Пара переводных новинок более-менее достойных внимания, после долгой засухи с нормальными зарубежными книгами. Впрочем, «Зайка» вышла уже давно:
Рождение литературы из духа литературы
Авад М. Зайка/ Пер. с англ. М. Чайковской. — М.: Livebook, 2021. — 464 с.
Начать придется с негатива. Что бы ни говорили о своеобычии романа Авад: готика, мистика пополам с гламуром – в своей основе он представляет вполне обыкновенное зрелище.
После «Тайной истории» Тартт все с удвоенной силой принялись писать про потаенную жизнь колледжа. Год-два назад тема снова вышла на пик. Только я, особо не напрягаясь, сразу могу вспомнить пяток романов, где действие разворачивается в колледже.
Легким призвуком пущен феминизм. Здесь, правда, у нас критика его популярного и, по факту фальшивого, извода (девчонки-девчонки, а все мысли все равно о мужике). Еще более пунктирно обозначен традиционный роман ученицы и преподавателя. Разрабатывать его всерьез Авад не стала. Зачем? Для этого есть Расселл с «Моей темной Ванессой».
Если помножим «студенческую» тематику на не менее популярное стремление авторов к рассказу о действиях, происходящих в закрытых сообществах, в условиях ограниченного пространства, то получится, что «Зайка» совсем заурядная по нынешним временам книга.
Саманта – главная героиня «Зайки» поступила в универ с традициями. У нее есть подружка Ава, на заднем плане маячит знакомый будущий поэт, а к себе манит и отталкивает недобрым розовым светом, словно грот Венеры, группа сокурсниц называемая в просторечии «Зайками» (собирательный образ всяких там прогрессивных блогерок). Вроде бы надо как-то строить с ними отношения. Но они такие отвратные. И вторичные. «Иствикские ведьмы»- лайт. Или нет?
Короче, на поверхности конфликт между неформалами, отщепенцами и унылым большинством, которое со стороны кажется лживым, ненастоящим, лишенным индивидуальности. Но правильно ли предвзятое мнение? Можно проверить только на опыте. И Саманта решает посмотреть. Тем более, что те такие дружелюбные да ласковые.
Как бы все понятно. Личность против коллективного болота. Плавали-знаем.
Но тут и того хуже и уже. Саманта - человек творческий. То есть перед нами литература о литературе в чистом виде. Неужели мир стал настолько мал? Жизнь закончилась совсем и осталась только литература, тиражи которой при этом неуклонно сокращаются.
Видимо, чтобы тираж «Зайки» не упал, а содержание не смотрелось слишком избито, Авад подпускает литературной фантастики, задействует воображение, превращая рассказ о вузовском быте студентов творческих специальностей в нечто аллегорическое.
То есть перед нами все же не соцреалистические трифоновские «Студенты» на американский лад, а некая литературная фантазия. Такая сказка для миллениалов, с заходами в страшное, но опять же, только для них.
О чем?
Вы уже поняли, поскольку прочитали выше – о таланте и литературе. О творчестве подлинном и неподлинном. Об одиночестве настоящего художника и о его единственных друзьях и семье (в принципе, все это мы знаем еще со времен «Портретов его детей» Дж. Р. Р. Мартина).
Саманта, помарывающая время от времени рассказики, и впрямь настоящая писательница, по духу и мировоззрению, по отношению к действительности. Но поскольку ей все дано, она, как и положено всякому природному таланту, даже не подозревает об этом. Равно как не имеет понятия о том, что ее жизнь в силу этого сама превращается в произведение искусства.
Мысль о том, что мы воображаем себе действительность, что она нами поэтически одухотворена, не является чем-то новым. Авад просто разрабатывает ее на данном отрезке времени в несколько ином виде, чем было принято ранее. Вполне понятно почему. Ведь речь идет об актуальном искусстве, о стирании границы между реальным и воображаемым, а не просто о творчестве, отображающем жизнь. Искусство – это не техника, это форма существования. И в этом принципиальное расхождение Саманты и заек, в этом залог ее способности оживить и преобразовать реальность и их неспособности выйти за рамки эстетического самолюбвания.
Но за всеми новациями Авад все та же классическая установка: «гений – сила, действующая с необходимостью как природа». На противопоставлении живой, пронизанной чувствами естественной гениальности и выморочного эстетства «заек», утонувших в головных умствованиях, за которым ничего кроме примитивного бабизма и выстроен весь роман. Художник не конструирует реальность, как не конструирует искусство, он живет в нем и выражает в нем свои потребности, мечты, идеалы и настроения.
Вроде бы получается красивая картина, такое назад к живому искусству. Однако метод, манера, в которой написан роман, чисто литературная почва, из которой он растет, как-то не совпадает с логикой выхода за пределы литературы. Эта невнятность авторской позиции, нечеткость акцентов и ведет к парадоксальной ситуации: несмотря на то, что роман написан против «заек», в восторге от него пребывают прежде всего сами «зайки».
Почему? Я бы списал это не только глупость читательниц – заек, но и невнятность самой книги, в которой Авад написала сложно о довольно простом. В следующем романе она почти исправится. Правда, он опять про искусство и зайки там тоже есть, хотя их число уменьшено до одной штуки. Но тут уж ничего не поделаешь, рожденный ползать, летать не может.
История: факты и домыслы
Васкес Х.Г. Нетленный прах/ Пер. с исп. А. Богдановский. — М.: Эксмо, 2021. — 576 с.
Что мы знаем о Колумбии? Наркотики и Эскобар. А еще там убивают. Затянувшиеся гражданские конфликты - вещь обычная для стран Латинской Америки. Мы наслышаны об этом и так, из новостей, и по многопрудному потоку литературы о мигрантах, бежавших в поисках безопасности и лучшей жизни в страны посевернее и поспокойнее. Пожил в Испании и герой данной книги, но она, слава Богу, не об этом.
Конечно, в романе присутствует знакомый образ южноамериканской страны с затянувшимся политическим противостоянием, отягощенным криминальной составляющей. Но «Нетленный прах» шире типовой книги о жертвах и очевидцах неугасающего конфликта (хотя внимание уделено и им). Васкес написал книгу о власти прошлого, о нашей завороженности его загадками, об истории, вернее о том, что мы понимаем под историей.
И хотя он пишет о вымысле, к которому книга сопричастна, роман следует отнести к удачным попыткам модного ныне жанрового микса: под крышей худлита расположились нонфикшн и автофикшн. «Нетленный прах» - наглядная демонстрация того, что роман не умер, и художественная литература способна быть увлекательна и глубокомысленна как и встарь, ничуть не подражая при этом формату прошлого.
Герой книги списан автором с самого себя. Васкес – неплохой писатель, не хватающий однако звезд с небес. Судьба сводит его с Карлосом Карбальо, человеком одержимым загадкой убийства выдающегося колумбийского политика либерального толка Гайтаны в 1948 году. Убийство стало поворотным моментом в истории Колумбии XX века. За ним последовала гражданская война, растянувшаяся на целое десятилетие и унесшая сотни тысяч жизни.
Страна оказалась надолго травмирована прошлым, и Васкес показывает, как ржавчина былого преступления начинает разъедать сами основы общества. Нетрудно заключить, исходя из случившихся событий, каким образом стал возможен в Колумбии феномен Эскобара, почему политические убийства стали фирменным знаком страны.
Смерть Гайтана, несмотря на то, что произошла на глазах у свидетелей, была окружена некоторыми странными обстоятельствами. Так случается обычно в случае смерти любого крупного деятеля. Внезапность кончины начинает будоражить воображение. Знакомая нам история: сколько понаписано всего было в последние годы о смерти Есенина, Маяковского, Горького или того же Сталина. Возникшие сомнения в официальной картины произошедшего и позволяют автору книги обратиться к изнаночной стороне известных событий, и, таким образом, заняться исследованием природы конспирологических теорий.
Но и это не все. Определяя стандартную версию исторических событий как рассказ победителей («история пишется победителями»), Васкес прослеживает в своем романе альтернативные их версии – рассказ побежденных и устную микроисторию, то есть то, что остается за кадром, не входит в анналы, оставаясь историческим преданием безмолвного большинства.
Ко второму типу относится история самого Васкеса, история Карбальо. К первому – обстоятельства убийства генерала Урибе Урибе в 1914 году, рассмотрению которых которой отведено более четверти объема всей книги. Кстати говоря, данная дата позволяет задуматься и о другом аспекте истории – о призрачности европоцентризма. В Европе возня вокруг эрцгерцога и Гаврилы Принципа, а тут свое убийство, намного важнее.
В итоге Васкес напоминает нам своим романом о расхождении, трагическом, непреодолимом, между историей как фактом и историей как пересказом событий. В принципе, повествование вообще в какой-то момент трансформируется в размышление о роли рассказа в истории, о способах компрессии фактов, изжить недостатки которой можно лишь за счет литературы.
Та же литература имеет и другую функцию – повествования об альтернативных путях и способах развития событий (во всяком случае именно так можно истолковать эпизод с ненаписанным романом о возможном визите Орсона Уэллса в Боготу в 1942 году, или «долгой жизнью Гаврилы Принципа»).
Но, в конечном счете, перед нами опять напоминание о своего рода непознаваемости исторического процесса. Мы можем уловить лишь логику, вектор движения истории, исчерпывающее знание о фактах всегда проблематично. Концентрация на них может иметь опасные последствия. Она и порождает к жизни всяческую конспирологию, где за деревьями уже теряется трезвое представление о размере и характере самого исторического леса. Однако до прямого и верного вывода о том, что в истории есть место и случайности и незримой логике, что не столь важно как случилось, сколько к чему привело, автор не доходит. Хотя вывести его из сопоставления разных эпизодов, запечатленных в романе не так уж и трудно. Может быть так и надо: читатель должен приходить к выводам сам, надо лишь дать ему на руки все карты.
Сергей Морозов