Милость пойте, ибо живы. Славу до небес Господню всякий лес пускай услышит. Минули темные, жестокосердные дни, и мы не оставлены, мы восставлены на белеющей горе. Мы смотрим и не видим. Не зрим змеиные, лоснящиеся, болотные шлеи по всем разоренным краям нашим. А они ползут сквозь малые и неприметные, опостылевшие и ничтожные, низринутые и иссушенные, гонимые и оставленные — листья. Сквозь листья — всюду — страх. Шепчут порочные слова, изрекают мрачные туманы, застят никогда не миловавшиеся души. И в помыслах у них — опутать, заманить извести. И ползут, и ползут, в бесстыдстве непререкаемом и немолчном. И так и смотрим на них, и шорох издать боимся, пошевельнутся перед их глубинным, хитрым и властным взором.
И не извести тех змей — огромных и черных, их шипения сквозь трепещущие на безмятежном дуновении листьях. Скрыться? Куда же? Всюду незримая, не дающая переступить полоса, но столь желанно, столь томительно это — переступить. Славословьте тихо время. Тихо славьте свое бремя. Не ведаем счастья, ни горя — только шипение змей. Нас выстлало, все помыслы наши отворенные перед ними теперь, и не будет конца каре, гневу и ненависти. Кто же заступница наша? Сокрыта во мгле. А нас манит и манит страх. И шелестят обступающие листья. Шаги, шаги очень властные, вперед устремленные, ни перед чем не отступающие… Даль загорается алым пламенем. По тоненькой, вечно колышимой нити спускается к низу скорбный паук. Сколько осталось от жизни? Этих страшных, страстных, неизбывных мгновений? И славы полно поднебесье, и тишь разлилась по земле. Грачи, какие огромные, громадные, багрянцем исполненные тучи! Предвестники крови. Холодной и непристойной крови — в естестве ли? в незримом? Невидимое в нас истинно, и обволакивает своим успокоением. Далекая синяя сказка, и еле колышимые аспидные ели.
Спокойствие? Надолго ли? Истлеет ли через миг — или не отпустит вовеки? Отчего вдруг замолкли листья? Отчего вдруг зазеленели, лживо зазеленели пугливые рощи? Песни неслышимые, витающие во мгле. Исполнятся ли? Достойны ли мы спокойствия? Мы лишь прах, ищущий во мраке своего заточения выход к свету — недостойный прах. И снова тихая, еле различимая, звенящая поступь. Это не змеи — их узнать труда не составило б. Кто же? Кто же грядет сквозь багрянец? Славьте спокойствие Божией милостью. Шипение, шипение — и страх, страх вспоминаемого и доселе невидимого. Листья — буро шуршат. Несбыточные песни угасают, угасают огарками в сломленных душах. И мы смотрим — и видим.