Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом. Так иронически заметит Пушкин. Однако же в романе «о себе самом» он написал достаточно. Как действующее лицо Александр Сергеевич появится на страницах романа дважды – в первой главе и в исключённых впоследствии строках из «Путешествий Онегина» (фрагменты Х главы я в расчёт не беру). Но мы очень многое узнаём о поэте из лирических отступлений. В четвёртой главе встретим строки:
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поёшь Бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
Не кажется ли вам, что они могут быть отнесены и к самому поэту? Итак, отправимся вслед за ним и посмотрим, что он расскажет нам.
Во-первых, поведает о своём предке, которым гордился.
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей,
Вздыхать о сумрачной России…
К строке об «Африке моей» и поныне печатается авторское примечание: «См. первое издание Евгения Онегина» (прямо квест какой-то!). В первом же издании было сказано: «Автор, со стороны матери, происхождения африканского», - и дана краткая биография И.П.Ганнибала (я о нём в своё время подробно писала и здесь останавливаться не буду).
В самом начале романа как бы между прочим Пушкин сообщит нам: «Там некогда гулял и я: но вреден север для меня», - с примечанием «Писано в Бессарабии». А если кто-то не понял намёка, ещё и позднее подчеркнёт своё отсутствие в столице во время работы над произведением. Рассказывая о своих театральных пристрастиях, Александр Сергеевич воскликнет:
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полёт?
Иль взор унылый не найдёт
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я зевать
И о былом воспоминать?
И вновь намекнёт на свою ссылку словами, что с Онегиным они были «судьбою на долгой срок разведены».
Из той же первой главы мы узнаём о его увлечении, уже, по словам поэта, минувшем, балами:
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
И несколько комичное завершение предостережений маменькам и супругам:
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
Затем мы прочитаем о дружбе автора и героя (о чём я уже писала), а дальше – рассказ поэта о деревне. Вот здесь уже скорее мечта об идиллической жизни, а не реальная картина времяпрепровождения поэта (глава заканчивалась им в Одессе, и вряд ли Пушкин предполагал, что вскоре окажется в деревне уже не по своей воле):
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far nientе мой закон.
Я каждым утром пробуждён
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю...
А вот во второй главе романа Пушкин присутствует в основном как рассказчик, только изредка приводя свои комментарии:
И запищит она (Бог мой!):
Приди в чертог ко мне златой!..
Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.
Лишь иногда мы увидим его пространные рассуждения, не потерявшие актуальности и сейчас:
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно…
От своего имени говорит поэт и тогда, когда комментирует разговоры Онегина и Ленского о страстях:
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал;
Блаженней тот, кто их не знал..
… Когда прибегнем мы под знамя
Благоразумной тишины,
Когда страстей угаснет пламя…
Смиренные не без труда,
Мы любим слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный,
И нам он сердце шевелит.
Выскажет своё мнение поэт и сравнивая сестёр Лариных, когда он заметит, что портрет Ольги ему «надоел безмерно», и попросит позволения «заняться старшею сестрой», перейдя затем к общим размышлениям:
Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, — больше ничего.
А вот в самом конце, после обращения к читателям:
Покамест упивайтесь ею,
Сей лёгкой жизнию, друзья! – последует отступление-мечта о долголетии своего творчества (сейчас звучащее даже немного странно), которое завершится воспоминанием о дорогом и далёком:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
И чьё-нибудь он сердце тронет;
И, сохранённая судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
Последняя строка – это слова любимого профессора А.И.Галича, который, открывая книгу древнего автора, говорил лицеистам: «А теперь, господа, потреплем старика».
В дальнейшем поэт вновь появится на страницах романа и «повесть о самом себе» будет продолжена…
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
"Оглавление" всех статей, посвящённых "Евгению Онегину", - здесь
Навигатор по всему каналу здесь