Если, конечно, не живете на Урале. Там Майя Никулина (1937) – фигура легендарная. Как и ее ровесник Алексей Решетов, прекрасный русский поэт, которого, к сожалению, уже нет с нами.
Родилась Майя Петровна в Свердловске, в семье лесного инженера. Училась в Горном институте, работала старшим библиографом в областной детской библиотеке, возглавляла отдел гуманитарных наук газеты «Наука Урала». В журнале «Урал» работала заместителем главного редактора, стала одним из основателей гимназии «Корифей». И писала и пишет прекрасные стихи, глубокие, отточенные и очень музыкальные.
Жаль только, что за пределами Урала знают ее, увы, неважно. Ничего не поделаешь, такая у нас огромная страна. Может быть, после нашего небольшого поста у Майи Никулиной появятся новые поклонники.
* * *
Сохнет на камне соль.
Море о берег бьёт.
В сердце такая боль,
будто уходит флот.
Парусный, молодой,
яростный, как тоска,
выпростав над водой
белые облака.
Просто глядеть вперёд
с лёгкого корабля.
Он — ещё весь полёт,
мы — уже все земля.
Нами уже стократ
вычерпаны до дна
суть и цена утрат.
Только теперь догнал
юный несмертный грех —
все мы в урочный час
недолюбили тех,
что провожали нас.
* * *
Спорится медленный труд,
меркнет любимое имя,
милые дети растут,
выросли, стали большими,
тихо легчает душа
в долгой привычной тревоге…
Жизнь хороша, хороша,
донник цветёт у дороги…
Силится, ладит в полёт
узкие белые крылья,
вянет, уходит под лёд,
тянет сухие будылья
сквозь январи-феврали
в новые вёсны и светы,
в долгие лета земли,
в долгие, многие лета…
***
И пусть моей души не тронет зависть
К загадочным способностям людей –
За почкой видеть лист, цветок и завязь
И в белом цвете семь его частей.
Осенняя тоска всепониманья
Пускай минует и простит меня.
Как мне вернуть счастливое незнанье
Далекого мифического дня,
Когда все было розово и пусто…
И женщина с торжественным лицом
Нашла меня под утренним, капустным,
Счастливым и заплаканным листом.
***
Ю. Казарину
Ты не друг мой любимый,
не добрый брат,
нас с тобою не страсть и не дом связали,
мы с тобой породнились тому назад
не измерено, сколько веков и далей.
Тогда хлеб был пресен
и беден кров,
и земля неоглядна, суха, сурова,
и цари отличались от пастухов
только тяжестью крови и даром слова.
* * *
Огород. Тропа. Сарай.
Женщины на фоне лета,
обе в белом - самый край
то ли лета, то ли света.
Светят, головы склоня,
и зазор сияет малый,
как ячейка для меня
между бабушкой и мамой.
Значит, я уже была,
раздвигала воздух тесный,
возле бабки повсеместной
в ватном коконе спала.
Только выкатилась вдруг
из юдоли безвоенной,
из-под бабушкиных рук
на любительской вселенной.
И пока фотограф мой,
летописец-одиночка,
занавешенный чадрой,
дергал кнопку на шнурочке,
неразумное дитя,
незаметно и неслышно
с двух сторон из кадра вышла,
в обе дали уходя.