Годы юности Петровича давно позади. Позади яркие чувства первой любви, уют семейного очага. Теперь в его жизни есть только работа и верный пёс Рекс...
***
Небо над городом стремительно бледнело, превращаясь из ночного тёмно-серого в утреннее серо-белёсое. Осенью всегда так: сплошная текучая пелена, готовая в любой момент захныкать пакостным дождём, иногда пополам со снегом. От постоянной сырости ржавели качели во дворах, ржавели кучно припаркованные машины, ржавели сердца вечно спешащих по делам горожан.
– Вот тут сиди теперь, ясно? – Петрович погрозил пальцем перед носом собаки. Рекс, немолодой кобель немецкой овчарки, опустил мохнатый зад на отсыревший за ночь песок, выказывая хозяину абсолютное послушание.
– Вот так, – кивнул Петрович и воровато огляделся.
Зябкий воздух покусывал плохо выбритые, пересечённые шрамом щёки, заставляя плотнее кутаться в дырявый шарф и вжимать лысеющую голову в плечи. Надо было шапку надеть.
Детская площадка, куда Петрович притащил Рекса в такую рань, пока не успела наполниться кричащими сорванцами и их мамашами. Только пробирающий до костей ветер проносил пожухшие листья мимо покорёженной горки и исписанных маркерами лавок.
Петрович глубоко вздохнул, постоял немного, почёсывая седые букли на затылке. Махнул рукой, решительно крутанулся и побрёл в сторону выцветших пятиэтажек. Через десяток шагов обернулся удостовериться, что собака выполняет команду. Рекс с готовностью пригнул голову к земле и снова выпрямился, прядая большими ушами-локаторами. Будто ожидал, что хозяин вот-вот позовет за собой, и можно будет стремглав сорваться с места и потрусить следом. Но он не позвал. Да и побежать Рекс бы не смог: поводок накрепко опутывал облезлую железку.
Петрович заторопился прочь, больше не оглядываясь.
Он старательно отгонял мысли о собаке. Трясся в переполненном автобусе, пока тот скрежетал и подскакивал на колдобинах, словно консервная банка на колёсах. Брёл тропой, выбитой ежедневным маршем тяжёлых сапог. У наспех выкрашенных в зелёный ворот задержался, скользнув блуждающим взглядом по поблекшей надписи: «Завод металлоизделий им. Кирова».
Когда-то краска на буквах была ярче, а небо над заводом чище. А может просто раньше у Петровича со зрением было получше. Сорок лет назад, когда он курчавым смешливым пареньком пришёл сюда после техникума устраиваться по распределению. И вроде бы с тех пор почти ничего не изменилось, да всё уже не то и не так.
Ворота дрогнули и поползли в сторону, стеная ржавыми механизмами. Мимо прошуршал колёсами директорский джип. Петрович опомнился и быстро шмыгнул в дверь проходной, на автомате поздоровался с дежурным, сунув ему в нос замусоленный пропуск. В раздевалке спешно натянул потрепанную робу и побрел в цех.
И всё это время старался не думать о Рексе.
Стоило завести станок, и не думать стало проще. Какие тут мысли, если одно неточное движение – и брак. А за брак вычитают из получки. Хотя за годы работы руки, будто запомнив тысячи раз повторяемые движения, всё делали сами собой. Металлическая стружка вилась гипнотическими кольцами, опадая на пол. Раз деталь. Два деталь. Три… Уже через полчаса Петрович ощущал себя частью этого станка, важной шестеренкой, благодаря которой тот исправно служил предприятию. И это успокаивало, помогало отрешиться от неприятных мыслей.
Работа закипела. Вместе с ней кипел и Петрович, словно грешник, брошенный в адский котёл за слабость к соблазнам. На прошлой неделе ушли Егорыч и Дмитрич, так что норма выработки у каждого теперь выросла как бы не на треть. Жалко, конечно – столько времени в одном цеху. «По собственному желанию», написали они в заявлении, но Петрович знал, что их попросили. «Вы же понимаете, мы переживаем не лучшие времена, – в который раз лепил на собрании директор, – кризис подкосил многие предприятия, но это временно». И работягам хотелось бы верить, но это «временно» длилось уже второй год. «Пидор. Замов бы лучше своих уволил», – после собрания огрызался начальник цеха Степаныч. Он-то, в отличие от молодого руководителя, мужик толковый, знает, чем грозят эти уходы «по собственному». Работяги с ним единодушно соглашались, но директору об этом вслух никто не говорил.
Только выключив станок в конце дня, Петрович понял, как же он устал. С завода вышел вымотанным и опустошённым, но и домой поплёлся без великой охоты.
Было бы ему двадцать три, как когда-то – бежал бы домой вприпрыжку. По дороге сломил бы цветущую ветку сирени или оборвал чахлые городские ромашки на ближайшей клумбе, чтобы сунуть их под нос жене Варе, звонко рассмеяться в ответ на её удивлённый взгляд. В тридцать купил бы шоколадку, достал бы из-за пазухи под восторженные крики дочки Ирочки, а взамен получил поцелуй искренней детской благодарности. В сорок пять, набрав самых крупных апельсинов, поехал бы в окружную больницу, навестить Варю. Посидел молча рядом с казённой койкой, держа за руку, ловя грустный взгляд верной спутницы жизни. Она бы вымучивала ободряющую улыбку сквозь боль и обещала непременно скоро выздороветь и вернуться домой.
Домой Варя так и не вернулась. Дочка помогла с похоронами, но поселившуюся в их доме грусть долго выносить не смогла, уехала к жениху. Без женской руки некогда уютная двушка превратилась в затхлый склеп. Кому будет в радость возвращаться в такое место изо дня в день?
Был ещё Рекс. Пёс исправно нёс ежедневную вахту у входной двери, устраивая хозяину самый теплый приём, на какой был способен. Его приветственную песню Петрович слышал ещё с первого этажа, едва заходя в подъезд.
Собака появилась в их семье благодаря дочери, по её просьбе. Глядя на здоровенную мохнатую зверюгу, Петрович частенько вспоминал, как много лет назад светились искренним счастьем глаза Иры, когда она принимала маленький пушистый комочек из рук отца. Теперь этот «комочек» вымахал так, что мог, вскочив на задние лапы, поставить передние Петровичу на плечи. Рекс жрал немеряно, посему рос быстро, отличался непоседливым и бойким характером. Но именно его проделки и искренняя любовь к хозяевам привносили в дом столько живой, настоящей радости.
Дочка выросла, теперь у неё своя семья, своя жизнь. Все реже и реже её визиты в отчий дом. Остался только Рекс. «Папа, папа, посмотри какую палку Рекс притащил!» – звенел в голове голос малышки Ирочки, стоило глянуть на собаку. И сердце болезненно сжималось в необъяснимой тоске. Тоске о том, что было, но уже вряд ли повторится хотя бы ещё раз.
На удивление пёс по-прежнему сохранял бодрость и энергию, свойственную щенкам. Всё тяжелее было после изнурительной работы таскаться за ним по улице. Да и зачем Петровичу вообще собака? Безмолвная глупая животина. Лучше бы дочка чаще приезжала.
Сперва Петрович хотел отдать Рекса в хорошие руки. И даже написал объявление в интернете, но за месяц никто так и не пришёл за собакой. Вот он и оставил его на улице. Наверняка кто-то из гуляющих подберёт его, убеждал себя Петрович. У него будет новый дом, новая, настоящая семья, с доброй любящей мамой, весёлым папой и счастливыми детьми. А не то, во что превратилась эта.
Вечером Петрович приехал домой, и лишь зайдя в подъезд, будто включился. Никакого скулежа и лая тремя этажами выше. Тихо. Как есть склеп. Петрович глубоко вдохнул пропитанный сигаретами и сыростью воздух и выдохнул. На выдохе все мысли снова выдулись из головы.
Не такая уж и большая разница, отметил про себя Петрович, аккуратно выравнивая стоптанные ботинки в прихожей. Никто не запрыгивает на плечи, норовя облизать лицо, а в остальном – всё то же самое. Зато сэкономит на собачьей еде, и тащиться в такую холодину никуда не надо.
Ужин вышел по обыкновению скудный: вчерашние слипшиеся макароны по-флотски. Петрович отковырнул от комка на дне кастрюли порцию на глаз, а остатки припрятал обратно в холодильник. Разогрел на сковородке до румяной корочки и щекочущего нос аромата. Дочка давно предлагала купить микроволновку, но Петрович стойко отказывался: в ней корочку не сделать, одно облучение вредное.
Он поковырял вилкой теплую массу и потянулся за бутылкой с кетчупом. Рукав рубашки вздёрнулся, обнажив белесые бугры на коже.
У Петровича было много шрамов, накопилось за жизнь. От падения с велосипеда в детстве, от станка. Этот был от Рэкса. Единственный раз, когда пёс позволил себе наглость напасть на хозяина. Но Петрович заслужил.
Одно время вместо кетчупа на столе стояла бутылка водки и рюмка. И не приведи Боже, если рюмка слишком долго оставалась пустой, пока он ел свой борщ. Прежде он много пил: и по пятницам с мужиками с работы, и по любому празднику, по календарю или нет. Вечерами, после работы тоже пил. Расслабиться надо, говорил он. Водка и правда расслабляла, помогала забыть всё. Вообще всё – себя, семью, приличия. Она будто смывала всё человеческое, оставляя только горькую обиду за свою судьбу. Обиду, которую он вымещал на тех, кто был рядом. Хотя на что обижаться-то? Петрович и сам уже не помнил.
«Папа, перестань! Папа! Мне больно!», и лай Рекса – это всё, что он помнил о том дне. И боль в руке.
С того дня он не пил. Ни капли в рот, ни под каким предлогом.
Петрович секунду смотрел на шрам, а затем одёрнул рукав, забыв про кетчуп. Прожевав безвкусное месиво, закинул тарелку киснуть в раковину и отправился спать. В сон провалился быстро, едва голова коснулась подушки.
Поутру никто не тюкнулся мокрым носом в выглядывающую из-под одеяла руку, требуя еды или прогулки. А в остальном день обещал быть полной копией любого предыдущего.
По дороге на работу Петрович заглянул на детскую площадку – Рекса не было. Не то, чтобы Петровича это тревожило. Скорее, именно это и ожидал увидеть. Наверное, уже кто-то забрал себе, решил он. И побрел дальше, натягивая шапку на озябшие уши.
Следующей ночью Петровичу не спалось. Артроз выкручивал суставы, но сил не хватало даже повернуться на другой бок. Спасть хотелось до одури, а сон всё не шёл.
За окном изредка шелестели шины по асфальту, за стеной сосед басовито переговаривался с женой, из кухни неслось покряхтывание холодильника. И каждый звук будто пилил голову Петровича невидимой бензопилой.
«Ш-ш-ш», – носились машины по ночному городу.
«Бу-бу-бу», – бубнил сосед за стеной басом.
«Цок-цок-цок», – застучали нестриженые собачьи когти по полу.
Петрович резко распахнул глаза, до боли вглядываясь в темноту. В комнате никого не было.
За спиной раздалось тяжёлое отрывистое дыхание. Петрович медленно повернулся в кровати: привыкшие к темноте глаза различили знакомый остроухий силуэт совсем рядом. Затаив дыхание, он осторожно потянулся за старенькой Нокиа, нащупал кнопку включения. Вспыхнувший зеленоватым светом экран выхватил из мрака мохнатую морду с парой умных и немного печальных глаз.
Наутро Петрович проснулся разбитым, с ноющей болью в голове. Как вчера уснул, он не помнил. Как и то, куда делась собака. Не иначе сон, отмахнулся он от странного видения.
Время на работе текло медленно и мучительно. Стук и визг станка отдавался в висках, будто это Петрович был той болванкой, которую послушно, повинуясь руке мастера, пережёвывал механизм. К концу смены Петрович готов был шагнуть в окно, лишь бы наконец отдохнуть, хотя бы в гробу.
Вечером, бредя по сумрачным улочкам, он вышел к детской площадке. Окинул взглядом темнеющие контуры качелей и лесенок, и потащился дальше. За спиной послышался стук когтей по асфальту. Петрович обернулся, но улица по-прежнему была пуста. Показалось.
В задумчивости он доплелся до дома, зашёл в подъезд и тут же услышал привычный радостный скулеж из-за двери несколькими этажами выше. Слушая шкрябанье когтей по внутренней стороне двери, вставил ключ в замочную скважину, и тут же замер. Неприятный холодок пробежал по спине от внезапного осознания того, что этих звуков не должно быть.
Медленно Петрович повернул защёлку, взялся за ручку и осторожно потянул на себя. Коридор квартиры был пуст, как и следовало. Петрович вздохнул с облегчением, которое тут же сменила горечь одиночества и пустоты.
Ночью Петрович проснулся от влажного прикосновения: собачий нос тыкался в свесившуюся с кровати руку. Он не стал открывать глаза, убрал руку, и, повернувшись на другой бок, плотнее укутался в одеяло – в комнате было зябко. Уже засыпая, ощутил, как другой край кровати резко прогнулся под навалившейся тяжестью. К озябшей спине притулился привычный клубок теплоты, покрутился, устраиваясь удобнее, и замер. Через минуту Петрович спал беззаботным сном младенца.
Наутро позвонила Ира, сказала, что заедет. У него же день рождения, вспомнил Петрович. Надо же так замотаться, забыл о собственном празднике. Впрочем, что за праздник – ещё год мучений. Как обычно, спросила, не нужно ли чего привезти. Петрович отказался, но она всё равно явилась с целой сумкой продуктов, до отказа забила ими холодильник. Привезла небольшой тортик, чисто символически – сладкое Петрович никогда не любил. Удивилась, что в квартире нет Рекса. «Убежал», – виновато развел руками Петрович. «Жалко-то как», – сочувственно покачала головой дочь. – «Может, вернется ещё». «Вернётся», – согласился Петрович. Ещё как, добавил он про себя.
Потом они долго сидели на кухне, пили чай, Петрович вяло колупал ложкой торт. Дочка щебетала об их с женихом житье-бытье, задавала вопросы. В другие их встречи Петрович живо интересовался каждой мелочью. Полушутливо спрашивал, когда порадуют старика внуками. Но сегодня был неразговорчивым. То и дело натыкался взглядом на тоненькие белые чёрточки на руках и шее дочери.
Ира прятала их под одеждой, но они всё равно нет-нет, да показывались ему на глаза. При виде них Петрович невольно соскальзывал пальцами под рукав, к своей отметине. И отводил виноватый взгляд. С того самого дня Петрович больше не пил. Потому и сегодня на столе нет бутылки, хоть и праздник.
– Пап? – вывела его из рассеянной задумчивости дочь, когда он снова не ответил на какой-то вопрос.
Петрович всё время терял нить разговора. То и дело отвлекался на дальний угол кухни. Раньше там лежал половик, а рядом кучно теснились собачьи миски для воды и корма. Петрович выбросил всё это после исчезновения Рекса. Который теперь, как ни в чем не бывало, сидел там, глядя на хозяина преданными глазами.
Дочка, проследив за взглядом отца, обернулась и осмотрела пустующий угол.
– Ну, ладно, папуль, ты, наверное, устал уже, – заключила она. – Иди спать. Посуду я сама уберу.
Петрович безропотно согласился. Поднявшись со стула, тяжёлым шагом поплёлся через коридор в свою комнату, прислушиваясь к клацанью собачьих когтей за спиной. Засыпая, он видел перед собой всё те же полные преданности и обожания карие глаза.
На следующий день Петрович не пошёл на работу, сказался больным. Полдня безучастно смотрел в стену, а потом спохватился, оделся и отправился на детскую площадку.
Несмотря на пробирающий до костей холод, среди качелей гуляли несколько мамаш с детьми. Петрович долго мялся в стороне, пока не решился обратиться к одной из них. Надежда была крайне слабой, и, разумеется, не оправдалась. Ни эта женщина, ни все остальные никаких собак тут не видели.
Он проторчал на площадке до тех пор, пока пальцы на руках не задеревенели от холода и не потеряли чувствительность. Мамаши уже давно увели раскрасневшихся от мороза и беготни детей по домам. Снова Петрович остался наедине со своим одиночеством. Оно следовало за ним, как преданный пёс за хозяином.
Тяжело опустившись на заиндевелую лавку, Петрович закрыл лицо руками и с силой потёр его, отгоняя сонливую апатию. А когда отнял ладони, перед лавкой стоял Рекс. Собака слабо вильнула хвостом, не мигая глядела грустными глазищами. Петрович тихонько позвал, и пёс с готовностью пристроил мохнатую башку под намозоленную, иссечённую шрамом руку.
Он гладил жёсткую шерсть привычными движениями, задумчиво глядя на опустевшую улицу. И тут вдруг нырнул свободной рукой за пазуху, достал старенький телефон и набрал единственный активный номер.
– Дочка? Здравствуй, – немного стушевался Петрович, услышав знакомый голос.
– Папа? – раздалось на том конце. – Что-то случилось?
– Нет-нет, всё хорошо. Просто…
– Ты где сейчас? Уже поздно.
– Да… Воздухом вышел подышать. Ты это. Не волнуйся, нормально всё. Просто вот выходной взял. Подумал позвонить.
– А… Хорошо, что позвонил, папуль. Я только рада. Здоровье как твоё?
– Да, хорошо, дочь. Нормально. Я это. Хотел просто сказать, – голос Петровича задрожал, к горлу подступил тугой ком. – Если что… Прости старика. За всё.
Голос в телефоне замолк, повиснув оглушительной паузой.
– Папа, – снова заговорила Ирина.
– Да не переживай, хорошо всё, – поспешил успокоить дочку Петрович. – В гости приезжай, в любое время. Люблю тебя. Ладно, потом еще позвоню. Пока.
Палец спешно соскользнул на кнопку завершения вызова, звонок оборвался до того, как Ира успела что-то возразить.
Петрович устало откинулся на спинку лавки и прикрыл глаза. Холодина собачья, подумал он, ощущая пробирающуюся под ворот стужу. Но сил шевелиться не осталось, будто мороз все их высосал до капли. Влажный тычок в руку и тихое поскуливание рассеяли подступившую было дремоту.
– Ладно. Пошли домой, Рекс, – улыбнулся Петрович, трепя мохнатую макушку.
Вместе они миновали пустынные мёрзлые улицы, зашли в подъезд и поднялись на третий этаж. Рекс в нетерпении скулил и вился у ног, пока Петрович открывал дверь. Как только та приоткрылась, он сунул нос в щель, распахнул её всем телом и юркнул внутрь, цокая когтями по линолеуму. Петрович шагнул следом. Навстречу пахнуло запахом борща и пирожков. Запахом домашнего уюта, давно выветрившегося из опустевшей квартиры и оттого почти позабытого.
Из кухни вышла Варя. Как всегда, в стареньком цветастом халатике, с небрежно заколотыми на затылке светлыми кудрями.
– Пришёл наконец, гуляка, – улыбнулась она и чмокнула в щёку, едва коснувшись губами. – Проходи скорее, ужин стынет.
Он послушно разулся, повесил на крючок куртку и отправился мыть руки. Рекс все время крутился под ногами, а когда Петрович прошёл на кухню и сел за стол, выжидающе улёгся у ног. Варя поставила на стол тарелку, полную ароматного наваристого борща, и села рядом, подперев щеку рукой. Петрович было взялся за ложку, но спохватился:
– А где Ирка? Опять с оболтусом своим допоздна шастать будет?
– Ой, отстань ты от дочери, – отмахнулась жена. – Пусть погуляет. Для её возраста это нормально. Вырастет, не до того будет. Позже придёт.
Петрович нахмурил брови и покачал головой. Он не сердился, просто так, для острастки, чтобы жена знала, что он беспокоится о ребёнке. Затем подхватил ложку и потянулся к банке сметаны. Рукав рубашки задрался, обнажив морщинистое запястье.
Шрама на нём не было.
Автор: Андрей ЛакрО
Источник: http://litclubbs.ru/articles/21515-kogda-zazhivayut-shramy.html
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала
Важные объявления:
- Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
