"Разве такого возможно сдержать вообще?
Он от себя не в восторге и сам, поди.
Лоб в конопушках, а между зубами щель, локти торчат как локаторы, смех один.
Нос облупился на солнце. Ловец во ржи плюнул и сдался — не лучше ль ловить других".
Мальчику семь, он смеётся, и он бежит.
Боженька-боженька, смилуйся, помоги.
"Что за уродство? Да что за птенец такой?
Голая шея, а перья свалялись в ком.
Страшно рукой прикасаться — так пни ногой.
Кстати, калитку проверь — а кому легко? Шастают вон, понимаешь, туда-сюда.
Двор проходной нам устроили, спасу нет".
Мягкое золото дней, серебро — вода.
Ласковый в птенчика льётся небесный свет.
Мама на крохотной кухне готовит суп.
Нервы у мамы натянуты как струна.
"Господи, сжалься, я столько не унесу, что-то ты, Господи, любишь всё мимо нас".
Господи занят. Растет за окном полынь, яблоня сохнет — спилить бы ее, сломать.
Уши у мальчика розовы и милы.
"Ешь, будешь сильным и смелым, не то, что мать".
Лето цветочное, жаркое, словно юг.
Лужица супа, как облако, на столе.
Жизнь продолжается, сказки в траве снуют.
Мальчик несётся к пруду, и в кармане хлеб.
Мысли пока не отбрасывают теней, мысли похожи на бабочек и сверчков.
Пруд за углом, в нем утёнок, совсем птенец, меньше мальчишеских содранных кулаков.
***
Звуки шагов приглушает пушистый ворс.
Все потянулись на выход, но он — не все.
Мальчик пьет кофе из кружки с наклейкой "босс".
Завтра исполнится мальчику тридцать семь.
Шарф есть у мальчика, офисный черный трон, и, закрывая привычно тугой замок,
мальчик, немного сутулясь, идёт к метро.
Господи-боженька в курсе, что он не смог?
Не разобрался, не понял, не сдал зачёт: что здесь реальность, а что, уж прости, пурга.
В небе кружат гуси-лебеди, и течёт речка молочная, сладкие берега.
Дома на тумбочке, что украшает зал —
фотка, где мальчик, и мать, и птенец летит.
Лето почти бесконечное.
Стрекоза.
Мальчику ноль. Мир огромный и впереди.