Проснулся я поздно. В купе была какая-то необычная свежесть, внизу слышались приглушенные женские голоса. Оказывается, за время моего сна произошла смена караула. Моих беспокойных попутчиков заменили три благообразные бабушки, которые чинно сидели и обменивались информацией о путях и целях следования. На столике от объедков не осталось и следа, вообще, в купе стало как-то опрятно. Жизнь дорожная, кажется, налаживалась. Во всяком случае, дебоша можно было не ожидать, хотя, определенные неудобства в бабьем царстве для мужчины существовали. Разносили чай, и я тоже заказал себе один стакан.
После умывания я пришел уже к чайному столу со всякой домашней выпечкой и даже вареньем. Пришлось доставить бабушкам удовольствие угостить меня, тем более, что к выпечке питаю слабость с детства. За время чаепития попутчицы выпытали у меня все военные тайны про меня, и потеряли ко мне интерес. Под стук колес потекла неспешно беседа о былых дорожных приключениях, о вокзальном воровстве и вагонных мошенниках-картежниках, о цыганах, потерях детей и прочее, прочее, Для пассажира-новичка, каковым я и был, это бесценный жизненный опыт поведения в дороге. Увы, в школе этому не учат, абсолютное большинство людей познает его на собственных ошибках.
Да и чем завоевать авторитет в попутной компании, как не изложением своего богатого опыта. Вагонные посиделки, на которых можно приписать себе качества, в реальности недосягаемые, теперь переместились в Интернет. Уже на новом уровне, т.к. в Сети себе можно и внешность другую присвоить.
О, эти откровенные, нескончаемые, дорожные разговоры со случайным незнакомым попутчиком! Они что-то вроде исповеди священнику, после которой становится покойнее на душе. Можно рассказать о себе все самое сокровенное, что камнем лежит на совести. И твоя исповедь выйдет вместе с твоим соседом на очередной станции и канет в необъятных просторах Родины, освободив в душе место новому греху. Нет, она не пропадет, а заживет своей собственной жизнью, передаваемая обезличено уже знакомым людям попутчика, обрастая невероятными подробностями. И когда-то она умрет, перегруженная измышлениями, а может, отшлифованная искусными рассказчиками, превратиться в новую бессмертную народную сказку. И в новой одежде явиться однажды к своему первоисточнику.
До обеда я наслаждался чинным обществом пожилых дам. Потом сходил в ресторан пообедал, пришлось постоять в очереди около получаса перед приемом пищи. Это было обыденным делом – стоять в очереди. Очереди были всегда и везде, даже в поезде, где ограниченное количество клиентов. Хотя вагон и назывался рестораном, кухня у него не сильно отличалась от общепитовской столовой.
Советский общепит – большая и отдельная тема. Есть несколько незабываемых впечатлений из молодости связанных с кафе и ресторанами. Одно из времен курсантских. В редкие увольнения я старался попасть в подвальчик на Сумской улице в Харькове, где пекли отменные блины. Наткнулся я на эту блинную случайно, а зашел специально, потому что блинами в курсантской столовой не баловали. А я блины любил, даже сам их умел жарить, дома научился, чтобы самого себя угощать почаще. Меня удивила машина, которая подавала с огромного зеркального барабана почти метровую полосу непрерывного блина. Любопытен я к технике, просто прилип к стойке, рассматривая машинный процесс выпекания. Для хуторского парня, которому бабка пекла полупрозрачные кружевные блинцы в русской печи, дышащая паром никелированная махина, была просто чудом. Только насмешливые взгляды кухонных работниц передвинули меня в очередь к раздаче.
Взяв четыре квадратных(!!!) блина, я запнулся на выборе сладкого: повидло, варенье, мед… Кассирша посоветовала мне розовое варенье. Я согласился с облегчением. Выбор оказался отменным, хотя и более дорогим. Варенье из лепестков роз ел впервые, и оно мне очень понравилось! Блины были толстые, сытные, а необычное варенье придавало им приятный вкус. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что с бабкиными из печи они ни в какое сравнение не шли. Печь-то была далеко, а машина – вот она. Подвальчик с блинной машиной оказался великолепным продолжением экскурсии в музей изобразительного искусства, и вкусным завершением увольнения. С тех пор каждое увольнение я посещал машину-бабушку, чтобы съесть несколько блинов с розовым вареньем. Правда, у общепита с этим видом сладкого были перебои, что меня сильно огорчало. Но таков уж был советский общепит - ничего постоянно и в достатке.
В таком долгом пути и вагон-ресторан - спасение для таких холостяков, как я тогда. Не очень вкусно, но не голодно и время убивается попутно не совсем бестолково.
Можно было подхарчиться и на перронах. На стоянках в небольших городах набегали местные тетки с домашней едой. Поезда ходили более-менее регулярно, поэтому готовилось специально к приходу поездов дальнего следования, и у продавцов было все горячее, с пылу - жару. Ассортимент ограниченный, с особенностями территориального питания, но без фанатизма. Все-таки, народ едет советский, привычный к русской кухне.
Так что, картошечка отварная – элемент обязательный, к ней – огурчики соленые или свежие, смотря по сезону и месту. Грибочки солёные, но я их не знал и избегал. Пирожки, беляши – второй обязательный номер. Реже – вареники. Начинка традиционная, с аборигенными отклонениями. Мясо отварное птицы, свинина жаренная, котлеты, отбивные. Чай, кофе, компот и молочко домашнее. Этого вполне достаточно, чтобы плотно перекусить один раз в день. Бизнес этот не вполне законный был, но, как водится издревле у нас на Руси, ввиду насущного спроса на этот вид услуги, власти закрывали глаза до поры до времени.
Так что мне удалось попутно отведать уральско-сибирско-дальневосточные разносолы. Особо ничего не удивило, просто было любопытно. Поразился обилию кедровых орехов на вокзалах. И количеству валяющейся шелухи от них, или скорлупы, точнее.
Вернулся к себе в купе уже ближе к вечеру. Внутри была полная идиллия – дамы продолжали обмениваться жизненным опытом. Речь уже шла о семейных ценностях: о взрослых детях, живущих отдельно, о живых и покойных мужьях. Вообще, о трудной судьбе советской женщины. Несомненно, эта неисчерпаемая тема может скрасить дорогу любой продолжительности.
Но особенно популярны в незнакомых женских компаниях истории про супружеские измены и последующее неотвратимое наказание изменника. Этим резонерским рассказам тоже была отдана немалая дань моими попутчицами. И уж здесь противопоказано рассказывать про себя, то бишь, про своего мужа, пусть это будет история друзей, соседей, знакомых. О, для мужчины это поучительно-предостерегающие страшилки!
Впоследствии такие рассказы я стал называть «страшными историями». Это когда уже теща в моем присутствии их излагала жене после полутора суточного проезда в поезде из дома к нам в гарнизон. Какие испытывающие взгляды пронизывали меня, какие назидательные интонации звенели в голосе в заключительной части про кару изменщику. Даже тесть однажды не выдержал трагедийности и сказал теще:
- Ну ладно, ты не стращай зятька, он у нас не такой. Давай ужинать!
- Да я его и не стращаю, я знаю, что он не такой… Сейчас накроем.
Много поучительного услышал я про семейную жизнь, лежа на верхней полке и рассматривая бегущие за окном огоньки городов и сел. Одну купейную историю про негритенка, рожденного в советской семье молодых строителей БАМа, я, впоследствии, даже прочитал в литературном журнале. Она была частью небольшой повести молодого дальневосточного автора.
За окном сгорел короткий осенний день. Рассматривать было особенно нечего. Развлекали изредка встречные поезда своими освещенными и просматриваемыми внутренностями. Люди ехали оттуда, куда несла меня нелегкая по распределению. Что там будет в строевой части, как сложится моя жизнь в первом для меня боевом полку? Эти вопросы отвлекли меня от женских историй, и я незаметно для себя уснул.
То, что я хотел увидеть больше всего, я проспал. Байкал проехали ночью. Так мне и не довелось из окна вагона увидеть самое глубокое наше озеро. Через несколько лет увидел Байкал сверху с высоты одиннадцати километров на перегоне пары МиГ-23. Грандиозное озеро.
Мои соседки уже встали, готовясь к чаю, обменивались впечатлениями о качестве сна в скором поезде. Я продолжал лежать на верхней полке и рассматривать плывущую за окном местность. Глубокая осень украсила сопки яркими пятнами лиственных лесов. Временами поезд замедлял ход на крутых поворотах, и я мог увидеть весь состав. В Европе таких изгибов путей я не встречал. Иногда казалось, что машинист норовит опрокинуть состав под откос, а откосы попадались крутые. Несколько раз открывалась панорама длинного ущелья между хребтами. Сопки сходились где-то в голубой дымке под низким солнцем.
Изредка тепловоз вытаскивал состав на какой-то хребет, и мои глаза, уставшие от тесноты вагона, отдыхали на далеком горизонте.
После умывания и чая я снова забрался на верхнюю полку глазеть на окрестности. Внизу продолжались женские разговоры. Там уже установилась иерархия. Авторитетом стала крупная дама, городская, с интеллигентским пошибом. Последнее слово всегда теперь оставалось за ней. Она выдавала резюме, выводила мораль очередной «страшной» истории, задавала новую тему.
Удивительно, но такие авторитеты есть во всех компаниях пожилых женщин. К ним обращаются за советом в трудных жизненных ситуациях, последнее слово всегда за ними. Как правильно крестить, сватать, женить, разводить, отпевать, хоронить, поминать – все знает «Марья Львовна». Это ходячий моральный кодекс местного сообщества. Именно сообщества, т.к. такие женщины есть в каждом хуторе. Или в городском многоэтажном доме. И не помню, чтобы за советом обращались к мужчинам. Впрочем, в России они до такого авторитета просто не доживают. Получается, что и традиции передаются благодаря женщине.
Мои попутчицы теперь делились рецептами от своих болезней. Новая тема началась. В старшем возрасте перечень болезней постепенно уменьшается, в пределе стремясь к единственной болезни – старости. Но дамы были далеко не в тех летах, поэтому у них предстоял длинный разговор, подразделов было великое множество. Сердце, печень, почки, давление, желудок… Симптомы, течение болезни, история лечения. Хроника поиска чудодейственного лекарства, счастливое излечение и неудачи… Все это мне пришлось невольно пропустить через свой слух.
Перешли к болезням суставов, ревматизму, радикулиту, артриту и пр. Мне это было знакомо. В детстве болела нога, врачи не могли определить причину, сказали, что перерасту. Действительно, так и вышло. Но боли мучительные были мне ведомы и я сочувственно отнесся к теме. За что и поплатился. «Марья Львовна» начала рассказывать, как у нее болит коленный сустав. Она так живописно расписывала свою ломоту в правой коленке, что я вдруг ощутил нешуточную буравящую боль в своей правой коленке. Непроизвольно начал растирать сустав, пытаясь унять неприятное ощущение, но это не помогало. Слава Богу, коленка ещё сгибалась!
Я с такой скоростью ретировался из купе, что вызвал паузу в разговоре, и недоуменно-осуждающие взгляды моих попутчиц скрестились на моей спине. Прикрыв дверь, я приземлился на откидной стул в коридоре. Интенсивно потирая коленку, я решил больше не слушать болезненные разговоры и приходить в купе только спать. Что-то сверлило еще и мой затылок. Оглянувшись, я встретился взглядом с юной девушкой, которая с нескрываемым любопытством смотрела на меня. Я ее раньше не видел, должно быть - свежий пассажир. Мне показалось, что лекарство от новой болезни моей коленки найдено.
Юная попутчица откровенно рассматривала меня, чем привела в некоторое замешательство. Признаться, я непривычен к такому открытому интересу девушек, до сих пор они не баловали меня таким вызывающим вниманием. Немного успокоившись, я отнес причину этого явного призыва к общению новеньким офицерским погонам и дорожной скуке. Девица была симпатична, с пышными распущенными волосами, покоящимися на плечах, явно выпускница школы. За ней приглядывала мать. Был только один минус у вагонной красавицы – она была выше меня ростом. Я всячески изживал из себя этот комплекс маленького роста, достиг некоторых успехов на этом поприще, но обычно в подобных ситуациях меня стопорило на этом пунктике. Альтернатива обществу купейных дам была явно приятней, да и демонстративному вызову ответить – дело мужской чести. Тем более, когда мужчина - офицер!
Девушка, поняв, что я созрел для знакомства, отошла подальше от открытых дверей купе, за которыми дежурила родительница, поближе ко мне. В дороге легко начинать знакомство, всегда есть повод, типа «далеко едем?». А если на этот формальный вопрос тебе охотно начинают рассказывать откуда едут, то у знакомства есть перспектива. По крайней мере, до вокзала, на котором придется распрощаться навсегда. А это был самый вероятный вариант, поскольку я не знал, куда забросит меня офицерская судьба.
Девицу везли в институт в Комсомольск-на-Амуре. Она оказалась очень общительной, и время потекло гораздо быстрее и, главное, веселей. Мама сначала напряглась, увидев, что дочка трется около какого-то лейтенантика, её голова торчала из купе постоянно. Мне казалось иногда, что очередной, торопливый пассажир, проходящий по коридору, как по палубе в шторм, оторвет ей башку ненароком, но она всегда успевала ее убрать в купе. Впрочем, мама быстро успокоилась, не обнаружив у меня стремления увлечь ее чадо в укромный уголок. Она занялась разговорами с попутчиками, все реже и реже делая контрольный выпад из проема купе. На следующий день она даже позволила дочке прогуляться со мной по перрону на стоянке поезда. Правда, сама из виду нас не выпускала, прилипнув к окну, а я великодушно старался быть все время на визуальной связи с ней.
Студентка явно тяготилась этим контролем и совершенно не понимала, почему я не пытаюсь ее увести подальше от маминых глаз. Увы, не на того напала. Я – «хороший человек, но не орел». Как бы там ни было, но время для меня понеслось галопом за легкими, незначащими разговорами с комсомолкой и спортсменкой. Незамеченной осталась двухминутная остановка на небольшой станции, которая через пятнадцать месяцев станет для меня главной на целых четыре года.