После того, как я вылетел самостоятельно, мной стали заполнять неизбежные для экипажа наряды, а остальные, соответственно, больше летали. Это было правильно, я не протестовал, находил положительные моменты и в наряде: и почитать можно, и плёнки проявить, и фотки сделать, постирать, погладить… Мои олухи в отместку, что я уже вылетел, отравляли мне жизнь изощрёнными приколами.
Ночью дежурному по роте разрешается спать 4 часа, не раздеваясь. Прихожу ночью к койке, расстёгиваю ремень, резко сажусь на край кровати и… с грохотом, куда-то проваливаюсь. По голове и ногам бьют сложившиеся спинки… Тихо матерюсь, выбираясь из-под завала, и направляюсь к койке Роди — ну кто ещё мог? Делает вид, подлец, что спит и как искусно: веки не дёргаются, улыбку не давит… сопит себе и дышит ровно. Ладно — думаю — не дам повода торжествовать злодеям — собираю кровать и, наконец, ложусь. Только не задремал даже. Шум при входе — пришли с чистки картошки и шумят. Пошёл их урезонить.
Время — третий час ночи. Наряд покурил, улёгся. Стихло. Поплёлся опять к кровати. Подёргал спинки — штатно. Присел на край кровати, стащил сапоги и энергичным разгибом, забросил себя на матрас… Спину в двух местах пронзила тупая боль. Встать не смог — скатился на пол, со стоном разогнулся. Под сеткой ножками вверх стояла табуретка. Два-ноль — стучало в висках — в пользу ангельски «спящего» Родионенко. Думаю, кто-то более изощрённый давал Роде советы. Ну «самосвал», «велосипед» — это Родькин максимум… Но спят все. Никто не давится от смеха в подушку…
Тогда я не заметил, что кровати Медведева и Новикова пустые — слишком далеко от меня. Эту парочку, да ещё Четверткова, нач.штаба накрыл на крыше при приёме последними солнечных ванн. Конечно, они там выспались и вполне могли теперь резвиться. Но где они? Их же нет! Да, скорее всего, их нет и в гарнизоне… Рассекают где-то «пешим по лётному»… Ну, кто же тогда? Мальта (Михалёв) — он может, но сон не променяет даже на секс. Остаётся Родя, но он спит.
Чёрт принёс дежурного по части… Пошёл ему докладывать: «…Все налицо!… Незаконно отсутствующих…» — чёрт бы их побрал, незаконно отсутствующих. В очередной раз возвращаюсь к кровати реализовать уставное право – чуть-чуть вздремнуть… Пошатал спинку, заглянул под койку. Неужели Родя выдохся или, зараза, растяжку где-то поставил? Сажусь на край кровати, снимаю сапоги и кулем валюсь на подушку… В глазах блеснула молния, послышался тупой удар дерева о железо… страшно заныл затылок… Под наволочкой покоился блин от Мешковской штанги…
Больше я терпеть не мог и Родю решил кончать… Но он и сам это понял и под кроватями уходил к проходу. Я, боясь потревожить сон намаявшихся добропорядочных курсантов, устремился в обход и не успел… Родя ушёл… огородами в сторону объективного контроля. Не поймал я его и за завтраком. Говорят, пожрал с первой сменой. Вечером, когда я сдал наряд, Родя подкараулил меня и схватил сзади за руки. Прости, говорит, засранца, отбатрачу честь по чести за увечья и прими в знак примирения приглашение на день рождения в субботу в семнадцать на объективный контроль — Ольге 21! Ну что ты с ним сделаешь?…
Подошла суббота. В полку ПХЗ – парко-хозяйственный день.
На ПХЗ главное — нигде не попасть «под раздачу». Перед строем замкомэска ставит общую задачу: и бордюры красить, и траву косить, и плац мести и… всё не то… — не лежит ни к чему такому душа — романтики нет… В конце спрашивает:
— Художники в строю есть?
Вот ОНО!
— ДА, ЕСТЬ! — одновременно крикнули я, Петров и Кузя.
«Повезло», — подумалось. Между тем Саморуков продолжал:
— Дежурный по столовой! Забирай этих «художников», выдай им топоры и пусть они «нарисуют» дров для полевой кухни…
Это пипец! У Рыжего морда сделалась, как от двустороннего флюса. Да и у меня что-то глаз задёргался — так меня даже Родя не унижал. Строй откровенно улюлюкал, когда «художники» покидали ристалище. Единственно, что грело — день рождения, если Родя не сбрехал.
Когда нам показали кучу поленьев, я трезво смекнул: как я не курящий — то колоть мне больше, если кучу не разделить. Кузя согласился, а Рыжий начал насчет «по-братски»… Мы его послали и кучу-таки разделили. Мы с Кузей оголили торсы и начали «рисовать», а Рыжий сел на свою кучу и с горя закурил. Одну за другой — штук пять. Потом он начал ныть, что у него самый хреновый топор на всем свете… Я ему отдал свой. Пять минут он им махал, потом пришёл, забрал свой – мой, мол, вообще говно. Ещё минут через десять Рыжий ушёл куда-то за топором, но больше не вернулся. Через некоторое время мимо нас прошествовали ком.звена капитан Хоменко и Родя с косой на плече.
— Ну что, сурепчики, попались! — с язвительной усмешкой бросил нам Хома…
Хотел я ответить, что если он идёт с Родей, то вот он и попал. Потому что Родя «косить» умел только под Чувахина… а по-другому косил — как мы рисовали.
Родя поотстал и напомнил мне, что в 17 на объективном… Я спросил про подарок, он ответил, что подарок будет…
Рыжий сменил-таки профессию «художника» на более интеллектуальную: когда мы с Кузей пришли на обед, Рыжий, Медведев и Назар красили бордюры. Оказывается, когда Рыжий пришёл в казарму за топором, там неистовствовал замполит капитан Рябошапка. Ему не нравилось, что мы подшлемники сушим на спинке кровати. На вопрос: где их сушить — ответил: «А вы их наденьте на голову и бегайте по плацу, пока не высохнут». Рыжий, Медведев, Назар, ещё кто-то, взяли и побежали по плацу, приводя в восторг ротозеев. Мимо проходил ротный и словами: «Что вы полные идиоты, про то я один знал, но вы хотите и на рязанщине засветиться!» — остановил вакханалию, подшлемники забрал, а кисти выдал.
К 17 часам я подтянулся к домику объективного контроля. Не дойдя метров 50, услышал истошный, душеразрывающий крик девушки — будто её режут… Я рванул изо всех сил, почти вынес дверь, и застыл, как вкопанный, не зная, что предпринять. На столе лежала именинница… Поперёк неё на её же груди лежал Михалёв и боролся с её левой рукой. Правой Оля удерживала юбку, которую с неё стаскивал красный от усердия Родька, и истошно верещала. Я не понимал, что происходит: группового изнасилования вроде не планировали… Если это «подарок» — тоже как-то…, но обстановка была не криминальная. Другой стол был заставлен початыми бутылками и банками. Камиль сидел и деловито наворачивал тушенку. На кушетке сидел Щербачёк с блаженной улыбкой Моны Лизы, его обнимала какая-то полная дама, утверждающая громко и нечленораздельно, что они — девушки, должны быть НЕ-ПО-КО-БЕЛИМЫ…
Видя мою растерянность, Щербачок объяснил, что Оля села на разбитый стакан и повредила попу, так как через юбку сочится кровь… Родя утверждает, что ранку нужно отсосать, а то будет гангрена… У меня отлегло от сердца. На мой приход никто не обратил ни малейшего внимания, поэтому я хлопнул стакан шампанского и пошел к выходу, да и вакансий для меня явно не было. За мной потянулся и Щербачек со своей загадочной улыбкой.
На пути в казарму, я размышлял о превратностях судьбы… С Олей первым познакомился я…
Как-то всю нашу эскадрилью вывели в город копать траншею и прокладывать высоковольтный кабель. Дело было в субботу — так и так — ПХЗ. Старшина Ковалёв с Валеркой Каснером «нарезали» шагами норму для одного землекопа — 10 каснеровских шагов. Получив участок, остаёшься и копаешь, остальные идут дальше. Растянулась эта траншея метров на 300.
Я шёл за Ковалевым и занимать участок не спешил – может, не хватит. Так и вышло: участка не хватило, но Ковалёв дал мне другую работу — насаживать черенки. Работы оказалось много — наши «кони» ломали черенки, как спички. Пришёл Родя и попросил две лопаты. Я очень удивился его рвению, но объяснилось всё просто. Родя поймал двух солдат, идущих в увольнение, и сделал им предложение, от которого те не смогли отказаться, и оказались в Родькиной траншее. Когда трасса пошла вдоль забора церкви, Ковалёв предупредил Родю: «К церкви не подходить!» Вероятно, он боялся увидеть в траншее всех послушников.
То и дело на участках траншеи вспыхивали разборки и взрывы хохота. Да и как не рассмеяться, наблюдая как наши «лоси» — Резников, Ушаков, Пушик, Москалёв, Прудников, Здор, Соколов — упираются рогом, метр за метром протягивая кабель, а между ними «напёрстки», типа Гешки Мастюкова и Прошки Плотникова просто висят на кабеле, не касаясь земли ногами! Мы пахали!
На перекуре зашли в магазин за газировкой. Москалёв купил пакетик грильяжа в шоколаде, демонстративно разорвал его, высыпал содержимое в широченную ладонь, поплевал на грильяж и предложил толпе угощаться…
Мимо проезжал на «ковровце» какой-то прапор из вещевой службы. Увидев Ковалёва, он остановился, жарко поблагодарил старшину за то, что Миша помогает ему людьми на погрузо-разгрузочных работах и предложил Ковалёву выпить, тем более, что у него сегодня день рождения… С этими словами прапор достал из сумки два огнетушителя с «Солнцедаром», да сам же сразу полбутылки и выпил. Слово за слово — допил и остальное… Ему ехать, а у него ноги не идут… Вот тут Ковалёв и бросил клич: кто может его отвести? Я был ближе всех — я и повёз.
Ребята его усадили, завели нас с толчка и мы покатили. Адрес он примерно рассказал. Ну сдал я его родственникам и договорился, что мотоцикл оставлю на вещевой службе. Опять с толчка завёл и еду назад. Возле вокзала увидел Олю с объективного контроля. Предложил подвести. Она сказала, что идёт со смены и подъехать было бы кстати… Я предложил ей проверенное средство снять усталость — освежиться в Хупте… Она согласилась и на это.
Раньше мы знакомы были только по службе, когда я приходил к ним с шоколадкой и просьбой засветить «нечаянно» плёнку объективного контроля — мало ли чего там комэска увидит… Теперь вот едем… Она сзади так прижалась… Аж мурашки по всему телу. А вдоль просёлочной дороги как раз копны. Как бы найти предлог остановиться? Потихоньку закрываю краник подачи топлива… «Глохнет» аккурат возле копны… Я притворно чертыхаюсь на мотор и всё такое, она плюхается в стог, раскинув руки…
Мои «мурашки» вообще обнаглели, да ещё начало и подтрясывать… Говорю: «Перегрелся пусть остынет…» — и плюхаюсь рядом… Оля лежит с закрытыми глазами… НЕТ! Ничего такого… Не смог я… И так я, и так… и волосы трогал и руки гладил, а дальше не хватило духу… Она лежала – лежала, а потом говорит:
— Открывай краник, да поехали… Твою мать…
Во ПОЗОР! Вот какая романтическая история… Ей бы продолжение…
Ничего Роде не приносило такого удовольствия, как отбить у меня девушку…
Вспоминаю другой случай. Как-то после первого курса поручили мне отнести плакат, выпущенный ко Дню открытых дверей, в пединститут. Приходите, мол… В комитете комсомола института меня принимала зав. орг. сектором Лиля. Она очень бережно приняла от меня плакат с надписью «БВВАУЛ — КУЗНИЦА ЛЕТНЫХ КАДРОВ ДЛЯ РОДИНЫ», кликнула кого-то и велела повесить плакат в вестибюле. Затем мы обсудили план мероприятий и я засобирался. Расстались с Лилей друзьями, она проводила меня до дверей, и в вестибюле я увидел наш плакат, но уже с подправленным текстом «КУЗНИЦА ЛЕТНЫХ КАДРОВ ДЛЯ ДЕВУШЕК БГПИ!» Нечего сказать — оперативно сработали… Теперь придут все.
Стали мы с Лилей встречаться: кино, театр, стихи я ей читал — Асадова… Всё же зав. сектором!… Но она как-то незаинтересовано себя вела, без романтики как-то. Знаете как в анекдоте:
— Чего тебе заказать?
— Чаю стакана 3…
— А теперь чего?
— Ещё два… — Ну а сейчас?! — А туалет тут есть?
Вот как-то так — без романтики.
Сговорились мы как-то с ней в какой-то праздник в кино сходить. И надо ж тому случиться, что на это время ротный мне послушание уготовил возле тумбочки. А билеты у меня. Ну, не пропадать же добру! Прошу Родю сходить в кино с Лилей, да ещё и денег дал им на мороженное… «Не пропадать же добру» — я имел в виду билеты… А Родя, падла, имел в виду мою Лилю… Сама – говорит — набросилась… Теперь вот Оля… И то сказать: что им мои стихи? А Родя, кроме прочего, может полотенце в морской узел завязать… ногами. Назар от этого приходит в дикий восторг. Выходит, не один Назар…
Вечером, перед поверкой, нарисовался «художник» Петров с видом побитой собаки и уныло рассказал историю, вполне для Рыжего характерную… За дальним приводом, если летать с курсом 180, есть ферма и вишнёвый сад. Мы это всё приметили, когда нас капитан Хоменко водил купаться на Хупту. Так вот сегодня во время «рисования» дров с фермы приехал УАЗик за пищевыми отходами. Вместе с водителем приехала работница фермы с такими пышными формами, что Рыжий бросил подальше ненавистный топор и вызвался помогать пышногрудой. В благодарность Рыжий получил приглашение на ферму — попить молочка… Рыжий в долгий ящик решил не откладывать и вечером, к вечерней дойке, «по собственному разрешению» убыл на ферму… Теперь вот стоит в третьей позиции и понуро констатирует факт утраты всех документов. Как, спрашиваю, можно потерять документы из нагрудного кармана? Ты с ней в траве не кувыркался?
В траве – говорит — нет, а в стогу сидели — звёздами любовались… Понятно, после отбоя сбегаем к стогу — поищем. Найди фонарь. За документы Витька струхнул, т.к. был уже у нас случай, когда курсант «потерял» документы, а потом они чудесным образом нашлись со штампом ЗАГСа…
После отбоя пошли к стогу. Витька плохо ориентировался на поле и пока нашли нужный, обследовали 10 лишних. «Его» стог был наполовину размётан — чувствовалось интенсивное наблюдение за звёздами… Ты ей, спрашиваю, случаем, ранку не отсасывал?
— Чего? — не понял Рыжий.
Я спросил проще…
— Нет, — стоял на своём Рыжий, — только звёзды…
Ночью документов мы не нашли, пришлось засветиться у замкомвзвода Дорофеева. После подъема Дорофеев объявил, что сегодня состоится плановый кросс на 5 км, и погнал взвод в сторону фермы. За Волгоградской трассой Дорофеев перестроил взвод в одну шеренгу и мы, растянувшись по фронту на 60 метров, пошли по полю. Курсантам Дорофеев объяснил, что жена комполка, возращаясь со сбора грибов, обронила кольцо с бриллиантом на 200 карат. Вот его и ищем, но не пропускаем и другие предметы, которые тут лежать не должны… Никто, конечно, не представлял себе 200 карат. Это много или мало? Но, на всякий случай, глазами буквально рыли землю. Вскоре сам же Дорофеев и нашёл документы и вручил их сияющему Рыжему с приложением трёх нарядов вне очереди.
На обратном пути нашу «коробочку» догнал на УАЗе начштаба. Дорофеев доложил, что второе звено капитана Хоменко проводит пятикилометровый кросс. Удовлетворённый начштаба поехал дальше. На утреннем построении подполковник Бабичев выразил благодарность капитану Хоменко за отличную спортивную работу в звене… Хома «ни сном, ни духом» ни черта понять не мог и только вертел головой в надежде на то, что кто-то объяснит, что, чёрт возьми, происходит!?
Вот так закончился очередной ПХЗ, ничем не лучше и не хуже других. А благодарность — ну что же, наверное, мы заслужили — начальству виднее. А бывает, что пашешь, пашешь, и… одни зуботычины.
Караул
На следующий день после вылета крайнего курсанта нашего экипажа нас засунули в караул. По сути дела — отдых, это же не Бэбский караул, где 20 постов и мимо ходят все начальники. Здесь, если и пойдёт кто проверять, так один начштаба, а его передвижения были под бдительным оком курсантской почты.
Помначкара — Дорофеев, разводящий – Сущий. Ну чего ещё желать!? Витька Петров припёрся на развод с гитарой, за что сразу получил по ушам от начкара, который съязвил: вы бы ещё в пляжных тапках припёрлись… Как в воду смотрел.
В некотором отдалении от городка на север, за ОБАТО, находился обвалованный и обнесённый колючей проволокой склад ГСМ. Когда-то давно к складу привезли новый резервуар на 25 кубов для замены старого. Разгрузили, да и забыли о нём до времени. Люк сверху был открыт, и за год туда дожди налили воды на четверть объема. Летом солнце так нагревало резервуар, что внутри вода была градусов 30.
В тот день к Витьке Петрову, охранявшему пост, припёрлись купаться Кузя, Тигуленок, и Серёга Матвеев из первой эскадрильи. Витька для порядка прокричал: «Стой кто идёт!»
— Мы идём, твои друзья, — успокоил его Кузя. Но не тут-то было:
— Это вы мне возле пивной друзья, а сейчас я на посту и цели вашего прибытия не понимаю… Может вы хотите меня убить, а ГСМ поджечь, чтобы завтра полёты отменили… Автомат опять же денег стоит…
— Ладно, перестань дурачиться, вот тебе пачка сигарет. Кури и нас охраняй, пока мы купаться будем. С этими словами Кузя разделся и нырнул в люк-горловину.
Его примеру последовали остальные. Вся троица весело визжала в чреве бака, выводя часового, стоящего на самом солнцепёке, из себя. Как только Кузя вылез из бочки, Рыжий стал приставать к нему с просьбой подменить на минуту на посту в то время, как он освежится. Кузя поломался, но всё же уступил и зашёл за проволоку. Рыжий, срывая на ходу одежду, устремился к баку.
Кузя охранял пост, мужики одевались, а Рыжий плескался в бочке, когда со стороны городка показалась пыль.
— Не иначе, проверяющий, — констатировал Матюха, — надо линять…
А куда? Кругом голая степь… Машина меж тем приближалась, время на раздумье уже не оставалось, и не было других вариантов, как вновь запрыгнуть в бочку уже одетыми. Все и запрыгнули в бочку к Рыжему и затаились… Действительно, прибыл НШ. Кузя браво ему доложил, а на вопрос, почему он мокрый, ответил, что давно тут стоит на солнце… НШ задал ещё пару вопросов, уточнил фамилию часового, записал что-то и укатил. Через минуту вылезли все «водяные». Кузя уссывался, глядя, как они выливают воду из сапог…
— …лядь! Искупались, аж пылью покрылись, матерился Тигулёнок. Кузя ржал ещё больше.
В то время, когда Рыжий бдительно охранял пост №2, в караулке свободный от смены Родька демонстрировал чудеса кулинарного искусства — варил в электрочайнике пельмени. Один чёрт знает, где он их добыл. (Ох уж эта Оля!). Пельменей было много. Родя их плотно уложил и залил водой, посолил, поперчил, и все стали ждать горяченьких пельмешек. Больше всех их ждал единственный «заключённый» — наш брат Юра Пушик, отбывающий срок на губе. В караулке была комната для ядовитых веществ — так, полуподвал, накрытый плитами. Вот там Пушик и содержался. Не знаю, за какой проступок он схлопотал 10 суток, но к этому времени 6 он уже отсидел. Как Юрка обрадовался, когда узнал, что караул будет курсантский! Впрочем, летчик-инструктор Кан на полёты его забирал из ямы, а потом опять приводил… Чайник, наконец, закипел, однако убавить температуру не представлялось возможным и вода быстро выкипела, потом повалил дым…
Ещё через минуту Родя широко открыл двери и с размаху выкинул пельмени аж за забор, вместе с чайником… Тут и подъехал НШ с проверкой… Что было!!! Я, к сожалению, не присутствовал, а то бы описал… Меня в это время разводящий мл.с-т Сущий вёл на самый дальний пост — стоянку самолётов. По совести сказать, я не представлял, как можно охранять и оборонять пост, растянувшийся на километр… Пока я пошёл в один конец, делай с самолётами, что хочешь в другом. Один раз я прошёлся, а затем залёг в траву стволом к лесу и стал поджидать вероятного противника… Что ж вы думаете? Противник пришёл, но не из леса, а с неба… Встал это я по малой нужде. Сделал своё дело и забросил автомат за плечо. Тут всё и началось… Луны на небе нет – темень, хоть глаз коли… Сзади какое-то движение… и что-то хватает меня за волосы… Хорошо, что уже справил малую нужду… Резко оборачиваюсь — никого, только мягкий свист крыльев… Ангел ли? Дьявол ли? А может, Родя? Срываю с плеча калаш… Тихо. Показалось? Иду по бетону, опять закинул автомат за плечо. Опять свист крыльев… Срываю автомат и за три четверти секунды до очереди различаю в ночи крылья. Размах — с метр, а может со страху… Насилу штыком отбился… Стихло. А тут и смена — разговор слышу. Никому, кроме Лады, я ничего не сказал — от подколов не спрячешься. А Лада вспомнил, что слыхал про такие случаи. В темную ночь филин балует. На отблеск штыка кидается, особенно, если дети его где-то рядом.
На «разборе полётов» НШ подверг обструкции наш караул за то, что чуть не сожгли караулку вместе с арестованным… Но были и добросовестные курсанты, которые, обливаясь потом в тридцатиградусную жару, стойко выполняли свой долг… Курсанту Кузнецову объявлена благодарность… Кистанов, лично формировавший караул, ни черта не мог понять. Не было в карауле никакого Кузнецова… Спорить, правда не стал, всё ж благодарность…
Рыжий сказал Кузе, что эту признательность НШ организовал он, и что Кузя должен ему две шоколадки и кожаные перчатки, потому, что свои он где-то посеял…
Крага
К концу наших полётов в Ряжске Лада приобрёл тяжёлый мотоцикл и любовно возился с ним возле гаража всё свободное время. Как-то мы припёрлись к нему в гараж в гости. На двери гаража с внутренней стороны была прибита милицейская крага — огромная гаишная перчатка. На наш вопрос: зачем она прибита, Лада рассказал историю, от которой и сейчас смеюсь…
Однажды Лада с друзьями на их раздолбанном «москвиче» поехали за грибами. Грибов в тот год было так много, что скоро набили полный багажник россыпью. Что делают мужики после удачной охоты? Правильно. Пьют… Ну и они выпили, да так, что в руле пришлось ехать Ладе. Пропорция: алкоголь на кг веса, всегда была в его пользу. Только вырулил из леса — вот он — гаишник. Останавливает. В машине все спят. Гаишник всё пытается зайти с подветренной стороны, а трубки, видно, нет. Кто да что, да откуда? Почему хозяин не в руле? Одним словом, вымогает. Ну, Лада — калач тертый, свернул дулю в ботинке и дальше простаком прикидывается. Отметили, мол, сердешные, удачный сбор грибов, вот и не рассчитали.
— А что за грибы? — не отстаёт страж дорожного порядка… — Так, опята, — отвечает Лада. — А нельзя ли на них посмотреть? — не унимается гаишник.
— Можно не только посмотреть, но и набрать пакетик, — сказал Лада и открыл багажник.
Милиционер отказываться не стал — с паршивой овцы, хоть шерсти клок — и выбрал себе самых маленьких и крепких. С тем и отпустил.
Приезжает Лада к гаражу забрать свои грибы, открывает багажник, а поверх грибов – гаишная крага. Лада бросил её в угол, выгрузил свои грибы и поехал мужиков развозить. Вечером вместе с женой пришли в гараж грибы перебрать. Жена Галя спрашивает:
— А чего у тебя в гараже деньги валяются, и не малые? — Какие деньги? — изумился Лада.
Нагнулся. В самом деле. Возле краги деньги лежат. Тут Лада всё понял, куда гаишник штраф кладет? В крагу… Более ста рублей в ней было (по тем временам деньги немалые). Вот и прибил он её «на счастье». За эти деньги гаишник весь багажник опят мог купить… Не судьба!
Предыдущая часть:
Продолжение: