Ева широко разевает ротик, но пурпурный бок яблока выскальзывает, огромное красное яблоко невозможно укусить за бочок, Евин ротик не настолько велик. Пошарив губками по гладкой, тёплой шкурке, она находит его слабое место – слабое место яблока – у самого черешка и вонзает сахарно-белые зубы. Сразу рот наполняется свежей, яркой сладостью, обильный сок смешивается со слюной, прямо-таки выпрыснутой фонтаном от яблочной вкусноты. Рассыпчатая, упругая мякоть уступчиво пропускает зубы вглубь и откалывается под их напором. Отколовшийся кусок переполняет Еве рот, и она ничего не может сказать в ответ на вопрос соседа Иван Палыча, который интересуется, дома ли родители и что это Ева делает во дворе так рано поутру. Ева неторопливо ласкает яблочную плоть, двигая челюстями, стараясь разместить кусок на зубах и искрошить его, она тут никого не знает, но этот мужчина сказал, что сосед, что его зовут Иван Палыч, что видел, как они въезжали, что живёт этажом выше, прямо над ними. Ева смотрит на него равнодушными глазами подростка на лысеющего неинтересного дядечку, впрочем, она так поглощена поеданием яблока и больше ничем, что он ей не особо мешает. Он говорит, что надо знать соседей и что он, возможно, зайдёт вечером познакомиться. Еве всё равно, она не вникает в дела родителей, если они не касаются напрямую её, а этот дядечка явно её не касается. Прожевав и впитав самые последние капельки, она, наконец, вежливо отвечает, что вечером папа с мамой будут дома, а сейчас дома мама и, если он хочет познакомиться с мамой, можно зайти сейчас. Ева глядит на надкушенное яблоко, и нарушенная целостность пурпурного покрова неприятно волнует её. Совершенная форма, облачённая в гладкую, блестящую тёмно-красную кожицу сломана, а из пролома лезет прямо в глаза бледно-медовое, неровное нутро, как будто скукоженное, как будто желающее натянуть на себя порванную, насильно стянутую одежду. Ева закрывает пролом ртом, с силой вытягивая сок из самой сердцевины, и он бежит по подбородку, Ева облизывает губы, стараясь облизать ещё и подбородок, потом вытирается рукой. Она методично и мелко обкусывает яблоко со всех сторон, и когда красное остаётся только в ямке у черешка, отрывает обкусанный плод ото рта и разглядывает его. Нагое яблоко стыдится, оно потеряло безупречность, оно незащищено, его тайна взломана, его сладость известна Еве и манит сильней, жёсткое уничтожено, осталась чистое наслаждение без преград. Ева смакует, растягивает удовольствие, руки её сладкие и липкие, она добралась до сердцевины и сгрызла даже одно семечко. Надо выбросить огрызок и вытереть руки платком. И вот, когда она лезет в карман, она замечает, что сосед Иван Палыч всё ещё смотрит на неё. И что-то в этом взгляде останавливает её. Внезапно она заливается краской цвета съеденного яблока. Она чувствует, что её золотистое платье от JeRusi натурального шифона стало прозрачным, она голая, незащищённая, открытая всем ветрам и взглядам, и её тело сжимается и топорщится, как плоть яблока перед надвигающимися зубами. Ей кажется, что глаза Ивана Палыча облизывают её, готовясь проглотить. Она срывается с места и летит в дальний конец двора под широкий, пахучий куст сирени, прячется, следя за соседом: ушёл. Ева разглядывает свои голые руки, кожа её бархатисто медова, ей самой хочется лизнуть её. Противный сосед. Она стоит под кустом сирени долго, пока её платье вновь не обретает плотность, способную прикрыть, спрятать светящуюся наготу тела.
Выходит мама, они едут в «Зару» и куда-нибудь ещё купить по паре новых летних платьев. Мама напряжена, расстроена, меж бровей у неё залегла складка. Ева понимает, это от того, что у папы рухнул бизнес, и они живут совсем не так, как раньше. Ева находит в своём теперешнем существовании не одни только минусы. В этом году она ходит в гимназию, это новый опыт, любопытный, иногда очень даже здоровский. Точнее, здоровский он почти всегда, когда дело не касается уроков. Учителя, которые приезжали к ним в усадьбу, по всей видимости, льстили Еве и её родителям, потому что в гимназии Ева едва тянет на тройки. Она не привыкла запоминать такие объёмы информации и ничего не умеет делать быстро. Полгода она вообще не осознавала, что от неё требуют. Потом, с помощью когорты репетиторов кое-как вписалась в учёбу. Но контрольные оставались непреодолимым препятствием. За сорок пять минут Ева решала одну задачу, в редкие моменты нахлынувшей энергии и сосредоточенности – две. Но тревоги она не испытывала, она знала, что папа найдёт выход. Он либо купит эту гимназию, либо опять переведёт её на домашнее обучение. Ей нравились отношения с одноклассниками: девочки её игнорировали, она платила им тем же, а мальчики всегда готовы были помочь, передавали шпаргалки, подсказывали, давали списывать, провожали до дому. Зато классные часы, школьные концерты и вечера, поездки в театр и музей наполняли радостным возбуждением. Ева обладала великолепным даром пропускать мимо ушей все колкости, нелестные эпитеты, неприязнь и раздражение, которые неизбежно посыпались на неё от некоторых учителей и одноклассниц. Надвигался конец учебного года, а вместе с ним и тот момент, когда решится её судьба: будет ли она ходить в гимназию в следующем году или придётся учиться дома. Ева лениво думала об этом, будь что будет, папе с мамой видней, но всё-таки какой-то червячок внутри неё беспокойно возился и шептал, что лучше бы ей остаться в классе, что она может потерять что-то важное.
____________
Продолжение рассказа здесь