Чудны дела твои, Господи! Интервью… Как смешно и презентабельно одновременно звучит это для меня. Но, в конце концов, почему бы студентам не проинтервьюировать одну, очень взрослую женщину, которой вздумалось взять, да и написать первое стихотворение просто потому, что ей это посоветовали. Это интересно даже не с точки зрения уровня этого стиха, а просто, как некое психологическое явление.
Вот такое витиеватое начало. Не потому, что я выбрала такой вариант подачи информации. Потому, что это моё истинное к ней отношение. Иронично, так сказать, любопытное. Сама себе удивляюсь. Поэтому на первый вопрос, о моём детстве, я отвечу, что в нём не было стихов. Конечно, я добросовестно учила школьную программу, и только. Ничего не затрагивали она во мне почему-то. А детство было, как детство. Как у всех в нашем городе. Это потом, спустя лет сорок, оно осозналось по другому.
...И за что одной - да столько детства,
Светлого, по нашему - взахлеб!
Лучшая подружка по соседству,
Балка, речка, по уши сугроб.
Вкусно пахнет жареной картошкой,
День, как медом, солнышком залит,
И отец, щекою на гармошке,
Шпарит свою "барыню" навзрыд.
О, наивность детская, святая!
Думала, что это - навсегда.
Отдали мне лишь воспоминанья
Долгие и жадные года.
Ни отца, ни детства, ни подружки,
И от речки тоже - только брод,
И молчит упрямая кукушка,
Не давая шансов наперед.
Но, как фото в старенькой газете,
Память кадр подбрасывает вновь,
Стоя на скрипучем табурете,
Я пою " Алёшкину любовь".
А вот тут не в бровь, а в глаз. Вот, что я делала всё своё детство. Пела. Сначала на табуретке для гостей, потом в школе, а то и просто на улице, но это, как принято говорить, другая история. Надо подумать о том, чтобы написать её. Вот смеху будет… Моего, во всяком случае. Так что, не до стихов было.
Отсюда – ответ на второй вопрос. Первое своё «не произведение» я написала, когда папы давно уже не было в живых, а старенькая мама болела, и была ещё более, чем всегда, впечатлительной. Я, уже выпустившая первую книжку, даже не обмолвилась о том, что грешу этим распространённым хобби – писать стихи. Я так боялась, что она начнёт постоянно их перечитывать, и плакать над каждым. Чем дальше, тем невозможнее было заговорить об этом, и в начале этого года мамочка умерла. Так что, мои горячо любимые родители никак не могли отнестись к моим стихам. Они их не читали. Ну как я могла допустить, чтобы мама прочитала это:
***
Есть место, где нету дела
До зла и мирской рутины.
Здесь вечность тихонько дремлет,
Качаясь на ветках сильных.
Горячий «калмык» ерошит
Игриво, легко и пылко
Берёзовые серёжки
Над папиною могилкой.
Пион, отцветая, землю
Вишнёвым по краю выткал,
Увитую диким хмелем,
Качает июль калитку.
Она навсегда открыта,
Зайди, посиди, послушай...
За тесной плитой гранита
Молчат дорогие души.
Нигде так светло не плачешь,
Так сладко не пахнет мята…
Ах, было бы всё иначе,
Когда бы ты выжил, папа.
Пойду. Надо жить, мой милый!
А ты поиграй немножко
Над папиною могилой,
Берёзовая серёжка.
А 27 января этого года я открыла в «Дзен» это стихотворение, и добавила ещё две строки в самом конце: «Над маминою могилкой берёзовая серёжка». Хотя, над маминой могилкой серёжки ещё не играли, ведь была зима, но мне так хотелось в этом стихотворении соединить папу, маму и мою память о них во что-то единое.
Итак, третий вопрос, писала ли я о друзьях детства. Видите ли, к тому времени, как я начала писать, впечатления детства были уже столь размыты, что меня захлестнули совсем другие темы. И здесь так кстати следующий вопрос, о любимых мотивах творчества. Тут я беру яблочко, аппетитно кусаю, и признаюсь в своей глубочайшей любви к пейзажной лирике. Не случайно свои первые серьёзные стихи я написала ночью, когда услышала в открытом окне спальни, как в саду падают яблоки. Если о бетонную дорожку – то стучат звонко, если в траву или на землю – глуше. Не знаю, что со мной произошло. Слова начали сами складываться во что-то, подобное стихам. Вскочила, открыла ноутбук, и практически без запинок и исправлений из меня выскочило вот это:
***
...Лето кончается,
Солнце не радует.
Падают яблоки,
Яблоки падают...
Катятся вниз
По садовой дорожке,
Брызгают соком
По теплым ладошкам.
Падают красные,
Желтые катятся,
Больше всего
Мне зеленые нравятся.
Век их недолог,
Сезонные страсти,
Пахнут до одури
Будущим счастьем...
Только бессовестно
Немочь-бессонница
Снова в постели
Со мною устроится.
Яблоки тоже
Зачем-то не спят,
Падают , падают
В дремлющий сад...
В это время я уже делала первые попытки писать, спасибо за это моему сыну. Сам он с детства исписывал целые тетрадки своими комиксами или рассказами о новых приключениях черепашек-ниндзя, позже стал серьёзно заниматься музыкой, и теперь я имею то, что имею – сына-репера. Роман Воронин, Рем Дигга. Здесь я вскользь коснусь того, что лет тринадцать назад он жёстко травмировался, и обе наши жизни были разбиты вдребезги. К тому времени они с другом уже выпустили свой первый альбом, и музыка практически спасла ему последующую жизнь, а это, в свою очередь, мою.
Всё радикально изменилось, я вынуждена была бросить работу, на которой, кстати, изредка кропала некоторые стишки для конферансье. По необходимости, для концертов нашей знаменитой, огромной художественной самодеятельности. Прекрасно осознавая уровень этих рифмованных вставок в сценарий, я всегда пыталась скорее от них избавиться. А времени, учитывая наличие трёх детей и вечную, неистребимую свою общественную жизнь, на другое не оставалось. Много лет понадобилось моей семье, чтобы как-то приспособиться к новой жизни. И как-то раз сын спросил меня:
- Мама, почему ты не пишешь? Ты так легко и хорошо выражаешь свои мысли, что тебе надо попробовать.
Я посмеялась, но задумалась. Видимо, эти его слова тронули какой-то огромный, спрессованный пласт впечатлений, мыслей, эмоций, и он тронулся с места. Сначала опасливо и потихоньку, а потом набирая обороты до скорости графомании. А всё просто. Впечатлений было слишком много, они просились наружу. И здесь – к пейзажной лирике. Разве поймёшь в двадцать лет истинную ценность красоты, когда все мысли заняты любовью отнюдь не к природе?
***
Мой город, как в старой легенде,
Песком золотым замело.
Я пью эту осень, как бренди,
Мне томно, спокойно, тепло…
Пылают сады, как расписки,
И дым, и долги, - далеко…
Я пью эту осень, как виски,
Мне весело, пьяно, легко.
Березы меняют походку,
От золота гнуться – грешно,
Пью осень, как русскую водку,
Мне стыдно, хмельно и смешно…
И сладкий озноб, и свобода,
Как хочется жить и любить!
Я выпила осень, как воду,
Да как бы теперь не остыть…
Рифмы несовершенны, но я ещё этого не замечаю.. Но позже работаю над ними осознанно, и даже «слёзы-розы», надеюсь, приобретают другое звучание.
****
Какой садовник посадил роскошный куст?
Забыл и бросил…
А тот покорно рассмеялся, - ну и пусть,
Созрел под осень,
И заиграла кровь, ощерились шипы,
Не цвет - коррида...
- Вы, там! Кто не глупы и не слепы,
Смотри, завидуй!
Но есть покой ли, неподатливая сласть,
И где хозяин?
И кто смешал в тебе божественную страсть,
И лёд, и пламень…
Сцепились с яростью отчаянных юнцов
Восторг и слёзы,
Но забирает вьюга в белое кольцо
Шипы и розы.
*****
…Может быть, это я – август,
Если так мы нежны оба,
Если сила теперь - слабость,
Если смелость теперь – робость?
Если мне до сих пор жарко,
Когда солнца – одна малость,
Если льётся за край чарки
Молодого вина радость,
Если так горячи руки,
Если разум – как тигр в клетке,
Если так тяжелы муки,
Как у яблонь твоих ветки,
Если острой, как край бритвы,
Если приторной, как сладость,
Мои вены тоской вскрыты,
Может быть, это я – август?
В общем, пейзаж – моя любовь.
Вопрос пятый. «Говорят, что мужчина и женщина – разные планеты. Отличается ли женская поэзия от мужской?» Думаю, что нет. Просто, хорошая отличается от плохой. Однажды одна знакомая читательница сказала: «Если бы я не знала, что это написано тобой, я бы решила, что это написал мужчина». А вот планеты разные. Утверждаю. Жизнь доказала.
***
Я уже не спою жизнерадостной птахой
Ни панегрик любви, ни простого романса.
Пропадая в гнилой червоточине страха,
Не имею на завтра единого шанса.
Поневоле от боли строка захлебнётся,
Если дротик Иуды вонзается в спину,
Прозвенит пресловутая кучка червонцев:
- Всё, прощай. Ты уже не моя половина.
Покачнутся вперёд горизонты событий,
Наводнятся, как реки, чернилами вены,
И не дай тебе бог хоть однажды увидеть,
Как малюются кровью стихов гобелены.
Ты паришь высоко с потрясающей птицей,
Там, где раньше со мной, к сожалению, не был,
Пусть горят мои книжки в кострах инквизиций,
Слава богу, огонь не достанет до неба.
Эти стихи не автобиографичны, слава богу. И вообще, у меня масса стихотворений, после которых меня начинают утешать или поздравлять. Но знаете, невозможно писать только о себе. А куда девать остальное??? Итак, мужчина и женщина.
***
На планете для тех, кто любить не умеет,
Проживают не то чтобы зряшные люди,
Они просто считают – другое важнее,
А любовь… что любовь? Без неё не убудет!
Под коронами скачут уродцы гордыни,
Искривляя любви нежилое пространство,
Между белым и чёрным берут середину,
Исключая возможность страстей и мытарства.
Здесь величия солнце резвится в зените,
Но… Хозяева будто навечно простыли.
Их не жалит стрела Купидона, поймите,
И контрольная песня не ранит навылет.
В их покоях порядок, как будто в музее,
Но бегите оттуда, где солнца не греют!
Просто псы одиночества воют страшнее
На планете для тех, кто любить не умеет.
***
Нам поровну дал с тобою
Всего этот белый свет,
Вражду помешал с любовью,
И явью разбавил бред.
Сложил, перепутал, склеил
И заново разделил,
Как будто бы на затею
Потратил остатки сил.
И, резаны по живому,
Мы, как половинки змей,
Разорванные фантомы,
Сползаемся, хоть убей.
Сплетаемся, обрастаем
Чешуйчатой кожей вновь,
Пока не швырнут из рая,
Тела раздирая в кровь.
Но чёрт бы с твоей любовью,
Похоже, не в этом суть,
Пожалуйста, не со мною,
Ты просто на свете будь.
***
Некрасивы уже, немолоды.
Я была Бовари, ты – Каином,
Нам не скрыться в досужем городе,
Нашем маленьком, серокаменном.
Не расстаться теперь, не спрятаться
Друг о друга потёртым, сношенным,
Будто столбик и строчка в матрице,
Вечно рядышком расположенным.
Мы – как крест и Иисус, запаяны,
Мы срослись, два сиамских темени,
На обочине, на окраине
У пространства, любви и времени.
Стрелы глаз до иглы заточены,
Нежность рук до рубцов затуплена,
Не до эндшпиля, до пощёчины
Нам, когда-то дотла залюбленным.
Затяжное, как жизнь, падение…
Не гостиная, - а допросная,
Не сбежать, рядовые пленные,
На двоих – одна кровеносная.
Голубые глаза и карие,
Некрасивые, недоцвётшие,
Засыхают в тиши гербария
Под названием «наше прошлое».
В общем, это неисчерпаемо. Здесь можно издать трёхтомник, и будет мало. Как любит выражаться Тимофей Баженов, «так устроен мир».
Над чем я сейчас работаю? Наслаждаюсь. У меня тысяча намёток. Которая упадёт на сердце, с той и повожусь. Психологи говорят, чтобы изжить эмоцию, надо её проживать и проживать заново. Этим и живу. Жизнь подкидывает задачки, мои и чужие, а я их проживаю. В стихах.
Насчёт пророков и поэтесс. Пророки? Не думаю. Наверное, это не зависит от рода занятий. Скорее, от наличия или отсутствия божьего дара. А вот по поводу высокого звания поэта…
Знаете, мы ведь не поэты. Мы авторы. Не каждый пишущий поэт. Это потом решат читатели и время. Меня в ужас повергают публикации, в которых после некоторых, очччень сомнительных строк, (иногда до крайности сомнительных), автор подписывается: «Поэтесса Вероника Пантелеева». При том, что имя и так указано в «шапке» публикации. Понятно, что автору хочется видеть этакую прелесть, да почаще. Откроет, наверное, и любуется. Имя, конечно, вымышленное, не могу же я позволить себе написать настоящее. Смешно, грустно, стыдно. Мне стыдно, поэтессе нет. Понимаю, сейчас всё можно, - пиши себе, что хочешь, называйся, как хочешь, но ведь адекватность ещё никто не отменял? Так что, легко ли быть поэтессой, позже спросим у Вероники Пантелеевой. Ей виднее.
Чем отличается мой взгляд на мир от других? Это я знаю точно. Мне очень нравится играть словами. Знаете, кто любит вышивать нитками, кто бисером, кто кистью и красками, кто по дереву… А я люблю складывать слова. Это магия, это восторг, это, как сейчас говорят, космос. Мне – особенно, потому что я только учусь. Слова только начинают меня слушаться, и это повергает меня в упоительный шок. Я отдаю себе отчёт в том, что многое из написанного надо просто удалять, но даже на это жаль тратить время. Его так мало. Да ещё и год был страшно тяжёлый. Невозможный год. Но я займусь. Обещаю.
***
Какая странная зима, какая злая,
Какая страшная вина, за что - не знаю,
Я перед ней закрыла дверь, но было поздно,
О, сколько страхов и потерь, тяжёлых, грозных.
Какие сильные дожди – сама стихия,
Какие долгие они и ледяные!
Что столько хитрости у них и столько фальши,
Ошеломлённая земля не знала раньше.
Какая смертная печаль, какая пытка,
Каким суровым волокном ковёр мой выткан,
Мои разграблены лари, рассохлись лодки,
Мой космос надвое разбит, я – посерёдке.
Да и меня, вчерашней, нет, я точно знаю.
Как погрузневший, старый снег, уже другая.
Но, как ольха, я по весне надену серьги,
Мы с ней, ломаясь пополам, даём побеги.
Это, кстати, ответ и на следующий вопрос, влияют ли переживания на творчество. Они его рождают.
Теперь о женщине в современном мире. Здесь тоже можно много говорить, но ничего не сказать. Я думаю, что у современного мира женское лицо. Проблема в том, что мужчины думают как раз наоборот. Возможно, именно поэтому жизнь так противоречива и непредсказуема. И, как следствие, прекрасна. Хотя только на днях написала:
***
Друг мой, твоё бремя велико и грозно.
По карманам сколько бы ни скрести,
Ни молиться до изнеможенья слёзно,
Один чёрт, мне тебя не спасти.
Друг мой, слышишь, кто-то звонко бает,
Что, мол, жизнь прекрасна и хороша?
Только что он знает умишка краем,
Когда не пожил ещё ни шиша...
Друг мой милый, в ожидании рая
Ты уже руки скрещиваешь почти,
А я говорю, от трусости обмирая,
- Не могу (проклятье!) тебя спасти…
Что потом? Пройдёт неизвестно сколько
То годов сжирающих, то минут,
Защекочет лоб обо мне двустволка,
И потом меня уже не спасут…
Друг мой! Наше бремя велико и грозно.
Но вину заранее отпусти,
Очерёдность сбивчива, одиозна,
Мне выпало тебя не спасти.
По поводу творческого кризиса, так это регулярное явление. То ты хватаешься за всё сразу, и слова брызжут из тебя, как вода из шланга на бархатцы в саду, то её (воду) отключают, и ты бесполезно крутишь кран, то бишь перечитываешь заметки, сделанные раньше, на бегу, в телефоне. Как будто что-то тратится, запасы чего потом должны возобновиться. Мои кризисы ещё ни разу не длились дольше трёх-четырёх дней, если не схлёстывались с кризисами житейскими. Потом прорывается чем-то хулиганским, вроде этого:
***
Анька детей не ругает матом,
Просто всегда говорит «капец…»
Тратит на кухне российский атом, -
Варит голёнки на холодец.
Голос есть и зачатки слуха,
Кофт не вяжет, штанов не шьёт,
Анька, случилась бы заваруха,-
Точно освоила б пулемёт.
Вкусы у Аньки, как истой дамы,
Может, не так уже и плохи,
Курит взатяжку LD, Parliament
И постоянно строчи́т стихи.
Любит собак, в основном – бульдогов,
Если шампанское – только брют,
Анька, наверно, не верит в бога, -
Не подставляется, если бьют.
Анькины радости, сны, морщины,
Всё сливается в интернет...
К ней всегда пристают мужчины,
(Только в netе, а в жизни – нет).
В общем, так себе, хулиганка
И немного со мной в родстве,
Сердце доброе – наизнанку,
Ветер в кедах и в голове.
И последнее. Рождаются поэтами или становятся? А вот не знаю. Хотя склоняюсь к тому, что рождаются. Ведь многие наши склонности – следы генетики. В моём роду стихотворцев не бывало, но творческих личностей – ого-го! Тоже тема для прозаических миниатюр. Мама в свои восемьдесят три года до последнего читала ночи напролёт, и помнила очень многие стихи из своей школьной программы. И не из программы тоже. Вырезала стихи из листков календаря и читала мне. Наверное, в ней бродило то, что пытается реализоваться во мне. Хотя…
***
…Вы скажете, стихи? Да полно те!
Избытками любви, жеманства, злости,
Со скоростью усердного прохвоста
Строчить себе в наивной простоте…
Наборы сантиментов разложить
По полочкам, по рифмам и сюжетам,
Попасть в себя изящным рикошетом,
И вот тебе лирический бисквит…
Но где-то, в непроглядной глубине
Сплетений мышц, сосудов и субстанций,
Надеюсь, зреют мизерные шансы
Однажды, со строкой наедине,
Пройти по острию главнейших слов,
Почуять боль от истины разящей,
И написать один, но настоящий
Из тысячи бессмысленных стихов.
25 апреля 2021 г.