- В Туле я оказался случайно. Выхожу из вагона, в одной руке самовар, в другой — пакет с пряниками, - рассказ изящного молодого человека, сидящего за столиком шикарного кафе «Арлекин», слушали сразу несколько девиц. Они прекрасно знали, что этот красавчик никогда не был не только в Туле, но и в самой России. Всё равно слушали внимательно и послушно хохотали. У ног фантазёра лежал дог по кличке Сноби: такой же дружелюбный и ласковый, как и его хозяин. Эту парочку хорошо знали в городе.
За соседним столиком ковырял десерт офицер Латвийской армии. На него не обращали внимания, несмотря на отглаженную форму и блестящие сапоги. Он с завистью наблюдал за щёголем и его компанией. Потом резко встал и вышел из кофейни, оставив на столике несколько монет. Точно по счёту, без чаевых. Офицера тоже знали в городе.
Первый – молодой и богатый, второй - жил на одно жалованье; один пользовался успехом у женщин, другой даже собственную жену считал чужой; красавчик стал депутатом городской думы, карьера офицера буксовала. Впрочем, было и много общего: оба до 25 лет оставались холостыми, оба женились только по настойчивой просьбе родителей. Они знали друг друга в лицо, но не здоровались, потому что не были представлены.
Моисей Мовшензон (для друзей Миша) и Роберт Блузманис (для сослуживцев “Блузка”). Эти двое, скорее всего, так никогда бы и не познакомились, если бы не война, которая вдруг началась. Никто не эвакуировался. «С немцами можно договориться» - говорили евреи, составлявшие четверть населения города...
***
Утром 26 июня 1941 года в Даугавпилс торжественно вошли части Вермахта и СС. Солдаты шли по пустым улицам города к рыночной площади. Стоявший на углу старик во фраке, с букетом кремовых роз в руках, выглядел абсурдно. Хаим Погиль, богатый домовладелец, вышел «договариваться». Он улыбался и махал розами. Раздался выстрел. Юнкер СС, воспитанник гитлерюгенда, был горд собой. Теперь он войдёт в историю, как ликвидировавший первого еврея в этом городе.
***
Город быстро менялся. На столбах висели серые листки с распоряжениями коменданта: евреям носить жёлтую шестиконечную звезду, по тротуарам не ходить, в магазин заходить только в том случае, если нет очереди. Они нашили и не ходили, а из очередей их выталкивали те, кто имел право ходить по тротуарам.
***
Мовшензоны выживали. Золотая булавка с бриллиантом — мешок картошки, бархатное платье — пять яиц и кусочек сала. Настоящим чудом стала холщовая торбочка с гречневой крупой и половинкой каравая хлеба, оставленная кем-то у дверей квартиры. Никто не приходил, в почтовом ящике было пусто. Отсутствие мыла, дров и горячей воды летом не казалось трагичным. Старенького Сноби забили камнями прохожие: он вышел из дома погреться на солнышке...
Комендант старался побыстрее закончить разговор. Перед ним навытяжку стоял будущий начальник городской полиции.
- Поздравляю, господин Блузманис, вы назначены. С отчётом быть у меня по понедельникам, все распоряжения получите в канцелярии.
- Хайль Гитлер! - Роберт крикнул громче, чем нужно, комендант поморщился:
- Не задерживаю больше. Можете идти.
Сердце у главного полицейского бешено колотилось.
***
На рыночной площади повесили Машу Шнайдер: она переспала с полицейским за две банки тушёнки - нарушила расовый закон. В еврейской слободе Гаёк нашли бочку, утыканную строительными гвоздями. Внутри было тело Давида Гиршона, который умер от потери крови. Виновных никто не искал. По городу ходили слухи, что скоро всех евреев выселят в гетто.
***
15 июля в дом Мовшензонов постучали - ногой, грубо. Миша молча обнялся с Груней и пошёл открывать. В квартиру ввалились пьяные полицейские:
- Мовшензон?
- Да, моя фамилия Мовшензон.
- Вы пойдёте с нами.
- Мне нужно брать с собой вещи?
- Иди давай, морда жидовская, - Мишу вытолкали из квартиры в одних тапочках, так и вели по городу до самого полицейского управления. Прохожие делали вид, что ничего не видят, отворачивались и спешили перейти на противоположную сторону улицы.
Блузманис сидел за столом, рядом стояла бутылка коньяка. Он задумчиво смотрел на бледного человека в тапочках. Помолчав, выбрал из кармана золотые часы, вгляделся в циферблат, оставил часы на столе и начал разговор:
- Моисей Мовшензон, я начальник городской полиции Роберт Блузманис.
- Я знаю, как Вас зовут.
- Прекрасно, но вы ещё не знаете, что сегодня было принято решение о создании еврейского гетто в городе.
- Да, этого я не знал.
- Я скажу больше, председателем совета гетто — юденрата — городское руководство рекомендовало назначить именно Вас.
- Могу я узнать, почему меня? - горло пересохло, страх превратил голос в свистящий сип.
- Вас знают в еврейской общине, Ваш отец был расстрелян большевиками, Вам доверяют.
- Я могу отказаться?
- Разумеется, но в таком случае я Вас лично повешу во дворе управления — Блузманис испытывал физическое удовольствие от беседы. - Вся Ваша семья будет казнена сегодня же.
У Миши затряслись руки, его ответ скорее можно было угадать, нежели услышать:
- Я согласен.
- Отлично. Вам в помощь будут даны два врача. Юденрат должен начать действовать немедленно.
Под гетто было отведено предмостное укрепление городской цитадели. Строение без окон и дверей. На противоположном берегу Даугавы. Оттуда открывался красивый вид на Даугавпилс.
***
По Гимназической улице шла Дойра Шульман. Она несла на руках тело застреленного пятилетнего сына. Его убил полицейский, которому ребёнок показал язык. Кровь капала на брусчатку, мать обезумела. Она кричала:
- Люди! Что мне делать, люди! Где наш Бог, люди!
Улица была пустой. Никто не отозвался. Приехала полиция. Затолкали Дойру вместе с телом сына в машину и увезли.
***
В гетто не хватало продуктов, голодали. Кормили только еврейскую полицию, крепких парней с красными повязками на рукавах; вместо свастики — жёлтая звезда, вооружение — палки, задача — поддержание спокойствия и порядка на территории. Юденполицай получал каждый день обед: гороховый суп, пшённую кашу, краюху хлеба. Ели только суп. Кашу и хлеб можно было вынести в карманах, отнести родным.
Расстрелы власти называли «акциями». В августе их было четыре. Всё чётко и по-деловому. На территорию заезжали грузовики. Сначала в них загружали всех, кто попадался на глаза. Пьяные конвоиры из числа местных, пьяные водители. Колонна уезжала, оставшиеся собирались на общую молитву. Всё.
На берегу пруда, расположенного за городской тюрьмой, полицейские отмывали от крови чужие сапоги, ботинки, женские туфли. Веселились как дети, которые собирали бутылки после гуляний на Янов день, подсчитывая барыши.
В гетто запрещалось рожать. Но среди обитателей было полсотни беременных женщин. Исполнение законов оккупационной власти было возложено на плечи Блузманиса. Узнав об очередных родах, он посылал пятерых самых надёжных подчинённых. Полицейские заходили в комнаты рожениц, поздравляли их с рождением детей, хватали младенцев и выбрасывали их в окно. Младенцы разбивались о камни выступающего фундамента и лежали, как тряпичные куколки, с которыми никто не хочет играть... Закончив работу, полицейские уходили, оставляя после себя крепкий самогонный перегар.
Утро в гетто начиналось с вопросов детей: «Мама, а нас сегодня повезут убивать?»
***
Подопечные по-разному относились к Мише Мовшензону. Кто-то считал предателем, кто-то искренне надеялся. А он ничего не мог сделать. Не мог даже просить. Заседания юденрата проходили в тишине. Все трое молчали, зная всю бессмысленность своей деятельности. После немого заседания Миша выходил из своей «квартиры» и обходил гетто: разговаривал с людьми, выслушивал жалобы, просьбы, мольбы. Успокаивал, поддерживал, пытался шутить. Дарил надежду. Кто может сказать, чего стоила капля надежды в Даугавпилсском гетто в 1941 году?
Рискуя жизнью, своей и своих родных, 24 сентября 1941 года председатель юденрата Мовшензон написал прошение на имя бургомистра: «выделить некоторое количество тетрадей, перьев и чернил для нужд школы гетто». Грязный лист в линейку, красивый почерк, безупречный немецкий язык, попытка внести в жизнь гетто иллюзию нормальной жизни. Прошение, попавшее адресату, благодаря взятке, вызвало раскатистый смех всех, кто его читал.
***
Управление полиции отмечало день рождения своего начальника. Блузманис принимал подарки, угощал подчинённых ликёром. Дарили золотые портсигары, хрустальные вазы, песцовые шубы для жены. Роберт был благодарен всем. Его не смутила гравировка на одном из портсигаров: «Монечке в день свадьбы от мамы».
Полицейские своего начальника обожали: «поедали» глазами, выполняли всякое поручение. Роберт не заметил, что его бывшие сослуживцы перестали здороваться, предпочитая перейти на другую сторону улицы. Он был популярен, он был оценён, слава казалась ему блестящей. Жена была отправлена в родительский дом. Власть пьянила. Прислуга обеспечивала идеальный быт.
***
Галантерейщик Гирш Авербух, проживающий в гетто, выполнял особые поручения местных властей, поэтому имел паёк и особое удостоверение, защищающее от «акций». Его профессия - «успокаивающий». Идея гениальная! Гиршу привозили приличный костюм, он переодевался, его отвозили на вокзал - встречать эшелоны с евреями из Литвы и Белоруссии. Далее начиналось представление. Напуганные люди расспрашивали встречающего: для какой цели их привезли в Даугавпилс, не для уничтожения ли? Гирш успокаивал: «Что вы паникуете раньше времени? Я такой же еврей, как и вы. Живу в гетто, вот приехал вас встречать. Сейчас поедем к нам, всех разместим, выдадим паёк, будем жить дальше!» Речь заканчивалась одинаково: Авербух доставал из кармана папиросу и просил дать ему прикурить у полицейского. Полицейский услужливо чиркал спичкой. Финальная сцена окончательно успокаивала приезжих, все садились в синие автобусы и отъезжали от вокзала.
Никто не замечал, как Гирш растворялся в толпе. Его отвозили на машине в гетто, он снова переодевался, получал паёк и.. всё. А приезжих с комфортом доставляли в дачный пригород с разухабистым названием Погулянка. Там раздевали, ставили на колени возле глубокого рва и расстреливали. Никакой паники в городе, никаких воплей и криков — комендатура была довольна.
***
В ноябре в гетто началась эпидемия тифа. «Акции» не проводили, усилили внешнюю охрану. Теперь евреи умирали сами. К весне на территории предмостного укрепления осталось не более тысячи человек. Выживших, счастливых, полных надежды.
Накануне первого мая 1942 года юденрат получил распоряжение от управления полиции: «Организовать праздник, будет присутствовать начальство». Готовились всю ночь.
Репетиция закончилась в 6 утра. Гости, начальник полиции Блузманис с подчинёнными, прибыли в два часа дня. Три скрипача исполнили «Полёт Валькирий», бывшие актёры местного театра читали отрывки из «Фауста», дети пели «Братец Якоб». Начальник слушал невнимательно, всё поглядывал на часы.
Через тридцать минут концерт прервали. Евреи ждали, что высокий гость сообщит нечто важное. Блузманис подошёл к Мовшензону, посмотрел на него и сказал:
- Городское управление благодарит Вас за проделанную работу и доводит до Вашего сведения, что более в услугах не нуждается.
Затем главный полицейский вынул пистолет из кобуры и выстрелил председателю юденрата в лицо. Полицейские навели автоматы на толпу. Потребовалось 20 минут, чтобы живых в гетто не осталось.
Одновременно в центральном парке Даугавпилса проходил праздничный митинг, на котором комендант города напомнил присутствующим, что НСДАП — рабочая партия, а 1 мая — важный праздник. Затем бургомистр вручил подарки лучшим рабочим городских предприятий. Праздник закончился танцами. Духовой оркестр так старался, что стрельбы в гетто никто не услышал.
***
В 1944 году Роберт Блузманис ушёл с немецкой армией. Сгинул где-то в польских болотах.