На следующий день Ладыченко представил меня экипажу в должности старшины. Никто не представлял, какие у меня будут полномочия, поэтому издевались, как могли: ты смотри теперь, «енаралов» не забижай! Ладыченко объяснил, что я отвечаю за дисциплину в экипаже, за своевременное выполнение приказов инструктора, за порядок на самоподготовке и т.д. Родька, не терпящий над собой никаких начальников, сразу полез в бутылку:
— А руки ему распускать можно?
— Нет, только критика и товарищеское порицание.
Родя, удовлетворённый ответом инструктора, съязвил:
— Да пусть хоть искритикуется и испорицается весь…
— Зря ты так, — не дал ему закончить Ладыченко. — Вот в армии Камбоджи критиковать, значит бить по голым пяткам бамбуковой палкой…
Родя напрягся что-то ответить, но Ладыченко уже продолжал:
— А главное, за что я буду спрашивать со старшины, так это за пустой тренажный самолёт. Пока не вылетел последний курсант в экипаже, тренажный самолёт должен быть занят нашим. Всё ясно?
— А пусть он отвечает и за стартзавтрак для экипажа, — не унимался Родя.
— Нет, стартзавтрак — дело личное, — оборвал его инструктор и продолжал:
— Я смотрю, Родионенко, вам не терпится тоже получить должность, извольте — будете отвечать за материальное обеспечение учебного процесса. Вот вам и первое задание: отремонтировать и пополнить учебную базу экипажа, а именно вот этот домик. Другие экипажи уже приступили.
— Ну что, напросился? — съязвил Михалёв.
Нужно отметить, Родька с энтузиазмом взялся за обустройство и даже преуспел в этом. Догнав по благоустройству другие экипажи, мы решили пойти дальше. Солдаты ОБАТО притащили Родьке три табуретки и Серёга объяснил их назначение. В пику другим экипажам мы изладим скворечник, а замкомэска заставит изготовить таковые все экипажи, это будет наша подлянка всем. Заряженные злодейством, из трёх табуреток мы сделали довольно просторный скворечник в расчёте на большое птичье семейство, причём пол-табурета ещё и осталось. Краска была только шаровая и красная. Решили покрасить в красный, боясь что шаровый выдаст в конструкции табуреточное начало, а лишние вопросы нам ни к чему.
— Скворцам же один хрен, всё равно они дальтоники, — утверждал Родя.
Нужно было видеть с каким нетерпением мы ждали завтрашнего обхода… И вот он наступил…
Замкомэска Саморуков уже обошёл 4 домика и довольный приближался к нашей зоне ответственности. Его сопровождали инструкторы «отстрелявшихся» экипажей. Все весело на ходу разговаривали, хотя поведение самого Саморукова стало настораживать нас: по мере приближения к нашему домику, счастливая гримаса на лице Саморукова сменялась на удивленную. Красное творение нашего зодчего виделось издалека, но, похоже, назначение этого предмета Саморуков понять не мог до последнего.
— Какой идиот повесил на дерево собачью будку? — все ещё сомневаясь, спросил замкомэска.
Родька, занявший позицию в первой шеренге для упрощения церемонии получения благодарности, подался назад, пытаясь слиться с толпой.
В стане сопровождающих лиц послышался ропот:
— Во, мля!
— Это к войне!
Затягивалась пауза, и Родя, всё ещё надеясь на перемену настроения Саморукова, ответил, что это скворечник…
Кто-то подобострастно высказал сомнение:
— Да ну?!
— Иди ты!
Похоже, это откровение добило Саморукова и он взорвался:
— Вы, мля, что сюда приехали? Соловьёв слушать!? Они же нарожают детей, будут верещать и отвлекать вас и без того дураков от занятий! Убрать немедленно! И дерево спилить нахер…
Офицеры зашлись в смехе, не смеялся только Ладыченко. Не буду даже говорить, как над нами издевались «вражеские» экипажи, когда мы снимали шедевр с дерева.
В это время мимо проходил истопник из котельной, который попросил Родю уступить ему изделие за бутылку. Но получил ответ, что тут дров пол-куба, да работа, и всё это тянет на две бутылки…
Торговаться с Родей было бесполезно. Позже два скворечника с тремя красными сторонами я увидел на дереве в караульном городке.
Инструктор, как ни странно, на нас не рассердился, а сказал, что над нашим домиком не скворешню вешать надо, а шатёр натягивать, потому что ЦИРК!
— А что, над этим стоить подумать, — подытожил Родя.
— Да чего тут думать, Саморуков ни за что не согласится, — серьезно возразил Камиль.
Инструктор нам явно нравился за доброту и ненавязчивую требовательность. Мы стали звать его «Лада».
Ужин
И вот прошла первая летная неделя. Мы, курсанты, не могли прийти в себя — столько всего случилось. МЫ НАЧАЛИ ЛЕТАТЬ!!! Все были под впечатлением первых полетов, как под воздействием наркотиков. Враз позабылись ссоры, все лица светились улыбками, хотелось любить весь мир… Как лётчики, мы стали питаться вместе с инструкторами в лётной столовой по реактивной норме. Это было нечто: стол устлан белой скатертью и ещё до подачи основных блюд заставлен всевозможными закусками. Да впридачу кофе, сок, шоколад…
Пищу развозили опрятные молодые официантки. Можете себе представить: после лётного дня собирается экипаж за столом, ждем официантку и говорим, говорим. Конечно о полётах, о впечатлениях, о маленьких победах и небольших недочётах. Смеёмся, шутим, в общем, делаем всё, что делают счастливые люди. Но вот в зал входит какой-то лейтенант даже не нашей эскадрильи, останавливается, окидывает взглядом курсантскую половину зала и громко приказывает: «Встать! Смирно! Шумно… Садись!» Мы сели, но всё одно на пол-тона тише восторженно общаемся. Входит ещё один летёха и по тому же сценарию: «Встать, шумно, садись». Очень сильно эти действия вчерашних выпускников подгаживали нашему настроению и нас это бесило… Когда третий ревнитель порядка скомандовал: «Встать!» Мы встали и… ушли из столовой. Пример подали наши сержанты.
Офицеры спохватились, поняли что перегнули, послали за нами дежурного по столовой, но мы уже толпой зашли в казарму. Начальник штаба прислал к нам для уговора замполита — капитана Рябошапку. Ни хрена у него не получилось. Кто лучше курсанта может «переть в дурь»? Тогда послали ротного. Капитан Кистанов построил нас на плацу и привёл к столовой. По команде: «справа по одному» мы входили в столовую, в вестибюле разворачивались и через другую дверь выходили. Капитан поймал Михалёва и стал спрашивать, почему тот вышел из столовой?
— А я поел, — ответил Юрка.
— Как поел, когда поел?
— Да быстро забежал, быстро поел и быстро вышел…
Родька сказал, что у него уже два дня понос. Желудок плохо привыкает к реактивной пайке, никак не может отвыкнуть от кирзы… Ну, Кистанов про наши «поносы» знал всё, а главное, знал чем их лечить… Он построил нас во взводную коробку и занялся строевой подготовкой, обрадованный представившемуся случаю. Мы, однако, этому случаю не были рады и строевую обратили в фарс. На команду перейти на строевой шаг, мы переходили на «паровоз». Бился, бился с нами ротный и, чтобы не потерять лицо, приказал продолжить занятия старшине Ковалёву. В другой бы раз Ковалёв ревностно отнёсся к выполнению поручения ротного, но сегодня он сам был обижен и перепоручил всё Дорофееву, сам же взошёл на трибуну и оттуда посылал шутливые реплики.
Мы все были рады расслабиться и дурачились, выполняя шутливые команды. На нас уже глазели свободные от «дурдома» эскадрильи и зеваки… Ковалёв вошёл в раж и продолжал…
— Командовать парадом приказываю генералу армии Дорофееву! Принимать парад буду сам! Генерал-майор сержант Дядченко! Гришка обиделся:
— Ты сам понял что сказал?
— Будете пререкаться, — не унимался Ковалёв, — разжалую до полковника. Выставляйте линейных! К торжественному маршу! Командиры отделений-батальонов — вышли вперёд!
— ПОБАТАЛЬОННО… НА ОДНОГО ЛИНЕЙНОГО ДИСТАНЦИЯ! ПЕРВЫЙ БАТАЛЬОН ПРЯМО, ОСТАЛЬНЫЕ НАПРА-ВО! РАВНЕНИЕ НАПРАВО, ШАГОМ МАРШ!
И мы ПОШЛИ!!! Мы пошли так, как никогда, ни до, ни после не ходили, к какому бы празднику нас не готовили… Мы шли так, как будто шли по брусчатке Красной площади… Смотреть сбежался весь гарнизон… Потом мы запели… Это надо было видеть! Перепуганный начштаба подполковник Бабичев приказал Кистанову прекратить это безобразие, пока курсанты в парадных порядках, с песней, не ушли в город на танцплощадку…
По всему было видно, что командир полка устроил разнос офицерам — и то сказать, случись какое происшествие, начнут копать… а курсанты летают без ужина(!?) Скандал! Командование поставило задачу инструкторам выявить зачинщиков, но те энтузиазма не проявили: и у них, и у нас отношение к стукачам было одинаковое.
Лада только спросил нас, какое участие принял в «параде» наш экипаж? Мы ответили, что были линейными. Лада сказал, что это тоже неплохо.
— Генерал-сержант! Надо же! — ухмыльнулся Лада…
Больше нас в этом полку на вшивость не проверяли.
(продолжение следует)
