто тысячи маленьких шипов, и эти слова пропитываются кровью и ужасом. Но они истинны, а истина редко бывает приятной.
Поднимаюсь, расправляю поникшие плечи и вынимаю из ножен меч, остриём направляя его в Небо.
— Огнём и мечом, я насажу мир на эту исстрадавшуюся землю. И пусть даже Небеса отвернутся от меня!
Ты, познавший безумие людей, во многом уподобился им. Но быть посему!
***
Я лежу, смотрю в низкий, тёмный свод и мутные слёзы, стекают по вискам. Мне так больно сейчас… и страшно. Я не хочу больше даже касаться меча, не хочу проливать кровь. Ибо когда это случается, я исчезаю, и является он. Он рычит, скалится и плачет. Он полон ярости и скорби. И он безумен. И меня затягивают туда, вместе с ним. Как же я не хочу этого! Как же хочется умереть! Но я не могу! Ведь если я умру, мой единственный дорогой мне человек тоже…
Скоро придёт Мин-Су и он не должен увидеть меня такой, он не должен ничего знать. Старательно вытираю слёзы рукавом, размазывая их по лицу; соленая жидкость попадает на ссадину, что пересекает мою левую щеку, заставляя кривиться от жжения. Мин-Су всё это увидит: и сломанный нос, и синяки на шее. Но я ничего ему не расскажу…
— Доброе утро, Принцесса! Как вы… — Мин-Су запинается и, мрачнея, разглядывает меня.
Я хотела бы подбежать к нему, но ноги не слушаются, и я лишь с преувеличенной радостью протягиваю к нему руки. Мин-Су подходит ко мне.
Вернуться к просмотру
— Кто это сделал, Принцесса? Неужели, кто-то из стражей?!
Я старательно мотаю головой.
— Нет, Мин-Су, я просто упала. А это — поверишь, нет! — вообще меня крыса укусила, — на ходу сочиняла я.
— Ещё ни разу здесь ни одной крысы не видел… Хотя это странно: в верхней тюрьме-то их полно.
— Вот-вот, Мин-Су! Раньше не было, а сейчас появились. Но ты не волнуйся, я их не боюсь: я эту крысу, цапнувшую меня, живо прогнала.
Я упорно улыбаюсь, но Мин-Су не отвечает мне и не улыбается.
— Вы лжёте. Вас ведь побили, да?
— Никто меня не бил! Я же говорю, что упала.
— И вы думаете что я поверю в такую чушь? — сдавленно пробормотал он. — Скажите мне, Принцесса! Кто это сделал?
Моя улыбка угасает, и из груди вырывается тяжелый вздох.
— Допустим, я расскажу… и что ты сделаешь? Что ты можешь? Ничего. Поэтому не расспрашивай меня ни о чём, и дай просто защитить тебя.
Мин-Су ошеломленно смотрит на меня, и лицо его мертвеет; я сама торопливо зажимаю рот ладонью, изумляясь своей неожиданной резкости. Голова Мин-Су поникает…
— Вы правы, Принцесса, — глухо молвит он. — Я ничего не могу… Я слабак. Я ничтожество! — Его голос срывается и хватает себя за голову. Я порывисто обнимаю друга и слёзы брызжут из моих глаз.
— Я так вовсе не думаю! Прости меня, Мин-Су! Ты так много сделал для меня. Ты спас меня однажды и продолжаешь спасать каждый день, в каждый свой приход. Все те люди, что с детства окружали: стражи и придворные — им всегда плевать было на меня. Да и всем… плевать. Но ты Мин-Су — единственный кто не бросил и не оставил никчёмную принцессу.
Он мелко дрожал в моих объятиях и руки его бессильными плетьми висели вдоль тела. Плакал ли он — я не знаю, но продолжала прижимать голову Мин-Су к груди и ласково гладила по волосам.
— Верь мне, Мин-Су. И будь уверен:этой пустоглазой твари, я не дам и пальцем тебя коснуться!
***
«…Этой пустоглазой твари, я не дам и пальцем тебя коснуться!»
Стоило Мин-Су вспомнить эту фразу, произнесенную голосом Принцессы, но с незнакомыми интонациями, волосы тотчас же становились дыбом. Она словно… зарычала.
Принцесса так сильно изменилась. Особенно после того случая… До этого, несмотря на все его усилия и, казалось, внешние улучшения, жизнь едва тлела в Принцессе. Сейчас же…
После того, как Мин-Су, страшно смущенный, неловко выбирается из объятий, Принцесса потом, всё оставшееся время, была очень ласкова с ним, чуть ли не как с ребёнком. Будучи сама в таком ужасном положении, она утешала его, а он…
Принцесса на все лады уверяла его, что она на самом деле так не думает, но какое это имеет значение? Это нисколько не отменяет, что те, ненароком сорвавшиеся с её уст, слова — правда. Мин-Су беспомощен, он почти ничего не может для неё сделать. Ни защитить, ни уберечь. Ничего. Но… может, он просто плохо старался? Как же ему быть? Неужели ему так и придётся, до конца своих дней, плавиться в аду собственного, раздирающего глотку, бессилия…
Огромное спасибо, если дочитали до конца! Лайк и подписка приветствуются! :)