Я увидел мать в конце проулка на задворках гарнизонной пятиэтажки. Здесь как будто никогда не было людей, и по проулку всегда было некомфортно ходить за линию вечерами. Что в этом проулке творилось ранним утром, я не знал, потому что никогда не был тут в восьмом часу утра – школа, автобусная остановка и вокзал, куда я ковылял по утрам все предыдущие годы своей жизни, были в другой стороне.
Что было за линией, я не очень хорошо помнил, почему я не ночевал дома – тем более, но понимал, что на этот раз опоздал.
После того, как я стал пить в старших классах школы, у нас с родителями была негласная договорённость. Домой надо было прийти до того, как встанет отец. Это был примерно как первый звонок в плохом театре. Прийти можно было и после него – отец молча сидел на кухне, пока я пробирался по тёмному коридору в свою комнату, из которой давно съехали брат с сестрой, и в которой я ночевал один. Второй звонок пропускать было нельзя – он звенел в момент, когда официально вставала мать. После этого домой приходить не следовало, и я до сих пор всегда успевал до второго звонка. В 9 из 10 случаев я приходил до первого, но ни разу не срывал второй звонок. Отец вставал в промежутке с 4.30 до 5 утра. Мать, если не была на смене, вставала в шесть.
Мне потребовалось 20 лет, чтобы понять, что когда меня не было дома, мать не спала до тех пор, пока я не заваливался пьяным в квартиру. Потом, быть может, она с нутряным облегчением забывалась в короткую дремоту.
В конце проулка кроме матери было огромное чёрное облако. Аналог той тьмы над её головой я много лет спустя встретил в книжке Лукьяненко - «Дозор» или что-то такое. Кажется, кто-то экранизировал «Дозоры» и показывал в кадре эту воронку из стаи чёрных птиц. Чёрное облако росло из матери, поднималось вверх над ней, и там, наверху, начинало расползаться в стороны, как гриб после атомного взрыва, и спускаться вниз по бокам, захватывая весь мир, который я мог себе представить.
Чёрная тоска моей матери, которую мой первый психотерапевт в мои 36 лет связал с её (да и моей тоже) родовой памятью, была хорошо мне известна с самого рождения, хотя я и понял, что она существует, уже ближе к 40 годам. Но тогда, увидев мать в конце проулка, я впервые ясно увидел и это чёрное облако.
Я сразу понял, что мать стоит здесь со второго звонка. Мы никогда этого не обсуждали, но я мгновенно, только-только увидев её фигуру и рассмотрев с расстояния метров в 50 в утреннем тумане мельчайшие интонации её глаз, сразу безо всяких сомнений понял, что она встала в 5.30, пришла сюда, в конец этого проулка, и стояла два часа, дожидаясь, пока я проснусь в чужом доме, увижу время, испугаюсь, вскочу, выбегу из двора, перебегу железную дорогу и помчусь домой. Я думаю, что она точно знала, где именно я сплю, и именно это знание останавливало её от того, чтобы идти за линию и переворачивать всё вверх дном, чтобы найти меня и вернуть домой. Негласное классовое расслоение нашего маленького гарнизонного общества не позволяло ей переступить через себя и пойти в известный ей дом к людям, с которыми она никогда не общалась несмотря на то, как тесно общались их дети.
Увидев меня, мать развернусь ко мне спиной и пошла домой. Я плёлся сзади. Остальное я не помню. Не в смысле, что я был ещё пьяный утром, а в смысле, что моя память не сохранила дальнейших событий. Я запомнил только проулок, лёгкий утренний туман, тишину, и мать с чёрным облаком над головой со сверкающими то ли от тоски, то ли от ярости глазами.
Если я буду её хоронить, наверное, из всего потока света и тьмы, добра и зла, я вспомню в том числе и эту её спину. Если вдруг я умру раньше неё и у меня будет возможность перед смертью о чём-то там подумать, то в потоке пережитых моментов я тоже буду вспоминать эту скорбную спину.
***
Позавчера до меня вдруг дошло, что я ВСЕГДА испытываю чувство вины, выходя из дома. Отдельная история связана с тем, есть ли для этой вины сколько-нибудь реальный фундамент, но и без этой истории понятно, что я могу выходить за порог без этого чувства только в ту активность, которую сам для себя признал легальной. И то только на то время, которое, опять же, признано мной легальным.
Для работы легальный порог – 18.00. После 18.00 на меня начинают накатывать тёмные волны вины, которые часам к 9 вечера доводят меня до приступов паники, составленной из самых разных запчастей – от неконтролируемой прокрастинации до желания выйти в окно (я не утрирую). В этот момент я еду домой, попадаю в легальное пространство и дальше работаю столько, сколько могу/хочу.
Легальный порог для покататься на мотоцикле – часов шесть. Когда это время заканчивается, я начинаю чувствовать почти физическую стену перед собой, которую никак нельзя пересечь. Что бы я ни чувствовал до этого – эйфорию, возбуждение, радость – после достижения этого порога я не думаю ни о чём другом, кроме как прямо сейчас развернуться и поехать домой.
Где-то на неделе я прочитал в посте из психологического аккаунта в инстаграмме что-то в духе того, что если появилась возможность поехать в ночь – езжайте, лучше проспать что-то там, чем жизнь. Меня прямо переклинило в этом месте, потому что у меня просто нет этого навыка – уйти в ночь. Мне это запрещено, не разрешено, это приведёт к какой-то неведомой мне катастрофе, поэтому я НИКОГДА за 15 лет жизни в браке никуда ОСОЗНАННО не уезжал в ночь. Конечно, я сотни раз делал это в пьяном виде, но это был не я, а сам я просто не могу себе этого позволить. Конечно, я сделал это мгновенно после того, как моя жена первый и почти последний раз уехала в отпуск с детьми и оставила меня одного в городе, но и тогда я всё время чувствовал за собой вину – как же я себе такое позволил.
Женщина (не моя жена), с которой я нахожусь в глубоких и тесных отношениях все годы моего брака, много – наверное, десятки – раз говорила мне где-нибудь на автомобильной развязке на выезде из города о том, что давай прямо сейчас съедем с кольца и поедем в соседний город. С точки зрения моего восприятия это то же самое, что предложить мне в порядке эксперимента пойти к своему работодателю и сделать то, что я больше всего мечтаю сделать последние лет пять – рассказать ему всё, что я о нём думаю. Только гораздо-гораздо сложнее, потому что отношения с моим работодателем – это отношения мужчины с мужчиной, в которых на мгновение нужно перестать быть цивилизованным конформистом, наёмным сотрудником и ещё трусом, чтобы из тебя хлынула старательно сдерживаемая годами ярость. А вот выехать из города без оснований, которые я сам для себя сочту легальными – это значит встретить в конце проулка мать с чёрным облаком над головой, которая не дождалась меня дома ко второму звонку.
Вряд ли моя жена хотела натягивать на себя образ моей матери, но у неё в наших отношениях не было никаких шансов. У неё своя тяжёлая история в отношениях с родителями, и мы старательно оба много-много лет трахаем друг друга и своих детей этими историями, сжимая зубы от боли и несправедливости, чёрных облаков и мариновавшихся десятилетиями обид, но я-то в великом своём эгоцентризме сейчас пишу про себя.
И вот мне-то потребовалось прожить половину (дай-то бог) жизни, чтобы просто увидеть эти облака, образы, стены, невидимые цепи и наручники, которые на нас надели наши давно сгнившие в земле родственники, передававшие своим детям свои обиды и горести, свой голод и свою тоску, свою несправедливость и свои слёзы. Невыплаканное. Непроговоренное. Вцепившееся. Старательно культивируемое в несчастных семьях. Впервые получившее призрачный шанс умереть только в этом нашем поколении, потому что мы разрешили себе пойти к психотерапевтам.
***
В общем, в пятницу утром я не пошёл на работу, а надел трекинговые ботинки, набил рюкзак и решил, что буду весь день ходить по сопкам вокруг города. Я накидал себе в голове маршрут и прикинул, что идти часов 10, набор высоты будет около 2000 метров – самое оно, человеческой еды нужно одну банку гречки с тушёнкой и пяток бутеров, в остальном прорвусь на BCAA и протеиновых батончиках. Плюс термос с чаем и 4 литра воды – хороший вес для того, чтобы забить ноги к вечеру.
Я вышел в 10 утра, полагая к 8 вечера быть дома. Жене я ничего не говорил – ей хватает 15 лет жизни со мной, чтобы понять по машине во дворе и отсутствующей одежде, что я пошёл «гулять». В 19.10 она мне позвонила и попросила в 20.30 забрать еду в японском ресторане, которую она к этому времени заказала. Чтобы успеть, мне нужно было за час скинуть метров 400 высоты, пробежав около 5 километров по бурелому, но я сказал – «Хорошо» - потому что для меня это второй звонок (вряд ли нужно говорить о том, что именно в это мгновение я придумал весь этот пост).
Я до сих пор не могу ответить себе на вопрос – делает ли она эти звонки просто потому, что ей нужна банальная помощь (скорее всего), или в этом есть какое-то серьёзное второе дно (ну а куда без него). Но при любых раскладах моя несчастная, измученная мной и своими полоумными родителями жена всякий раз стоит в конце этого проклятого переулка, и над её головой кружит жуткое облако чёрной тоски.
***
Этот блог задавлен в выдаче роботами Яндекс.Дзена, поэтому если вам интересно, что я думаю и пишу, то лучше подписаться на мой канал в телеграме, куда я пишу почаще, и где всегда отвечаю на комментарии.