Все кому приходилось жить в лесных избушках, знают и ценят то невероятное ощущение защищенности и уюта, которое дарит это скромное лесное жилье. После целого дня лесных скитаний, умаявшись до боли во всем теле, налазившись по горельникам и лесным чащобам, накрутив по лесу на лыжах не один десяток километров, так приятно прийти, наконец, в этот маленький лесной домик. Дрожащими от усталости и холода руками растопить железную печку и с первыми волнами идущего от неё тепла, вытянуться на дощатых нарах, избавляясь постепенно от утомления. А потом, когда закипит весело на печке закопчённый чайник, а стены осветит слабый огонек свечи или заправленной соляркой коптилки, прихлебывать, обжигаясь, горячий чай из эмалированной кружки, дожидаясь, пока сварится непритязательная лесная еда.
Особую ценность избушки сознаешь зимой, когда дни ко́ротки и если каждый раз возвращаться домой или на базу, то обследовать большую территорию не удается. Конечно, современная техника, снегоходы, вездеходы и моторные лодки внесли коррективы в это положение, но все равно, возможность иметь достаточно комфортные условия для отдыха в лесу, без ежедневного возвращения, очень привлекательна. Да и тем, кто хочет по-настоящему оторваться от цивилизации, гораздо приятнее иметь лесное жилье в глухих труднодоступных местах. Если к тому же оно только твоё, ты сделал его своими руками, принося на плече каждое бревнышко и каждую дощечку для нар, притащив, обливаясь потом, тяжелую железную печку через километры лесов и болот, то будешь стремиться к нему вновь и вновь, почти так же, как к своему уютному и тёплому дому.
Любое человеческое жилье – это искусственная среда, которую создает вокруг себя человек, отгораживаясь от неблагоприятной и враждебной среды внешней. Начинается всё с простого костра и кучи нарубленного лапника, на котором у костра можно сидеть или лежать. А если на ветках деревьев или на вбитых кольях натянуть за лапником кусок брезента, плащ или одеяло, то этот экран дополнительно сохранит разлетающееся тепло костра, возвратит часть его человеку, создаст условия для отдыха. Сил в лесу, особенно зимнем, тратится очень много, поэтому отдых должен быть вполне комфортным, восполняющим затраченную энергию. Качественный отдых – это не прихоть, а насущная необходимость. Ведь если с каждым днём тратить сил больше чем их восполняешь, то через несколько дней просто не сможешь ноги таскать. Более комфортно чем у костра, можно отдыхать в палатках, но не всегда есть возможность брать с собой несколько килограммов дополнительного груза.
Эволюция приспособления человека к жизни в суровой северной природе так и шла - от костра к обтянутому шкурами или древесной корой чуму, а затем к маленькому лесному дому с очагом, а позднее с железной печкой.
Поэтому избушка с низким потолком, маленьким оконцем, низенькой дверцей, зачастую даже с земляным полом, но обязательно с широкими нарами – это идеальное место для жизни и отдыха лесных жителей в природе. Маленькая – потому что небольшой объём легче и быстрее обогреть. Окно тоже не должно быть большим, лишь бы днём можно было обходиться без свечи или фонарика. Железная печка обеспечивает быстрый нагрев помещения и приготовление пищи. Дощатый пол не обязателен, достаточно земляного, ведь обувь там все равно не снимаешь, да и досок в лесу взять негде, а тесать их слишком трудоёмко.
За свою жизнь в каких только избушках не приходилось мне бывать. Это и капитальные рубленые, по размерам мало уступающие настоящим деревенским избам строения на севере, в печорской тайге, и копаные в крутых берегах оврагов и рек крохотные землянки, с обложенными жердняком стенами и покрытой дёрном крышей, и маленькие, но капитально сделанные избы промысловых охотников Архангельской области и рыбацкие зимовья на Чарондском озере, и множество разнообразных избушек костромских охотников, в которых мне не раз приходилось останавливаться, когда работал в Костромской охотинспекции. Избушками я по традиции буду называть любое лесное жилье, хоть рубленный из брёвен маленьких домик, хоть вкопанную в речной обрыв землянку, ведь в конце-то концов, они выполняют одну и ту же функцию - дают приют и место для отдыха в нашем суровом климате.
Но больше всего запомнилось мне три зимовья. Так уж сложилось, но все они были по своей конструкции землянками, то есть жильём, заглубленным в землю. Первая из них – землянка на одном из притоков реки Неи в Поназыревском районе Костромской области, где мы с моим другом Володей Абрамовым жили в зимние студенческие каникулы 1977 года. Это была землянка, выкопанная в крутом речном обрыве, правда с бревенчатыми стенами, но земляным полом. Жильё было совершенно экстремальным. Во-первых, в ней не было окна. Поэтому даже днём приходилось зажигать свечку или включать фонарик. Во-вторых, у неё была тонюсенькая фанерная дверь, которая совершенно не защищала от холода, поэтому на ночь приходилось завешивать её плащами и куртками. И, наконец, в-третьих, в ней была железная печка из… почтового ящика! Конечно не из того, в который кладут получаемую почту, а из того, в который кладут почту для её отправки адресату. Те, кто помнит советские времена, знают, что такие ящики всегда висели у отделений связи, да и просто на углах домов в городах и посёлках. Вверху у них была щель для закладки писем, с подвижным клапаном от непогоды, а сбоку – небольшая дверка, запирающаяся на ключ, через которую работники почты письма доставали и отправляли их дальше – на сортировку, а потом – на почтовые поезда. Эти ящики были все одинакового синего цвета, на передней стенке у них красовался герб Советского Союза. Так вот, такой ящик обогревал нас в этой избушке! Дрова закладывались через боковую дверцу, а дым выходил через приделанную в верхней части ящика трубу. Тепла печка давала совершенно недостаточно, вскипятить на ней чайник было невозможно, так как труба занимала почти всё пространство верха. Поэтому еду мы готовили на костре, а чтобы хоть как-то согреться топили свою почтовую печь практически беспрерывно всю ночь, причём более-менее тепло становилось лишь когда в неё закладывали куски просмоленной древесины от корневых частей сосен. Поэтому в течение дня мы не только охотились, но и бродили по окрестностям в поисках смолистых пеньков, которые щепали топорами на мелкие части (крупные в нашу печку не влезали) и, собрав их в рюкзаки, несли в избушку. Тем не менее, в таких условиях мы прожили больше недели и достаточно успешно поохотились.
Вторым зимовьем, запомнившимся мне на всю жизнь, была землянка на Милютинском озере напротив Карьково, на левобережье Унжи. Она тоже была сделана в береговом обрыве впадающего в озеро маленького безымянного притока. Первоначально в ней была печка с очень узкой трубой, которая из-за этого нещадно дымила. Но после того, как мы с Александром Ивановичем Вьюгиным, директором Усольской школы, принесли туда новую печку, ночевать в землянке стало вполне приемлемо. Обычно я пользовался ей рано весной и поздней осенью, когда ночь заставала в лесах унженского левобережья. Про неё знали многие местные жители и даже приезжие из Мантурово, поэтому иногда приходилось мириться с соседями, пришедшими сюда на рыбалку. Но землянка на Милютинском озере была достаточно просторной, в ней были широкие нары и свободно помещалось три и даже четыре человека. Этой землянки давно уже нет, говорят она сгорела несколько лет тому назад. Но свято место пусто не бывает и на её месте было построено новое жилье, небольшой дощатый домик, в котором мне довелось побывать два года назад.
В лесах левобережья я знал несколько добротных избушек мантуровского промысловика Н.П. Смолина. Были они небольшими, поставленными на мох квадратными в плане срубами. Отличало их одна особенность – порог был очень высоким, выше колена, а вместо двери был узкий люк, в который буквально приходилось протискиваться, наклоняясь в три погибели. Потолок и пол были сделаны из расколотых вдоль небольших брёвен. Оконце было совершенно маленьким, буквально в четверть газетного листа. Такие особенности смолинских избушек были связаны с невозможностью завоза досок в отдаленные угодья и с экономией тепла. В них всегда были установлены хорошие железные печки, у которых лежал разовый запас дров, спички и соль в стеклянной банке.
Несколько раз я ночевал в этих избушках, всегда сохраняя после себя порядок и не забывая возобновлять истраченные дрова. Но в этих избушках я был как бы гостем, причем непрошенным, ведь у них был свой хозяин. А мне всегда хотелось иметь собственное лесное жилье, о котором бы никто не знал и которым пользовался только я один. Поэтому, когда к нам в гости приехал племянник Андрей, я взял его с собой в качестве помощника и мы отправились на Вестомшу строить своё зимовье. Место для него я подобрал давно. Это был крутой обрыв левого берега реки, примерно посередине между её устьем при впадении в Пумину и идущей почти точно с севера на юг большой высоковольтной линией. Здесь не было дорог и, в то же время, по ЛЭП можно было выйти на дорогу в сторону Карьково, до которого было не более десяти километров, что в то время я за расстояние не считал. Мотопилы у меня не было, но мой сосед, Николай Иванович, дал мне большую лучковую пилу. Зубья её узкого полотна были хорошо наточены и чередовались с выбрасывателями. Впоследствии точно такое же полотно я увидел у лучковой туристической пилы, выпускаемой уже в наше время одной известной финской фирмой.
При этом Николай Иванович сказал: «Ты думаешь зэки в лагерях двуручными пилами лес валили? Нет, только вот такими лучковками. Она же не намного медленнее «Дружбы» пилит, вот попробуешь – узнаешь». И действительно, пила просто сама вгрызалась в дерево, почти безо всяких усилий с моей стороны. Валить деревья нам не приходилось – множество крепких, не гнилых ещё стволов лежало в ближайшем участке горельника. Нам оставалось только пилить их по размеру и таскать на плечах к месту строительства. Мы с племянником пилили этой пилой почти одинаково быстро и толстые бревна на переднюю, наружную стенку и более тонкие – на боковые и заднюю. За какие-то пять дней мы выкопали врезанную в крутой берег нишу для землянки, заготовили деревья на стены и стропила крыши, выложили стены нетолстыми бревнами без пазов, просто плотно прижав их друг к другу и вкопав по углам вертикальные столбы, которые удерживали горизонтальные бревна стен. Там, где щели между бревнами были слишком большими, мы проконопатили их мхом, собранным неподалеку. Переднюю стену мы сделали из вертикально вкопанных толстых бревен, предварительно плотно пригнав их друг к другу. Обрешетку двускатной крыши сделали из плотно уложенных жердей, покрыв их широкими полосами бересты с мёртвых, обожженных пожаром берёз. Береста легко отрывалась целыми пластами, при этом она была достаточно крепкой и ещё не подгнившей. Настилали мы её не экономя, в несколько слоев, так чтобы верхние широко перекрывали нижние. Поверх уложили пластины дёрна с живой травой, плотно прижав их друг к другу. Жили мы всё это время в палатке, еду готовили на костре. Пару раз мы ходили домой, каждый раз принося по несколько досок для нар и дверей, а под конец притащили железную печку. Печку мы довезли до ЛЭП на попутной машине, а дальше несли пешком, прикрепив её к лежащей у нас на плечах жерди. Избушка получилась маленькая, но тёплая и уютная, по размеру и расположению напоминающая купе поезда. Двое нешироких нар по бокам, маленький столик между ними напротив двери и в ногах правой лежанки – печка с выходящей наружу прямой трубой. Над дверью сделали маленькое оконце, закрыв его куском стекла. Досок на нары не хватило, поэтому нам пришлось сделать их из жердей, закрыв сверху фанерой от посылочных ящиков, которые мы принесли из дома в рюкзаках. Поскольку это были наши посылки, то на них был указан наш адрес и моя фамилия. Впоследствии, когда уже после нашего отъезда избушку нашли местные охотники, они легко определили, кто её построил. Следующую зиму я постоянно наведывался в свою избушку, нередко оставаясь здесь на ночевку, а по Вестомше охотился на пушных зверей с собакой и капканами. Одно время у меня даже была проложена постоянная лыжня почти напрямую от избушки до Карьково, на одну треть сокращавшая мне путь, но позднее снегопады и метели вынудили всё же пользоваться дорогой, иногда даже доезжая на попутной машине до ЛЭП.
Какое же наслаждение испытываешь, придя в свою избушку, где каждое бревнышко уложено твоими руками! Волна тепла исходит от печки, маленькое помещение легко и быстро нагревается и к тому времени, когда закипит на печи небольшой чайник, уже приходится открывать дверь из-за начинающейся жары. Нагревшиеся просохшие бревна стен излучают тепло и легкий запах смолы, пламя свечи освещает маленький стол и нехитрое убранство лесного дома. На гвозде над соседними нарами висит ружье и патронташ, тут же на гвоздях и протянутых вдоль стен веревках развешена для просушки лесная одежда. За дверью, на улице оставались промерзшие лыжи, да рюкзак с капканами, которые не стоило вносить в тепло человеческого жилища. По земляному полу нельзя было ходить босиком, поэтому я принес сюда старые обрезанные валенки, подшитые микропоркой и с удовольствием переобувался в эту удобную легкую обувь, устроив свои валенки сушиться у печки. К сожалению, служила мне эта избушка всего одну зиму, потому что уже через год мы уехали в Кострому. Но в памяти осталось множество связанных с ней воспоминаний об охотничьих приключениях, о ночных лыжных переходах, об удачных выстрелах и досадных промахах, в целом о той лесной жизни, которой я жил в те замечательные годы.
Хотел завершить на этом свой рассказ о лесных приютах, но вспомнил ещё одну избушку, в которой я много раз останавливался во время летних и зимних полевых работ, будучи уже сотрудником заповедника. Этот маленький лесной домик стоял на берегу Рыбинского водохранилища в устье реки Шуйги. В нём была небольшая кирпичная печка, дощатый пол, а перед входом маленький тамбур, с большим застекленным окном, которое открывалось, как дверь в купе, откатываясь по пазам в сторону. Жильё это оборудовали лесники заповедника из Захаринского лесничества, а поддерживал его замечательный человек, тоже сотрудник лесной охраны , Александр Андреевич Лапин, проживавший в деревне Михальково. Он не только обеспечивал сохранность этого домика, но и буквально опекал научных сотрудников, останавливавшихся там на время полевых работ. В домике всегда были сухие дрова, полный набор посуды, матрасы, заправленная соляркой керосиновая лампа. Лапин сделал отбойник из вкопанных вертикально бревен, о который разбивались штормовые волны, накатывавшие на домик с моря при высоком уровне воды. К сожалению, после весьма неожиданного и скоропостижного ухода Александра Андреевича вследствие болезни, лапинский волнолом разрушился, домик осиротел, и в 2004 году был смыт штормами.
В заключение несколько слов о правилах жизни в лесных избушка. Все, кто пользуется ими, должны знать, как вести себя, посещая это лесное жильё. У каждой из них есть хозяева, один или несколько, те, кто их построил и оборудовал. Но сделав лесной приют, хозяева прекрасно понимают, что рано или поздно, он будет обнаружен такими же как и они сами, лесными бродягами. Поэтому, как сейчас говорят, по умолчанию, подразумевается, что в отсутствие хозяев, избушкой может пользоваться любой нашедший её человек, а двери их никогда на закрываются на замок. В любой избушке у печки лежит небольшой запас дров, а в углу можно найти пилу и топор. На столе имеется одна или две кружки, пара ложек, соль в закрытой банке и спички, как правило тоже в небольшой закрытой ёмкости. На печи стоят чайник, котелок или кастрюля для приготовления пищи. Может там быть и небольшой запас долгоиграющих продуктов, типа сухарей, макарон или крупы. Обычно их подвешивают в пакетах к протянутой под потолком проволоке, но даже и в этом случае продукты сложно защитить от вездесущих грызунов. Всё это можно использовать по назначению, но взамен истраченных дров надо заготовить и уложить такое же количество, а также, если есть возможность, оставить часть продуктов. Ну и конечно же, надо всё за собой прибрать, не оставляя никакого мусора и, тем более, объедков и остатков пищи, чтобы не привлекать грызунов.
Не забывайте ставить лайки, если статья вам понравилась.
Читайте другие материалы на нашем канале о жизни в лесу:
По следам волчьей стаи. Часть 1. Тёмная жуть старого дома
По следам волчьей стаи. Часть 2. Жестокая правда жизни дикой природы