- Спасибо, тогда до вечера. Я в долгу не останусь, - заверил я и мы расстались.
До вечера была еще уйма времени и потратить его следовало с пользой для дела. Предстояло кое-что уточнить, и я встретился с некоторыми родителями погибших детей.
Разговоры были нелегкими, не все родственники охотно отвечали на мои вопросы, задавать которые я старался как можно корректнее, и все же картина, бывшая до этого бесформенным мутным пятном, стала мало-помалу проясняться. Все то, о чем писал в своих письмах Загоруйко Горелову, находило свое косвенное подтверждение.
Исколесив таким образом границу вдоль и поперек, я вернулся в гостиницу усталый, с посеревшим от дорожной пыли лицом и весь взмокший от пота – жара начинала прямо-таки давить и я даже с некоторым сожалением вспомнил о прохладной, пусть и сырой, московской погоде.
- Что-то вы сегодня, Петр, мечетесь весь день, как угорелый, - заметила тетя Маша; выглядела сегодня она намного здоровее, чем вчера, чему я про себя обрадовался: она была мне очень симпатична и за все это время я успел порядком привыкнуть к ее не лишенным юмора замечаниям.
- Закругляюсь потихоньку с делами, через день-два планирую отбыть в Москву.
- Да вы что, уже?! Как жалко… - искренне огорчилась она. – Как же я теперь без вас?
- Что поделаешь, такова жизнь. Я буду звонить вам по праздникам!
- Да ну… - не очень поверила она, и я не стал ее переубеждать. – Совсем забыла… Жанна вас спрашивала.
- Давно?
- Где-то около часу назад. Просила заехать к ней, как только сможете.
- Может быть вечером… Сейчас я буду в душе, не тревожьте меня.
От первых же прохладных струй воды на теле образовались серые разводы. Пыль здесь какая-то особенная – словно цемент! Вымыть ее непросто, волосы же становятся жесткими, будто проволока.
- Петр, подите-ка сюда, - позвала тетя Маша, когда я, шлепая резиновыми тапками, шел по коридору после водной процедуры.
- Уф-ф, хорошо-то как! – вдохнул я свежий воздух, свободно вливавшийся в открытое окно за ее спиной.
- Жанна опять приходила. Я прелагала ей подождать немного, но она сказалась занятой…
- Да я заеду сегодня вечером! – несколько раздраженно произнес я.
- Это ваше дело, мое дело передать вам то, что она просила, - тетя Маша достала из ящичка стола какой-то конверт и протянула мне.
Я не верил своим глазам - у меня в руках было…одно из писем, взятых в квартире Горелова! Как, откуда?
- Девушка сказала, что вы забыли этот конверт в книге, которую дали ей, - пояснила вахтер, видя мое полное недоумение.
Точно! Я вспомнил теперь, что перечитывал текст этого письма несколько раз во время полета, а потом – наверное, машинально – сунул его между страниц и уснул. А когда проснулся, напрочь забыл о нем. Конечно, это не делало мне чести, но благодаря такой невнимательности у меня на руках теперь вновь было ценнейшее доказательство, объяснение тем странным явлениям, которые творились в станице – самоубийства детей и гибель одного за другим стариков – давних товарищей…
Все вдруг стало на свои места. Теперь я был полностью уверен в своих силах.
В порыве чувств я схватил руку тети Маши и крепко пожал.
- Если бы вы знали, как это важно для меня!
- Что там – признание в любви? – лукаво сощурилась та. – И кому вы нужен такой взбалмошный?!
- Э-эх, ничего вы не понимаете в журналистской науке! – махнул я рукой.
- Конечно не понимаю! – нарочито обиделась тетя Маша. – Подумаешь, наука…
- Еще какая наука!
Я поработал еще немного над статьей, которая обещала быть весьма обширной, и чуть стало вечереть, переоделся в спортивный костюм, взял кое-что из технических «причиндалов» и поехал на аэродром, где меня уже ждал Валерий, копавшийся в двигателе самолета.
- Летим? – тут же предложил он.
- Нет, еще рановато, подождем немного. – Я взглянул на все еще оставшееся светлым небо,- несмотря на то, что по земле же расползалась темень. Но и медлить сильно было нельзя – через какой-то час-другой взойдет луна и станет вообще светло как днем! Поэтому я осушил – для храбрости! – бутылку пива и кивнул:
- Поехали!