Прошлым летом я записалась на фитнес в шаговой доступности. Ходила туда, петляя двориками, и в одном из дворов увидела нечто чудесное.
В следующий раз проходила там с мужем. Думаю: интересно, он заметит? Место здесь серенькое, простенькое: дом буквой Г, рядом пыльный проезд, объявление «Просьба машины не ставить». Но их ставят – чуть в сторонке, ведь, как я поняла, машинам в Москве деваться особо некуда.
Идём и видим: стоит. Дерзкая, броская.
- Ооо, какая! – говорит муж, - глазки раскосые, жопка кверху. Ах ты, малышка…
Она одна здесь была такая – космическая ракета, которая выбрала для старта скромный московский двор. Как уныло смотрелись рядом с ней бесцветные коробчонки других машин. Может, и они были симпатичные и не самые дешевые, но красота Малышки казалась вопиющей, она была звездой: чистейшего красного цвета, гладкая и опасная, как пуля.
Наступил конец августа, и на нее потихоньку осыпалась желтая листва. Золото осени не шло Малышке, она выглядела брошенной, забытой, как будто коварный любовник дал ей отставку и нашел другую. А то еще ветер нанесет скрюченных листьев с земли, веточек, щепочек, пыли; мелкие, царапающие, они угрожали попортить ее изумительную гладкость. Осенью грязь въелась в ее бока, они пошершавели, потеряли гламурный лоск, и только глазки смотрели еще светло, задорно.
Разве можно держать такую машину под открытым небом? Это все равно, что ребенка завести, а у него и колыбельки нет. У нас в провинции, откуда я приехала, даже вшивый жигулёнок имеет свою конурку. Никто машин во дворах на ночь не оставляет - а в Москве, я смотрю, это обычное дело. Тех бродяг, малышкиных соседей, не жаль, - они, как бездомные псы, ко всему привыкшие. А эта же – явно не той породы, чтобы под забором ночевать.
У каждой машины есть лицо, и на нем всё написано. У большинства – маска безликости, в иных проглядывает что-то свирепое, хищное. Есть машины вечно удивленные; жалкие, простодушные, наивные. На лице у Малышки был написан ум – и ум ее был под стать красоте.
Зимой она пропала. Я перестала видеть машину во дворе и подумала, что, наконец-то нашелся для нее домик. Но однажды муж приходит с улицы и говорит: «Ты видела Малышку? Ее не узнать. Она стоит теперь с другой стороны дома, на проезжей части. Посмотри как-нибудь». В ближайший день тренировки я пошла той дорогой и ахнула: затянутая грязным целлофаном, заваленная комьями мокрого и какого-то пыльного снега, непохожая сама на себя, Малышка была брошена на погибель. Две старухи – Бедность и Скупость коснулись ее своими костлявыми руками. Что случилось, ее хозяина посадили в тюрьму?
Нет, она не умерла совсем, но то, что случилось с ней позже, нельзя назвать жизнью. Наступила весна, из-подо льда выступил асфальт, я шла из магазина. Сзади послышался звук, как у поломанной стиральной машинки, когда она крутится из последних сил и вот-вот что-то внутри ее разобьется, разлетится на части. Я обернулась – это была Малышка.
Пустоглазая, она горестно всползла на тротуар, завернула за угол. У нее что-то случилось с фарами: там стояли обыкновенные стеклышки, сквозь которые виднелись красные ямы глазниц, а сияющего кристалла глаз уже не было. Из труб шел черный, жирный дым. Я посторонилась, пропуская вперед несчастного инвалида.