Была уже глубокая ночь, когда я снова подъехал к дому Горелова. Пройдя на второй этаж, задержался на площадке, прислушиваясь, затем толкнул дверь нужной квартиры, которая легко отворилась.
Постояв некоторое время, привыкая к темноте, после чего задернул шторы на окнах и включил принесенный с собой электрический фонарик.
Квартира биохимика ничем особым не отличалась от тысяч подобных: обычная мебель, неброские обои на стенах с висевшими на них дешевыми репродукциями с картин Шишкина; с потолка свисал старомодный матерчатый абажур, окантованный снизу бахромой. На столе стояла небольшая фотография в рамке, на которой я узнал хозяина, одетого в светлый костюм с белой шляпой на голове; рядом с ним стояла женщина с приятными чертами лица примерно его возраста. Наверное, это и была покойная ныне жена.
Вторая, меньшая по размеру комната, была превращена в кабинет. В середине его стоял стол, а по всему периметру вдоль стен расположились шкафы, полностью забитые разнокалиберными переплетами книг. Я бегло осмотрел корешки: тематика самая различная – от узкоспециальной литературы до томиков Чехова и Гете.
Ящики стола оказались незапертыми и когда я открыл самый верхний из них, нашел то, ради чего, собственно, и совершил неблаговидный поступок, проникнув в чужую квартиру – письма Загоруйко.
Их было около двух десятков, они лежали аккуратной стопочкой. Я решил взять их все с собой, а когда встречусь с хозяином, все объясню – в конце концов мною движут благие намерения, Горелов должен это понять.
Положив пачку во внутренний карман плаща, я быстро покинул квартиру, захлопнув английский замок на входной двери.
Уже в своей квартире я занялся подробным изучением текста. Несмотря на поздний час, сонливость мою как рукой сняло, стоило только углубиться в смысл написанного. Все… Я чувствовал так, как чувствуют себя альпинисты, покорившие свою вершину, или писатели, поставившие последнюю точку в пространном романе…
Вдруг вспомнилась Жанна и сердце больно заныло; ее дети, за которых она так переживает, не будут больше умирать…
Я стал быстро набирать текст статьи, но тут же решил, что повествование будет неполным, пока не удастся выяснить все о судьбе биохимика. В том, что он на Кубани, я не сомневался.
Заказав билет на утренний рейс, я забылся неспокойным, исполненным быстроменяющимися сюжетами, сном.
* * *
И вновь, как по мановению волшебной палочки, спустя полтора часа лету сырая ненастная погода сменилась жарким безоблачным днем. Казалось, лето на Юге России и не думало уходить из этих мест!
Тетя Маша немало удивилась, увидев меня с плащом через руку.
- Здравствуйте, Орлов! Дождь уже закончился? – усмехнулась она. – Что-то я не заметила, когда он напустился…
- Здесь не было, но возле пивной шел все утро! – в том же тоне подыграл я. – Как спалось?
- Нормально-нормально, а вот где вас опять черти носили? Я уже начала было подумывать, что опять Кепочкин закрыл за решеткой! Вас все утро сегодня спрашивали люди, а я даже не знаю, что им отвечать.
- Кто спрашивал? – насторожился я.
- Жанна приходила, волновалась очень, места себе не находила – эх, Орлов-Орлов, будь я на ее месте…
- Кто еще?
- Парень молодой, вот, оставил записку…
На небольшом листке было написано курчавым почерком: «Если вас все еще интересует «курган» на поле Загоруйко, зайдите, мне удалось кое-что выяснить. Главный инженер». Слово «курган» было взято в кавычки, что должно означать, что это на самом деле вовсе не древняя насыпь, а нечто другое.