В простых семьях передают по наследству не драгоценности, а рецепты. И за каждым из них – история.
__________________________________
- И чего ты в нем нашла? - в сердцах обронила Анна, глядя, как новоиспеченный зять, обеими руками вцепившись в топор, неловко подбирается к приговоренному петуху. Взъерошенный старый кочет смотрел на потного от натуги Женечку с нескрываемым презрением и Анна в полной мере разделяла эти чувства.
Тася обиделась.
- Тебе не понять, - наконец небрежно отозвалась она. В семье все дети знали, что Анна вышла замуж за Владимира поневоле, без любви.
Глубоко уязвленная, Анна побледнела. Хотела закричать - дура, у тебя выбор был!.. Потом вспомнила, как сама влюбилась без памяти, и отвернулась. Подошла к зятю, забрала топор и, одним движением уложив петуха на колоду, снесла птице голову. Взяла за лапы, кинула в ведро. Кивнула белому, как полотно, Женечке и молча ушла в дом.
Пока мыла руки, вздыхала. Ну, хотя бы замужем...
Лицом и статью Тася пошла в мать, но красива была несемейной, нездешней даже красотой. Высокая, тонкая, ясноглазая, она с юных пор притягивала восхищенные, жадные взгляды. А уж если Тасе случалось улыбнуться... С тех пор, как Анна заметила безжалостную прелесть этой улыбки, она не переставала смутно опасаться за дочь.
И чем старше становилась дочь, тем сильнее тревожила Анну эта яркая, неуместная красота — гордый разворот головы, тонкий профиль, густые пшеничные волосы... И то, что вся Тася была такая – спелая, звонкая, как июльский колос, который вот-вот лопнет от переполняющих соков, от жажды жизни и ее продолжения.
Многого могла она добиться — ведь не дура же, сообразительная, школу, вон, хорошо кончила! — но восемнадцати лет вдруг выскочила замуж. За какого-то "писарчука" конторского.
Анна этого понять не могла. Сама она хоть и прожила всю жизнь на окраине большого шумного города, однако никогда и нигде не "работала" – ее делом были дом, четверо детей и немалое хозяйство. Муж - кузнец, при профессии. Трудились от зари до зари, но и жили всегда добротно, зажиточно. А зять – негде взять! — в какой-то конторе сидит за три рубля, бумажки тасует, живет у тестя с тещей в примаках, дык еще и петуха зарубить не может, раздражалась Анна. Но втайне вздыхала с облегчением — ну, хотя бы замужем...
А Тася и сама не знала, что в этом Жене было особенного. Познакомились случайно, на танцах – и завертелось. Сам щуплый, невзрачный, а пальцы - длинные, тонкие, с еле заметными пятнышками чернил… И чем-то эти пятнышки, будь они неладны, так Тасю зацепили, что она сама не поняла, как в ЗАГСе оказалась. Через год Валерочка родился. А вскоре началась война.
Женя первым ушел на фронт. Вслед за ним отправились Владимир и мальчики.
Проводив на фронт сыновей и мужа, первое время Анна ходила, как оглушенная. Дом, хозяйство, дочери, малый внук — все требовало пригляда и расторопности, но она двигалась, словно в воде, часто замирала, будто прислушиваясь к чему-то, подолгу смотрела в одну точку.
По ночам лежала в опустевшей супружеской кровати, один на один с темнотой и мутным, тошнотворным страхом, хрипло шептала:
- Господи, не трожь! Не трожь!..
По утрам вставала, почерневшая, сгорбленная и медленно шла — топить, варить, мести...
Мало помалу расходилась. Глядела на малого внука — и видела в нем не Тасю, не постылого зятя, а своих сыновей. Вот, улыбнулся как Толик!.. Вот головку повернул, глянул искоса — ну точь-в-точь, Петечка...
И поднималась в душе какая-то дремучая, свирепая любовь. Этого - никому не отдам, думала Анна, прижимая к давно опавшей груди светлую голову внука. "Пусть только попробуют!", шептала, прислушиваясь к грозной канонаде на подступах к городу.
В ноябре 1941 года немцы заняли Ростов. И все то мучительное, жуткое, о чем раньше только слышали и читали, стало происходить не где-то там, а совсем рядом, здесь, в родном городе, на соседних улицах, прямо под окнами, в собственных дворах и домах. Началась "Кровавая неделя".
...Навсегда запомнила Анна тот день, когда совсем близко, со стороны Советской улицы методично застрекотали выстрелы. Потом наступила зловещая тишина. А следом дикий, нечеловеческий вопль, нарастая, взметнулся над Верхней Нольной улицей, над всем поселком. Билась, хрипела в руках у Анны младшая сестра Варя — обезумевшая, страшная. Ее муж, маленький, хромой Шурейка, лежал среди окровавленных трупов там, на углу, где немцы, взбешенные убийством одного из своих офицеров, хватали и расстреливали всех подряд — в основном, инвалидов, стариков и подростков.
...Навсегда запомнила и Лида тот день, когда они с Тасей, погрузив на свои старые детские санки, тащили домой окоченевший труп дяди Шурейки. Анна не пошла — осталась с омертвевшей от горя сестрой, ее малыми детьми и Валерочкой. И Лида, впервые увидевшая смерть, да еще такую, затаила лютую обиду на мать.
- Спихнула на нас грязную работу, а сама дома отсиживается! - озлобленно бросила она Тасе, с силой дергая за веревку, когда тяжелые санки застряли на мостовой.
Тася промолчала. Она смотрела на голые ступни дяди Шурейки, с которого хозяйственные немцы предусмотрительно сняли добрые валенки. Эти ступни — окаменевшие от холода, с иссиня-черными ногтями — были страшнее всего, что она видела в своей жизни. С тех пор и навсегда осталась у Таси привычка нервно шевелить пальцами ног. Словно убеждаясь, что они на месте. Что они — живые...
Через восемь дней немцы ушли, и расстрелы прекратились. Но пришла зима, а с ней голод - злой, неумолимый.
Поначалу подъедали запасы, остатки хозяйства. Потом всё съели. Смотрели друг на друга и не узнавали - худые, бледные, глаза ввалившиеся.
С табаком было лучше, чем с харчами, и Тася с Лидой начали дымить самокрутки. Анна держалась, не курила. Смотрела, как девочки давятся дымом, кашляют. Качала головой.
В конце зимы получила, одну за другой, похоронки на Толю и Петю. Так больно было, так нестерпимо больно, что руки бы на себя наложила - да вот он, Валерочка, глядит голубыми глазенками, лепечет:
- Баба, баба! - и смеется, ручки тянет.
Тем и спаслась.
В конце концов, голодная, кровавая, смертная зима отступила - резко, вдруг, и на смену ей пришла весна: светлая, лазурно-зеленая, легкомысленная. Природа ликовала, ничуть не замечая человеческих страданий. Старая вишня опять цвела, словно и не было войны, голода, лишений.
Иногда Анне чудилось, что корявые, черные от времени ветви машут ей — подойди, подойди, что скажу!.. Никогда не подходила. И даже смотреть старалась пореже — в крохотных жемчужно-розовых цветах, в их беспечном томном благоухании было что-то непристойное, противно отдававшее сладковатым могильным тленом...
Но той весной Анне всюду мерещились могилы.
Город бомбили.
Однажды взволнованная Лида прибежала к Тасе в контору. Бочком протиснулась к сестре, горячо зашептала на ухо:
- В наше зернохранилище бомба попала!.. Говорят крупы - тьма!.. Люди гребут!
Тася молча сдала смену, взяла из кладовки старый мешок, и сестры вместе понеслись к амбару. Он еще горел, но люди бесстрашно копошились, торопливо нагружали вонючим продымленным пшеном ведра, кастрюли, тазы. Девчонки тоже набили свой мешок - под завязку. А пшено еще оставалось...
Лида всегда соображала быстро – приподняла юбчонку, стащила с худых жеребячьих ног простые хлопковые чулки и стала пригоршнями ссыпать в них пшено. Повернулась к Тасе:
- Ну чего ты стоишь? Снимай!..
- Так у меня же фильдеперсовые… Женечка подарил, - прошептала Тася, отступая.
Лида зыркнула на сестру из-под насупленных бровей – точь-в-точь отец, она всегда была на него похожа.
- Таська, не дури. Ты жить хочешь?.. Если я пшено в чулках принесу, а ты нет, мамка тебя зараз прибьет. И не поглядит, что фильдеперсовые, - здраво рассудила она. - Снимай быстро!..
Тася всхлипнула, отвернулась и начала скатывать чулки. На мгновение застыла, со страхом глядя на свои обнаженные ступни. Потом опомнилась - сунула ноги в туфли. Пошевелила пальцами. И стала нагребать в чулки пшено.
Домой они притащились потемкам, окоченевшие, почти не помня себя от голода. Зайдя в дом, Лида скинула посреди кухни мешок и свои набитые пшеном чулки. Как толстые мертвые змеи лежали они на полу, а младшая дочь стояла рядом, подбоченившись, и свысока смотрела на Анну, качавшую на руках задремавшего Валерочку. Потом, даже не умывшись, села за стол - перебирать пшено на кашу.
Анна глянула на младшую дочку и вдруг задохнулась от острой жалости - худая-то какая, Господи... Глаза запали, ключицы торчат. Пугало... Молча отнесла Валерочку в кроватку, вышла на двор. Вернулась с банкой бледно-желтого куриного жира.
- Вот, думала на мыло сменять... Но раз такое дело, - вздохнула она.
Лида схватила банку, сорвала вощеную бумагу, жадно втянула ноздрями мучительно-прекрасный запах - запах прежней, довоенной, сытной жизни.
- Ох, да там же еще и шкварки!.. Ну, мамка!
Раскрасневшись от предвкушения, сверкая глазами, Лида повернулась к сестре:
- Слышь, Таська, не из того ли это петуха, которого твой Женечка зарубить не мог?.. Помнишь, как он по двору за ним с топором скакал?
И она хрипло расхохоталась. Анна тоже невольно улыбнулась, вспомнив, как зять-растыка пытался одолеть старого кочета...
Тася только отмахнулась. Схватила таз, обмылок и пошла во двор – спасать свои чулки.
...Через час, насытив первый жгучий голод густой пшенной кашей, крепко сдобренной жареным луком, жиром и шкварками, Лида великодушно спросила сестру:
- Ну чего там чулки твои?..
Тася только мотнула головой – мол, не спрашивай. Нету больше чулок.
На Женю вскоре пришла похоронка. Тася поначалу застыла, ушла в себя. К осени оживать стала помаленьку. Не умела она горевать...
А Лида потом всю свою долгую, очень жизнь страсть как кашу пшенную любила. Особенно, на жиру, со шкварками. Сварит, ест да посмеивается с довольным видом – это вам не "военная", из горелого пшена. Такую есть можно.
Пшенная каша со шкварками: рецепт
- Пшено – 2 стакана
- Вода – 5 стаканов
- Куриный жир со шкварками – 200 г
- Лук репчатый – 100 г
- Лавровый лист – 2-3 листочка
- Соль – 1 чайная ложка с горкой
В глубокую жаровню выложить жир и шкварки, поставить на малый огонь. Почистить и нарезать "кубиками" лук, добавить в жаровню. Слегка посолить, огонь чуть прибавить и обжаривать, помешивая, до румяности.
Всыпать промытое пшено, добавить оставшуюся соль и лавровый лист. Залить кипящей водой.
Огонь уменьшить до минимума и готовить под крышкой 20-25 минут – пока пшено не впитает воду. Выключить огонь, дать каше отдохнуть.
Есть с солеными огурцами, квашеной капустой, грибами и черным хлебом.
Продолжение здесь:
А тетя Варя, мам, не придет. На тротуаре она лежит...
Предыдущие истории здесь:
- Женился твой Павлик. А ты, курица, блинами его кормила!..
Продолжение следует. Новые посты ищите по тэгу #предпоследнийприют_кулинарныйроман
_____________________________
- Репосты в другие соцсети строго приветствуются.
#семья #семейные истории #истории из жизни #рассказ #проза #родственники #родня #мать и дочь #сестры