Предел экспансии
Кампания 1942 года подходила к кульминационной точке. Неудача в удержании Сталинграда как последнего крупного промышленного и узлового пункта перед естественной преградой в виде Волги означала бы практически беспрепятственный доступ противника к кавказской нефти. Немцы же, со своей стороны, пока что могли бы обойтись и без него, ведь навигация по Волге и так была ими практически прекращена, но в начале осени, что в 6-й армии, что в ОКВ (Верховном главнокомандовании вермахта) еще мало кто представлял, чем обернутся все попытки взять город.
Помимо Сталинграда, у группы армий «Б» имелось немало забот (в частности, обеспечение флангов), и бросить туда всю громаду армии Паулюса немцы возможности не имели. Тем не менее, с позиции текущего момента захват города казался делом вполне осуществимым, особенно если подбросить туда какую-нибудь часть, томящуюся в резерве. Так и продолжалось вплоть до ноябрьского наступления Советов – немцы методично подкидывали в костер поленца воинских соединений, но окончательного успеха так и не достигли.
Не достигли не просто так – Сталинград нельзя считать гигантской и осознанной ловушкой, воплощением стратегии изматывания и заманивания во мрачные и безжизненные русские просторы, откуда нет дороги назад. Вышеизложенное – весьма популярная тема в немецкой «сталинградской» мемуаристике, и встречается тем чаще, чем меньше автор мог видеть картину в целом. Но нет, битва изобиловала рядом напряженных моментов, когда все буквально висело на волоске. И документы НКВД, и действия командования, и Приказ 227 дают четко и недвусмысленно понять – русские предпринимали все возможные и невозможные усилия, чтобы вгрызться в землю, удержать катящуюся армаду, совершить невозможное, но не допустить выхода неприятеля к Волге. И этот последний бой в Сталинграде – бой, получивший нарицательное имя во всем мире – постоянно, ежедневно и ежесекундно протекал в состоянии крайнего напряжения сил.
Цензура давно отбросила последние рамки – оборонять город собирались всерьез, и агитация шла соответствующая. В одной из армейских газет Сталинградского фронта за 8 сентября 1942 года была изображена связанная по рукам и ногам девочка. Под пугающе натуралистичным рисунком шли размышления на тему, что ждет гипотетическую дочь читателя, попадись та в руки оккупантам. Хоть создатели подобных картин явно перегибали палку, их было трудно упрекнуть за общее направление мысли – к осени сорок второго года особенности поведения вермахта давно не являлись секретом.
Городу нужен герой
Основной силой, оборонявшей непосредственно город, была 62-я армия. Вместе с 64-й, своей «соратницей по несчастью», она здорово натерпелась от операции «Блау» и, проведя все лето в отступлениях и попытках закрепиться хоть где-нибудь, изменилась до неузнаваемости. Если бы армию можно было сравнить с человеком, то 62-я и 64-я вошли бы в Сталинград в виде избитых до синевы, еле пятящихся под градом ударов, полумертвых и изможденных бойцов, из последних сил волочащих за собой по выбитой конечности. 64-я закрепилась в южной части города (и чуть позднее была вытеснена оттуда прорывом 29-й моторизованной пехотной дивизии противника), а 62-я заняла позиции по линии Рынок-Орловка-Гумрак-Песчанка.
От 62-й армии зависело успешное удержание города. Еременко счел нужным сменить командующего, на роль которого идеально подходил недавно прибывший из Китая (с должности военного советника Чан Кайши) генерал-лейтенант Василий Чуйков. Он уже успел поучаствовать в руководстве 64-й армии, и в попытках хоть как-то замедлить продвижение немцев и при этом не попасть в окружение проявил себя решительным и компетентным командиром.
Наиболее важным для командования Сталинградского фронта было то, что Чуйков максимально четко понимал задачу, и был готов на любые средства для ее решения. «Город отдать мы не можем», – ответил он на вопрос Еременко, – «отстоим его или все тут поляжем». С 12 сентября Чуйков уже командовал 62-й армией.
Командование Сталинградского фронта еще несколько дней назад эвакуировалось на левый берег Волги – постоянные обстрелы и бомбардировки рвали кабеля связи, и пребывание Еременко в самом городе лишалось всякого смысла. Штаб Чуйкова оставался самым крупным командным пунктом на этой стороне реки. Теперь оборона города зависела только от 62-й армии, а весь Сталинградский фронт превратился в громадную команду поддержки, отныне работающую лишь на нее.
Вечером того же дня Чуйков использовал паром, перевозивший 2 танка Т-34 и боеприпасы, и переправился на правый берег. Новый командующий (не один, конечно, а с сопровождением) попытался найти штаб, но в хаосе постоянно обстреливаемого, полного воронок, проломов и завалов города, это оказалось непросто. Поблуждав изрядное количество времени, он все же нашел сопровождение и достиг Мамаева Кургана (знаменитая «высота 102»), где и приступил к работе.
Лето сорок второго выдалось крайне тяжелым, а изматывающее отступление через степь окончательно добило боевой дух солдат. Приступив к командованию 62-й армией, Чуйков ощутил это еще сильнее, чем раньше. Сталинград уже в первые дни сражения за город представлял собой филиал ада – его бомбили, подвергали обстрелу из тяжелых орудий и постоянно пытались взять штурмом, отбивая район за районом.
Результаты были неудивительны – наиболее слабовольные командиры, пользуясь относительной свободой передвижения, бежали прочь из города. Охваченные первобытным страхом, неспособные удержать себя внутри кипящего и клокочущего костра, который представлял собой Сталинград, они мчались на левый берег, абсолютно невосприимчивые к любым дальнейшим последствиям. С растущим количеством таких прецедентов было и думать нечего об успешной обороне. Чуйков тут же отправил распоряжение войскам НКВД взять под контроль каждый причал и обязал их тщательно досматривать всякое плавсредство, а также задерживать любого, не имеющего пропуск на ту сторону Волги.
Численность 62-й армии просела до 20 000 человек, количество танков сократилось до 60, далеко не все из них были исправны. Пополнения и боеприпасы могли течь через Волгу лишь тоненькой струйкой, да и те находились под ежеминутным артиллерийским обстрелом и довольно частыми бомбежками люфтваффе. Сражавшийся против Чуйкова Паулюс, конечно, не мог навалиться на него всеми силами – у 6-й армии, как говорилось выше, имелись и иные проблемы – но с созданием необходимого перевеса в живой силе и огневых средствах у него проблем не было. Сражение за город висело на волоске с самого начала.
Еще в конце августа в городе началось лихорадочное возведение баррикад, начатое местными парткомами под лозунгами решительной обороны Сталинграда. Задумка была похвальная, а вот исполнение – отвратительное. Бессистемно возводимые гражданскими лицами под руководством гражданских лиц укрепления зачастую были изолированы друг от друга, не говоря уже о том, что хлипкие нагромождения мог снести обычный грузовик.
К счастью для Чуйкова и 62-й армии, необдуманное разрушение города открывало широкий тактический простор для его обороны. Зияющий тысячами проломов, превращенных в бойницы, загроможденный горами строительного мусора, лишенный мешающей вести огонь ветвистой растительности, Сталинград превратился в идеальную крепость.
Sturm und Drang
На следующий же день немцы приступили к штурму. Три пехотные дивизии наступали по всему фронту, выбрав целью атак Мамаев курган и железнодорожный вокзал – в случае успеха они бы прошли через город и, достигнув реки, лишили оборонявшихся главных паромных переправ. Последнее означало бы невозможность снабжения защитников города пополнением и боеприпасами и практически неизбежную агонию армии Чуйкова.
Немцы планировали выйти к Волге одним стремительным броском и не жалели бомб и снарядов. Их попытки принесли определенный результат (в частности, был захвачен аэродром Гумрак), но, за исключением мелких успехов, ничем знаменательным не увенчались. Сопротивление в городе оказалось явно серьезнее ожидаемого. Более-менее успешная оборона стоила русским весьма ощутимого напряжения сил, и Чуйков счел за благо перенести штаб армии с Мамаева кургана поближе к набережным Волги. И вовремя.
В это время на юге города, где строения примыкали друг к другу не так плотно, в бой вступили две немецкие танковые дивизии. Поддерживаемые одной пехотной, они двигались к громаде Сталинградского элеватора – циклопического сооружения с прямыми, рублеными формами, бой за которое обещал выпить немало крови.
Тем временем 71-я пехотная дивизия, пробиваясь через отчаянно сопротивляющихся русских, достигла центрального вокзала, что вызвало бурную радость в немецких штабах и леденящий ужас у склонившихся над картами советских военачальников. В расположение Сталинградского фронта уже летел Георгий Жуков, выполнявший роль «пожарного Сталина», а с левого берега шла переправка 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Родимцева.
14 сентября немцы с тяжелыми боями пробились к Мамаеву кургану. Южнее, вокруг сооружений центрального вокзала, также разыгрывалась нешуточная битва – здания переходили из рук в руки не менее трех раз и перед наступлением темноты находились в руках батальона НКВД. Чуйков ввел в бой последний резерв – 19 танков. Эти силы могли выиграть время, но остановить неприятеля было за пределами их возможностей.
Эта задача лежала на дивизии Родимцева, тоненькой струйкой переправлявшейся через Волгу. Для переброски пополнений было задействовано все, что могло держаться на плаву – баржи, буксиры, рыбацкие баркасы, паромы и даже весельные лодки. Красноармейцы передвигались через реку под артиллерийским обстрелом – немцы палили так, что водная поверхность покрылась серебристыми брюшками оглушенных рыб.
Бойцам дивизии Родимцева представлялась удивительная апокалиптическая картина – под множественный грохот орудий к ним медленно приближался разрушенный до состояния иссеченных огнем руин город. Небо имело яркий красно-коричневый оттенок, перемежаемый клубами густого черного дыма. Где-то за остовами прибрежных домов ярко играло пламя, пожирая какой-нибудь очередной квартал. То в отдалении, то уже близко, буквально через пару-тройку домов, слышались звуки напряженного боя – треск пулеметов, повторяющиеся винтовочные выстрелы и уханья танковых орудий.
Как только 13-я гвардейская дивизия высадилась на правый берег, русские перешли в атаку. Неприятель уже почти прорвался к реке – в некоторых местах до немецких позиций оставалось не более сотни метров. Солдаты вермахта не выдержали удара гвардейских батальонов. Первые успехи наметились на правом фланге – там бойцы 39-го гвардейского полка прорвались к зданию здоровой четырехэтажной мельницы из красного кирпича (его не стали восстанавливать и оставили в качестве мемориала), и в ходе быстрой, но яростной рукопашной выбили оттуда немцев.
Люди Родимцева наступали двумя волнами, и к исходу дня им удалось отбросить противника до железной дороги, проходящей примерно по «параллели», создаваемой Мамаевым курганом. Этот успех стоил весьма дорого. За пару дней 13-я гвардейская потеряла более тысячи человек, но Сталинград на какое-то время был спасен.
Чуйков вновь перенес командный пункт. Расположившись в хорошо укрепленном тоннеле, он, может, и решил задачу поиска относительно безопасного места, из которого удобно руководить войсками, но разгоравшиеся пожары в городе и направление ветра не давали штабникам шанса на сколько-нибудь нормальную работу. Люди массово теряли сознание от недостатка кислорода, и командиру армии вновь пришлось перебазироваться, теперь в промышленную зону, в район завода «Красный октябрь».
Все это время ни на секунду не прекращались бои за Мамаев курган. Холм высотой в 102 метра давал своему хозяину шикарную возможность простреливать все водные переправы в городе, и бой за такой приз шел в высшей степени напряженно. Немцы почти овладели курганом – лишь один из полков НКВД кое-как держался на клочке земли. Русские, казалось, находились на краю гибели, но 16 сентября подоспел один из полков дивизии Родимцева, и бои за высоту вспыхнули с новой силой. Немцы подгоняли друг друга и старались не терять темп, но все атаки на Мамаев курган в течение нескольких следующих дней были отбиты.
295-я пехотная дивизия, действовавшая в этом районе, понесла настолько серьезные потери в боевых частях, что роты пришлось переформировывать. Остатки подразделений сливали воедино и старались наполнить тыловым персоналом – в бой шли писари, повара, сотрудники интендантских служб.
Если подобные мероприятия еще могли как-то поддерживать количество участвующей в бою живой силы, то имелся фактор, серьезно затруднявший попытки ей управлять. В 295-й произошел массовый холокост офицерского состава – причиной тому были вездесущие русские снайперы, школа которых в Союзе была намного сильнее, нежели в любой крупной европейской стране. Даже ранние бои, даже успешное продвижение не являлось для частей вермахта ни легкой, ни даже тяжелой прогулкой – то была борьба в высшей ее кульминации, продолжительная и яростная драка не на жизнь, а на смерть – предприятие, требовавшее максимального напряжения сил.
Десятые числа сентября выдались самыми тяжелыми для защитников Сталинграда. Немецкий рывок к Волге чуть было не удался – от взятия города, от победы в сражении солдат Паулюса и Гота отделяла какая-то сотня метров и пара-тройка часов. Хотя самый тревожный акт и оставался позади, жернова сражения по-прежнему продолжали требовать крови, и через буйные от постоянных обстрелов воды реки продолжали стекаться пополнения.
Положение становилось критическим, и лихорадочно работающие службы не поспевали за всеми потребностями. Переправляемые по ночам на правый берег боеприпасы днем не успевали прятать или передавать боевым подразделениям, чем пользовались немцы, проводящие регулярные бомбардировки пристаней. В одном из таких пожаров сгорел начальник переправы, а часть боеприпасов удалось спасти лишь вследствие активных и самоотверженных действий солдат, охранявших берег. От бомбежек на берегу скапливалось большое количество раненых, которых не успевали вывозить. Тяжелораненые не получали помощи и умирали, трупы не убирались, и по ним ездили на грузовиках, стремясь как можно быстрее доставить в город очередную порцию боеприпасов. Врачей было мало, и они были заняты на передовой или в госпиталях, а помощь раненым оказывали лишь местные женщины – разумеется, в силу своих способностей и разумения.
Наибольших успехов неприятель добился в южной части города – там находилось множество открытых, относительно свободных от зданий и завалов пространств. Это позволяло применять излюбленное оружие вермахта – танки. Поддерживаемые пехотой «панцеры» смогли отрезать от основных сил наиболее крупное строение в этом районе – большой сталинградский элеватор, превращенный в красноармейцами в неприступную крепость.
На 17 сентября все строения вокруг элеватора (корпуса консервного и мукомольного заводов) были заняты немцами (94 пехотная дивизия), но попытки штурмовать само зернохранилище кончались безрезультатно и с большими потерями. Солдаты вермахта были уверены, что русские засели в основном на втором этаже, и запросили поддержку. Ее оказали зенитчики 24-й танковой дивизии, расположившиеся на склонах Дар-Горы со своими 88-миллиметровыми установками. Пехотинцы и командиры «ахт-ахтов» препирались не менее двух часов по поводу организации огневого налета – боялись попасть по своим. Наконец, приготовления завершились и зенитчики начали стрелять.
88-миллиметровые орудия вели огонь с 800 метров – промахнуться по такой огромной цели было весьма непросто. Всего «ахт-ахты» произвели 50 выстрелов, из которых 44 попали точно в цель – второй-третий этаж западной стены элеватора. Немцы стреляли бронебойными болванками, поэтому попадания практически не разрушали кладку – на стене оставались лишь довольно аккуратные дырочки. Тем не менее, этот обстрел сумел причинить засевшим внутри красноармейцам довольно серьезный урон – как от осколков стены и вылетающих кусков арматуры, так и от взрывной волны, вызывавшей контузии. Внутри поднимались волны пыли, сильно затруднявшие обзор и дыхание.
Немецкая пехота двинулась вперед, но из элеватора заговорили винтовки, затрещали автоматы. Русские использовали в качестве бойниц аккуратные дырочки, оставленные болванками зенитных орудий. Атака захлебнулась. Немцев это обстоятельство серьезно разозлило, и они привлекли к делу гаубичную артиллерию. Фугасные 105-миллиметроые снаряды были куда более серьезным аргументом – град попаданий разворотил стену, а пространство вокруг обстреливаемого участка заволокло пыльными облаками.
После такого обстрела в живых остались в основном лишь те, кто занимал верхние этажи. Они уже готовились к последнему бою, собираясь как можно дороже продать противнику свои жизни и элеватор, но тут у штурмующих строение пехотинцев 94-й дивизии возникли другие проблемы.
Со стороны Волги на них шли в атаку два (чуть позже к ним присоединятся еще столько же) батальона 92-й отдельной стрелковой бригады, сформированной из моряков Балтийского и Северного флотов. Морских пехотинцев прислали для усиления частей, защищавших Ворошиловский район, но ко времени их появления элеватор оставался чуть ли не единственной крупной постройкой, контролируемой советскими войсками.
Морякам удалось серьезно потеснить неприятеля – в яростном бою, в условиях разрушенной городской застройки разбившемуся на сотню маленьких рукопашных схваток, они захватывали дом за домом, и к вечеру 18 сентября сумели даже пробиться к железной дороге и вокзалу Сталинград-II, после чего были выбиты оттуда сильнейшим артиллерийским и минометным огнем.
Немцы перегруппировались и начали планомерно, медленно и спокойно отбивать утраченные позиции. Стало ясно, что атака морской пехоты провалилась, но бойцы бригады вгрызлись в землю, собираясь драться до последнего патрона. Этого нельзя будет сказать о командире и комиссаре соединения – к середине двадцатых чисел они бросят свои войска и самовольно убегут на остров Голодный, разделяющий Волгу на две части. Обоих найдут и расстреляют перед строем 6 октября 1942 года.
А пока что поздним вечером 18 сентября к отрезанным немецкими танками бойцам сумели пробиться 19 моряков под командованием лейтенанта Андрея Хозяинова. С собой, помимо личного оружия, они смогли принести 3 пулемета (2 станковых и ручной), 2 противотанковых ружья и радиостанцию. Теперь численность защитников элеватора достигла 50 человек, и, воодушевленные атакой моряков, они вновь могли организованно отражать штурмы.
На следующий день солдаты вермахта предприняли 9 перемежаемых артиллерийскими налетами атак, но только умылись кровью. 20 сентября к элеватору подъехала танкетка с гордо реющим белым флагом. Немецким парламентерам (предлагавшим, разумеется, сдаться) разбили гусеницу (из ПТР), отобрали все сигареты и, наградив хорошими пинками, отпустили пешком обратно. Разъяренный неприятель продолжил попытки взять элеватор штурмом, но напрасно. Один раз в атаку попробовали бросить румынские части, но те предсказуемо разбежались.
На третий день защитники элеватора стали испытывать проблемы с водой – приходилось выбирать между сильнейшей жаждой и возможностью непрерывного ведения огня из «Максимов». Обстрелы вывели из строя оба станковых пулемета, закончились патроны к противотанковым ружьям. Огневая мощь оборонявшихся значительно упала, а силы и без того давно были на пределе. Штурмующие немцы смогли приблизиться к громаде элеватора вплотную. В проделанные многочисленными артиллерийскими обстрелами проломы полетели гранаты и взрывпакеты. Противник ворвался внутрь.
Началась зверская рукопашная. Во всех помещениях элеватора стояли густые клубы пыли, и стрелять приходилось даже не в силуэты, а на звуки шагов и команд. Время от времени работали немецкие огнеметчики – выстрел горящей вязкой смесью на несколько секунд освещал очередной коридор вспышкой яркого пламени, после чего в проем бросались немецкие солдаты, изо всех сил старавшиеся не вдыхать продукты горения. К вечеру остававшихся в живых красноармейцев загнали на шестой этаж – пятый уже был занят немецкими штурмовыми группами.
Защитники элеватора теперь могли только погибнуть. С тех пор, как не испытывающий нужды в боеприпасах и огневых средствах противник ворвался в строение, они перестали наносить ему непропорционально великий урон, и любое дальнейшее пребывание внутри привело бы только к размену по крайне невыгодному курсу. Оставалось только идти на прорыв, но как? Пять этажей элеватора полностью заполнены злыми и до зубов вооруженными немцами, патронов почти нет, все валятся с ног – какие могут быть шансы?
Впрочем, на штурмующих влияли те же факторы, что и на обороняющихся. Постоянная стрельба, рукопашные и беготня по разрушенному Сталинграду отнимала силы ничуть не хуже, и, решив, что зажатые на шестом этаже русские никуда не денутся, солдаты вермахта легли спать. Противник, разумеется, выставил охранение, но это все равно серьезно ослабляло его боевые возможности. Оставшимся в живых бойцам в элеваторе терять было нечего, так что можно было попробовать прорваться.
Дав немцам основательно заснуть, моряки и красноармейцы внезапно атаковали охранение. Значительная его часть наверняка сама слегка подремывала, поэтому удар вышел сильный и внезапный. Русские вихрем промчались по этажам, паля во все стороны и расшвыривая немногие оставшиеся гранаты. Немцы были настолько ошеломлены дерзкими действиями противника, что из строения удалось вырваться двум группам примерно по 15 человек.
Одна группа пошла к Волге, а другая ринулась пробиваться на север, где в плотной городской застройке продолжалось организованное сопротивление 62-й армии. Бойцы последней группы достигли позиций РККА в городе практически в полном составе. Пробивавшимся к реке повезло меньше – по пути они наткнулись на позиции мирно спящей немецкой минометной батареи и, разгромив ее, продолжили движение к реке.
Пальба и взрывы вызвали сильнейший переполох, и процесс преодоления Волги (вплавь) был встречен бурными артиллерийскими и пулеметными аплодисментами почти с почти всех немецких прибрежных позиций в этом районе. Добраться до левого берега удалось лишь четырем. 22 сентября немцы объявили о полной зачистке элеватора и территорий вокруг него.
Вокруг кипели бои не менее серьезной напряженности. Точками наивысшего накала были универмаг на Площади павших борцов Революции (которую немцы почему-то называли «Красной») и мастерские гвоздильного завода. Русские оказывали сопротивление, невиданное со времен Вердена, но противник по-прежнему имел громаднейшее преимущество – как в живой силе, так и в огневых средствах.
Комната за комнатой, здание за зданием советских бойцов медленно, кроваво и верно выжимали с занимаемых позиций. Немцы прорвались к центральной пристани – это еще не ставило крест на всей обороне, но было крайне неприятно. Теперь они могли круглосуточно обстреливать все речные переправы города, запуская осветительные ракеты на парашютах, в результате чего армия Чуйкова оказалась разрезанной на 2 части, ведущие теперь каждая свою войну.
Требовалось срочно что-то сделать – или защитники Сталинграда вполне могли обнаружить себя сброшенными в Волгу. Еременко это отлично понимал и еще 18 сентября устроил попытку контрнаступления на растянутом левом фланге 6-й армии Паулюса. Удар готовился спешно и вышел рассогласованным, но на какое-то время 62-ю армию перестали бомбить с воздуха, а штурмующие город дивизии не получали подкреплений, которые были брошены в степь против трех атакующих советских армий.
Когда Чуйков понял, что наступление на севере провалилось, он тут же начал переправу 284-й дивизии полковника Батюка, которую пока что держал в резерве на левом берегу. Утром 27 сентября дивизия была сосредоточена на правом берегу Волги и буквально через несколько часов вступила в бой. Целью атаки было выбить противника с центральной пристани и восстановить единую линию фронта. Сибиряки Батюка сражались самоотверженно, но прорвать позиции немцев не удалось. Разделяющий 62-ю армию надвое коридор был укреплен на совесть. Вермахт развивал успех на юге – его части пробились в центр города, почти вдвое снизив площадь, контролируемую там армией Чуйкова. Немцы методично зачищали захваченные кварталы.
В Берлине министерство пропаганды уже готовилось поднять восторженную шумиху относительно взятия города. Для таких ожиданий давали повод заявления самого Паулюса – еще 26 сентября он радировал, что немецкий флаг реет над зданием сталинградского горкома. Но Геббельс был слишком опытным пропагандистом, чтобы дать старт газетной кампании – шло время, а до полного захвата города было все еще далеко. Министр вовремя успел почувствовать происходящие процессы и аккуратно сменить тональность – теперь пресса писала об ожесточенности боев, сложности ситуации и героизме солдат 6-й армии, достойно выдерживающих поистине сверхчеловеческие испытания. Через несколько дней стало окончательно понятно, что окончательное взятие города произойдет точно не в этом месяце, и сталинградские материалы плавно съехали на третьестепенные полосы.
Крысиная война
Линия фронта в городе замерла. Немецкие дивизии, хоть и добились весьма значительных успехов, но явно исчерпали наступательный потенциал. Русские же, уступавшие противнику с самого начала, и подавно не могли двигать позиции неприятеля. В Сталинграде началось то, что немцы называли «крысиной войной» – мелкие беспокоящие действия в городском ландшафте, чреда внезапных налетов и штурмов местного значения. Все эти события постоянно напоминали немецким солдатам мрачные времена Первой мировой. В руинах Сталинграда блицкриг – их лекарство от позиционного тупика – был абсолютно бесполезен.
В отдельных местах сложившаяся обстановка доходила до абсурда – имелись большие многоэтажные дома, занятые войсками по принципу «бутерброда». На одном этаже находились русские, выше немцы, а еще выше опять русские, и так далее. Временами случались моменты, достойные знаменитой сцены из фильма «Хороший, плохой, злой» – мундиры воюющих покрывались настолько толстыми слоями рыже-серой пыли, что приобретали абсолютно неразличимый вид, и противники путали друг друга в общем хаосе боя.
И русским, и немцам пришлось вспомнить опыт прошлой большой войны – обе стороны активно создавали штурмовые отряды. Туда набирали самых опытных и решительных солдат (обычно по 6-10 человек), вооружали их автоматическим оружием и большим количеством гранат. Группе придавали огнеметчика, пулемет, а также, если позволяли возможности, миномет, легкую пушку или даже танк.
Штурмовые отряды воевали не одни – каждую группу числом не более десятка автоматчиков поддерживало десятикратное количество солдат. Помимо непосредственно штурмовиков имелся резерв и группа закрепления, вооруженная ломами, кирками и кувалдами – всем, что может проделать в стене отверстие, достаточное для броска гранаты. На случай толстых стен группа закрепления имела солидное количество взрывчатки. Кроме того, для успешной атаки двух-трех групп часто требовалось огневое прикрытие, включавшее в себя массированный огонь всех занимающих фронт подразделений, артиллерийские и авиационные удары.
Действия групп основывались на тщательном анализе предстоящего места боя и скоординированной внезапной атаке с как можно большего количества сторон. В каждое незнакомое помещение следовало бросить гранату, выстрелить, если есть возможность, из огнемета, а уж только потом заходить самому, будучи готовым дать меткую и своевременную очередь из автомата. Как только объект захватывался, штурмовики тут же принимались за его укрепление – сооружались траншеи, ходы сообщения, новые огневые позиции – контратаки противника никто не отменял.
Хрестоматийным примером действий штурмовых групп стал захват знаменитого «Дома Павлова». Хороший, с толстыми стенами и высокими потолками, четырехэтажный дом был идеальным наблюдательным пунктом – все сооружения на северо-запад от него были практически полностью разрушены, и немецкие позиции просматривались почти на километр. Вечером 27 сентября сооружение было захвачено штурмовой группой старшего сержанта Якова Павлова из четырех человек. Как только дом оказался в руках Павлова, туда тотчас было переброшено подкрепление в виде пехотного взвода под командованием лейтенанта Афанасьева. Красноармейцы тут же занялись оборудованием ходов сообщений, перетаскиванием в дом огневых средств и боеприпасов. Немцы, понявшие, насколько удобный наблюдательный пункт попал в руки к русским, отчаянно пытались отбить его в течение 58 дней, однако неизменно терпели неудачу.
Не менее активно действовали штурмовые отряды и под землей – в канализационных трубах и развитых подземных коммуникациях, без которых попросту немыслимо существование города подобных размеров. В узких, затхлых тоннелях правили бал саперы и огнеметчики – подземная война неплохо показана в немецком фильм «Сталинград» 1993 года. Канализация предоставляла отличный тактический простор для внезапных нападений, что вновь отсылало воюющих к опыту Первой мировой. Разве что тогда тоннели требовалось копать месяцами, а теперь они и так имелись в полном распоряжении противоборствующих сторон. Так, например, шестерка смельчаков-гвардейцев заполучила карты подземных коммуникаций и, прикинув, где находится немецкий опорный пункт, сумела поднять его в воздух с помощью 15 килограммов динамита.
С начала октября война в южной части города состояла в основном из столкновений между штурмовыми группами, артиллерийских обстрелов и массовой снайперской охоты.
Одним из самых знаменитых снайперов в Сталинграде стал, конечно же, таежный охотник (и по совместительству флотский бухгалтер) Василий Зайцев. Его счет хоть и внушал уважение (225 уничтоженных врагов только в битве на Волге), но не был самым большим у советских войск. Намного важнее было то, что Зайцев плотно занимался подготовкой других стрелков – на создание снайперской роты его вынудила активизация снайперов противника. Работать в одиночку становилось просто опасно, поэтому ставка была сделана на системный подход.
Зайцев ходил в стрелковые роты, узнавал, «кто тут лучше стреляет», после чего долго беседовал с кандидатами. Отсеивались претенденты с импульсивным, нервным характером – снайпер должен быть спокойным, хладнокровным и расчётливым. В результате было отобрано 30 человек, с которыми немедленно начались занятия – тут же, недалеко от переднего края. Зайцев или другой опытный стрелок объясняли «молодым» основы и тонкости снайперского дела и после определенной подготовки ходили на «охоту» парами – один профи, один новичок. В таких условиях люди учились очень быстро.
Снайперская группа обычно состояла из 6 человек – 3 отделения по 2 стрелка. У каждой шестерки имелся командир, получавший сектор наблюдения и боевую задачу лично от Зайцева, руководившего процессом. Сам Зайцев (или помощники) постоянно общался с пехотными командирами, артиллеристскими наблюдателями и группами разведки – на основе полученных данных он имел хорошее представление о расстановке сил и умело распределял группы.
Как только снайперская шестерка приходила на новый участок, все отделения начинали вести наблюдение. Местами выпадали крайне соблазнительные возможности, и у людей все время чесались пальцы на спусковых крючках. Но после гибели снайпера Дмитриева, не утрудившего себя тщательным изучением неприятельских позиций и успевшего сделать лишь один-единственный выстрел, бойцы Зайцева стали крайне аккуратны.
Только когда все вокруг было изучено вдоль и поперек, когда были готовы многочисленные позиции (истинные и ложные), когда группа знала район действий как свои пять пальцев, лишь тогда старший давал разрешение на охоту. Позиции меняли после каждого выстрела. Избегали деревянных домов – те при каждом серьезном обстреле загорались. Любили оборудовать лежку где-нибудь в чернеющей глубине больших кирпичных или каменных сооружений. Иногда по ночам выкапывали ложные траншеи, втыкая туда «чучела» красноармейцев. Некоторые ложные позиции включали в себя «чучело» снайпера, поставленное так, чтобы упасть от попадания винтовочной пули.
l
Два отделения снайперов вооружались противотанковыми ружьями. Эта «тяжелая артиллерия» предназначалась для специфических задач – пробивания броневых листов или борьбы с легкой бронетехникой. Так, одно из немецких подразделений приноровились посылать на кухню (что в Сталинграде для пехотинца было бы довольно опасной прогулкой) бронемашину, неуязвимую для винтовочного огня. Зайцев перебросил на этот участок пару с ПТР, и при помощи бронебойно-зажигательных пуль та превратила броневик в груду горящего железа. Эта идея сильно предвосхитила свое время – мысль о необходимости обеспечения снайперов крупнокалиберным оружием пришла в головы армейского генералитета стран мира не так уж и давно.
Вся артиллерия Чуйкова была переправлена на левый берег Волги – на территории Сталинграда, контролируемой 62-й армией, для нормальных гаубичных позиций попросту не хватало места. На правом берегу оставались только «Катюши» – артиллеристы по полной программе использовали их мобильность и способность выпустить весь боезапас за короткие сроки. Установки залпового ведения огня прятались за высоким берегом реки, а в нужное время отъезжали задом к самой кромке воды. Отстрелявшись, «Катюши» тут же возвращались обратно.
Промзона
27 сентября немцы перенесли свое внимание на северную часть Сталинграда, бросив на заводы «Красный Октбярь» и «Баррикады» две пехотных и танковую дивизии. Паулюса не устроил темп продвижения и уже на следующий день он потребовал перебросить войска из южной части города, где победа, как ему казалось, была уже одержана. Но Чуйков тоже получал подкрепления, которые тут же усилили части, занимающие заводские корпуса – следовало сделать все, чтобы немцы не смогли сходу взять промзону.
6-я армия с удовольствием использовала артиллерию и поддержку люфтваффе, обрушивая на штурмуемый район тысячи тонн взрывчатки. Затем шла пехота при поддержке танков. Русские понимали, что противник имеет подавляющее преимущество, и использовали единственно верное средство – сочетание контратак и обороны до последнего солдата. Постоянные атаки, проводимые красноармейцами рано утром и в вечерних сумерках, на первый взгляд, были странным средством, никак не отвечающим задаче удержания территории. На деле же такой образ действий был полностью оправдан: того, кого нельзя разгромить, можно только измотать. Постоянные атаки не давали нормально собраться с силами, они заставляли немецкую пехоту все время быть начеку, не давали отдыха. Активно обороняющиеся красноармейцы несли потери, но выигрывали время.
В светлое время суток немцы долбились лбом в заводы, но не преуспевали. Они вводили в бой все силы – 5 инженерных батальонов подкрепления срочно были переброшены по воздуху. Бои за мрачные руины кирпичных корпусов становились настоящем кошмаром. Один саперный батальон всего за одну атаку умудрился потерять 40 процентов личного состава, что очень сильно сказалось на состоянии его командира.
Логистические цепочки вермахта работали вовсе не как часы. Неотправленное письмо, найденное у убитого обер-ефрейтора Германа Вигребе, сообщает: «4 недели нет подвоза мяса и жиров, и единственная мысль, беспокоящая меня, – это о моем желудке… На днях пробегали собаки, я стрелял, но та, которую я подстрелил, оказалась очень тощей». И это за три недели до окружения!
30 сентября советские армии к северу от города вновь предприняли попытку облегчить участь Чуйкова. При поддержке бронетехники русские атаковали полевые позиции 14-го танкового корпуса, но безуспешно.
1 октября неприятель провел ряд успешных маневров и в ходе внезапных и успешных штурмов едва не разгромил дивизию Родимцева, но ценой отчаянных контратак и использования всего имеющегося резерва бойцы 13-й гвардейской сумели отстоять занимаемые позиции.
На следующий день немцы бомбили нефтехранилище на берегу реки, прямо там, где располагался Чуйков. Выбирая место дислокации, штабные работники 62-й армии исходили из предположения, что все цистерны давно пусты. Это, разумеется, оказалось не так, и уже скоро вокруг крупнейшего в городе командного пункта бушевало пламя. Разливающаяся кругом лава из горящей нефти придавала происходящему поистине ветхозаветный вид, а штабистам и красноармейцам оставалось только недоумевать, как же все так получилось. Связь с левым берегом была потеряна, и штабу фронта предстояло пережить несколько весьма тревожных часов. Когда удалось восстановить линии, Чуйкову был задан резонный вопрос «Где вы находитесь?», на что он выдал ставшую легендой фразу «Мы там, где больше всего дыма и огня».
6 октября немцы прервали взятую для небольшой передышки паузу и с новыми силами возобновили попытки взять заводской район. Полоска земли, занимаемая 62-й армией, неуклонно сжималась, но скорость продвижения вермахта была уже не та, что раньше, хотя положение Чуйкова и продолжало оставаться крайне тяжелым.
Две дивизии, танковая и мотопехотная, с разных сторон атаковали Сталинградский тракторный завод. СТЗ держался крепко, и наступление было отбито с тяжелыми потерями для немцев, причем один из батальонов был практически полностью уничтожен удачным залпом «Катюш». Зато 16-й танковой дивизии удалось взять Спартаковку (промышленный пригород), выбив оттуда ополченцев и регулярные части РККА. Теперь 62-я армия контролировала лишь сравнительно узкую полоску земли вдоль реки, да еще и разделенную на две части.
В городе уже более месяца шла напряженная мясорубка, которую выдерживали далеко не всякие нервы. Летом 1942 года РККА испытывала сильнейший шок, а упорная грызня на сталинградских улицах его только увеличивала. Постоянно отмечались случаи дезертирства. Такие проявления всегда идут бок о бок с терпящей поражения армией, и РККА времен тяжелейших оборонительных боев исключением не была. Впрочем, в ноябре сторонам предстояло поменяться местами, после чего уже немцы были вынуждены озаботиться штрафными ротами и расстрелом дезертиров.
Русским доставляли серьезные хлопоты свои же призывники из отдаленных регионов страны. Раскиданные по обычным подразделениям, те довольно быстро учились, но, когда азиатские нацменьшинства компактно собирали в одной дивизии (например, 196-й), такое формирование больше походило на какие-нибудь колониальные войска Первой мировой, нежели на европейское пехотное подразделение. Личный состав дивизии с превеликим трудом поддавался обучению, толком не понимал, что от него хотят командиры, и поэтому понес такие потери, что дивизию пришлось отвести в резерв, а затем и в тыл зализывать раны.
Неудивительно, что представители нацменьшинств не всегда понимали, за что они, собственно, воюют, и часто стремились сбежать с поля боя. Так, один татарин из 284-й стрелковой дивизии решил сдаться немцам. Дождавшись ночи, он пополз в сторону неприятельских позиций, но в темноте заблудился и вышел в итоге к соседям, в расположение 685-го стрелкового полка. Как ни в чем ни бывало, наш герой вошел в командирский блиндаж и, застав там какого-то капитана и еще пару человек, почему-то решил, что перед ним немецкий офицер, переодетый в форму Красной армии. Не давая присутствующим открыть ртов, татарин бодро отрапортовал, что пришел сдаваться в плен. Трудно сказать, насторожили ли его оторопелые взгляды и раскрытые рты собравшихся, но, едва те пришли в себя, как наш герой тотчас был упакован, передан кому надо и впоследствии расстрелян перед строем.
Впрочем, тем, кто все-таки добирался до немецких позиций или имел несчастье быть захваченным в бессознательном состоянии, приходилось не лучше. Немцы и до попадания в котел не утруждали себя заботой о состоянии пленных, а после – и подавно. Так, например, под Гумраком находился лагерь более чем на 2000 человек, основное количество которых составляли бывшие бойцы ополчения. Объект представлял собой нагромождения колючей проволоки, вдоль которой неспешно прохаживалась охрана – украинцы, одетые в немецкую форму. Это не было временным решением – в таком виде лагерь просуществовал ровно до освобождения красноармейцами, до чего дожили лишь сущие проценты узников.
Еду заключенным бросали через проволоку, медицинской помощи, разумеется, не оказывали. Пленных даже не погнали строить для себя бараки – лес в приволжских степях был большой ценностью и предназначался для немцев. Чтобы хоть как-то согреться, красноармейцы голыми руками вырывали ямы и набивались туда как можно более плотной массой, однако на дворе давно царствовала осень, и их ждала лишь холодная, неприветливая земля. К ноябрю зачастили дожди, и пленные начали массово умирать от переохлаждения. Сомнительная участь – даже расстрел перед строем более гуманен.
9 октября в армии вышел приказ №307, отменявший институт комиссарства – для ускорения принятия решений в частях вводилось единоначалие, а роль политруков была понижена до воспитательной работы.
В середине октября в боях наступила пауза – наступательный потенциал немцев выдохся, и они перегруппировывались для нового удара. Паулюс оказался в сложном положении – его армия понесла чувствительные потери. Некоторые активно воевавшие соединения существовали лишь на бумаге – например, 94-я пехотная дивизия сократилась до 7 тысяч человек, в то время когда штатная численность должна была составлять более 16 тысяч. Тем не менее, 6-я армия по-прежнему была самой многочисленной в вермахте, и перегруппировка все еще могла дать широкие возможности. Паулюс готовил новое наступление.
Разведка Чуйкова вскрыла его направление – немцы вновь готовились ударить по Тракторному заводу. Обуреваемый сомнениями, командир 62-й армии все же снял часть сил с Мамаева кургана и перебросил их в промзону. 14 октября началось очередное наступление 6-й армии, и когда заводские корпуса начали покрываться разрывами бомб и артиллерийских снарядов, Чуйков, должно быть, испытал немалое облегчение. Чтобы облегчить положение защитников СТЗ, генерал послал им танковую бригаду. Бой начался.
Многие немцы описывают атаку на Тракторный завод как самый напряженный и хаотичный бой, виденный ими в жизни. Офицер 14-й танковой дивизии Рольф Грамс писал: «Это был ужасный, изматывающий бой. На земле и под землей, в развалинах и подвалах. Танки со скрежетом взбирались на груды битого кирпича, ползли через разрушенные цеха, стреляя в упор в узких дворах. Множество машин подорвалось на вражеских минах. Попадая в металлические конструкции, снаряды высекали снопы искр, разлетавшиеся в разные стороны через дым и копоть».
Понятие линии фронта отсутствовало. Бой превратился в цепь лихорадочных схваток. Немцы шли напролом через запутанные руины заводских строений, русские сковывали их боем, обходили, наносили жалящие удары со всех сторон. Постоянно возникала рукопашная, в ход шли приклады, ножи и саперные лопатки. К 15 октября неприятелю удалось подвинуть позиции советских войск – где-то русские были вынуждены отступить до железнодорожных заводских путей, а в одном месте немцы вообще смогли прорваться к Волге. Теперь самой большой угрозой для Чуйкова стал гипотетический прорыв вдоль берега – в таком случае 62-я армия попадала бы в полное окружение. Дело становилось предельно серьезным.
16 октября неприятель попытался использовать захваченный плацдарм в СТЗ и атаковать завод «Баррикады», но, поддержанные укрытыми в руинах танками и ревущими залпами «Катюш» с левого берега, советские войска этот удар отразили.
19 октября 64-я армия на юге и Донской фронт на севере попытались облегчить положение Чуйкова, проведя отвлекающие наступления. Это выиграло 62-й армии несколько дней, за которые та успела получить пополнения и отвести на левый берег обескровленные части. Несколькими днями ранее в Сталинград переправился Еременко, визит которого дал повод бредовым слухам, что город посетил сам товарищ Сталин, руководивший обороной города еще в Гражданскую войну.
Волноваться командующему фронтом было за что – неся огромные потери, немцы все же продавливали фронт 62-й армии и сократили занимаемую Чуйковым территорию на несколько не связанных друг с другом плацдармов глубиной в каких-то пару-тройку сотен метров. Завод «Баррикады» практически полностью перешел в руки неприятеля, а последняя переправа на островке Чуйкова находилась под орудийным огнем прямой наводкой. Советские войска отныне могли действовать лишь по ночам – любое дневное движение тотчас же привлекало самое пристальное внимание противника, располагавшего тотальным превосходством в огневых средствах.
Казалось, еще одна перегруппировка, один решительный удар – и 62-я армия будет сброшена в Волгу, а Сталинград падет.
Перенесено силами сообщества cat_cat с сайта fakel-history.ru.
https://vk.com/fakel_history — паблик Факела в ВК.