Только в мае, летом и, наверное, в сентябре закат в Тарусе по-настоящему величав, а Ока с непременной синью, и заливные луга, словно сошедшие с полотен пейзажистов отчаянно просятся на полотно.
Осенью и ранней весной Таруса спит, словно медведь в берлоге…
На Площади Ленина мокрые галки, словно ноты, обосновавшиеся на доске объявления: «Райком КПРФ». Чуть ниже на зеленой фанерной доске, источающей зеленку нитры, колышется ветром клочок «Правды».
Собор Петра и Павла проступает из темноты неясными контурами, словно лицо давно забытого родственника. Вот он показался из провала памяти, померещился, а потом снова исчез, ни окрикнув, и даже имя не осталось.
Вечер, словно плотной холстиной, обернул его светлые стены, убрал на полку: это потом, не сейчас, может быть завтра…
Как все это не похоже на то, что писал о Тарусе Паустовский: «Пожалуй, нигде поблизости от Москвы не было мест таких типично и трогательно русских по своему пейзажу. В течение многих лет Таруса была как бы заповедником этого удивительного по своей лирической силе, разнообразию и мягкости ландшафта».
Скорее поверишь Николаю Заболоцкому, который в стихотворении «Городок» попробовал вывести формулу Тарусы:
Целый день стирает прачка,
Муж пошёл за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.
Впрочем, если вам удастся поселиться в гостинице с окнами, выходящими на березовую рощу, можете не надолго забыть про межсезонье, прачку и собачку!
В номере даже, когда во дворе выколи глаз, светло. Белые ночи по-тарусски переходят плавно и незаметно в матовое, будто на старой фотографии, утро.
За окном ведомственной гостиницы березовая роща, будто гипюровая занавеска, загородившая простор. Небольшие прочерки веток, большое белое полотнище, опутанное морщинистой сетью пунктиров, контрапунктов, пауз.
Так женщина убирает волосы в сеточку, старомодно и стыдливо. Так заметают слова свои давние значенья.
У Тарусы множество разных цветовых и пространственно-временных фокусов. Главное, откуда и как на нее смотреть.
Карьер известняка
Районного значенья,
И светлая река
Старинного теченья.
Так начинается стихотворение Варлама Шаламова «Таруса».
А вот уже «Осень в Тарусе» Цветаевой:
Ясное утро не жарко,
Лугом бежишь налегке.
Медленно тянется барка
Вниз по Оке.
В Тарусе даже если что и теряется, то не пропадает насовсем, а живет своей жизнью где-то рядом.
Домик, где жила Цветаева – дача «Песочная» - правда, ныне не существует, но зато имеется землистого цвета дом семейства Цветаевых, где она бывала. За стеклом черное пятно ее (ее ли?) блузки.
Борисов-Мусатов, Крымов, Поленов вывели цветовую формулу Тарусы. Ее стереотип. Поэтому и только поэтому нету в Тарусе той искусственной нарочитости, когда домам и улицам, словно навязывают со стороны, как они должны выглядеть на самом деле и, главное, как не должны.
И хотя, на площади Ленина есть парочка зданий, напоминающих вставные зубы. Но русская красота – не идеальная, но ассиметричная, и от того еще более пронзительная.
И не поймешь, чего здесь больше: литературы, прописанной с легкой руки Марина Ивановны, Паустовского, Заболоцкого или музыки.
Музыки покоя и тишины. Неторопливого русского, тоскливого, как всхлип, затишья, когда все это роскошество можно сохранить в своей памяти, бережно расфасовав по деталям, не забыв всяческие излучины, сливающийся с горизонтом голубой ситец реки, прочерк леса по-над дорогой, широкие, как полный выдох грудью, поля и прочий укроп и петрушку.
Летом - зелень во всем своем возможном и невозможном спектре, а зимой – оттенки голубого и темного. И еще - различные переливы, перепевы русской тоски:
А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому в Тарусе плакать —
Девочке Марусе.
Опротивели Марусе
Петухи да гуси.
Сколько ходит их в Тарусе,
Господи Исусе!
С тех самых пор Таруса не изменилась ничуть. Ей вообще вредно меняться. Желательно, чтобы она оставалась такой, как на полотне Поленова «Ока близ Тарусы», всегда.
Такой вот: окрашенной в светлые акварели. Летней, легкой, светлоокой и беззаботной.
Ведь сказано: русский Барбизон, пленер, изволь соответствовать!