Он был председателем сельсовета. Председателем толковым, знающим. Сельчане его уважали. Он вникал в их проблемы, помогал чем мог. С его легкой руки построили в селе новую школу, клуб, баню. Провели асфальтовую дорогу до трассы, которая вела до райцентра.
Всего-то пару километров, но как тяжко было добираться по раскисшему от дождей проселку до шоссе! Буксовали на ростовском черноземе грузовики, не говоря уже о легковушках.
После пенсии он еще поработал лет пять и ушел на заслуженный отдых. Стало подводить здоровье.
Ковид добрался и до этой глубинки. И если кто-то умирал, хоронили покойника только близкие родственники. Похоронные процессии были запрещены местными властями.
Запрещено было приводить в порядок кладбище. И поминать на кладбище близких в день пасхи тоже было запрешено. Травой по пояс заросли кладбищенские тропы. Разрослись кустарники и деревья у оградок. На самих оградках облезла краска. Серый штакетник, окружающий кладбище, покосился.
Через год он собрал сельчан и призвал, несмотря на запреты, собраться на кладбище и привести его в порядок. Застучали молотки, зажужжали пилы, зашелестели грабли.
Засияли покрашенные оградки. И пасху сельчане отметили как в добрые старые времена.
Еще через год он серьезно занемог. Местный уазик увозил его в больницу райцентра. На операцию. Не довез. До райцентра оставалось половина пути – 25 км.
Хоронили его всем селом. Грузовичок с гробом медленно проехал мимо бани, клуба, школы.
Ухоженное кладбище встретило его сияющими оградками, шелестящими прикультуренными деревьями. А солнце, чтобы соблюсти траур, спряталось за набежавшую тучку.