“ Первая Мировая Война - последняя война, в которой пока на фронте шла мясорубка, в провинции пили кофе” (с) распространенное мнение о Второй Отечественной.
19 июля (1 августа) 1914 г. Германия объявила войну России, а на следующий день император Николай II подписал Высочайший манифест об участии России в этой войне. В тексте документа особо подчеркивалось, что «... Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные ...» . В этой цитате все отношение царя к войне. Тут не только необходимость в выполнении “союзнического долга” (будущая мантра Временного Правительства), но и очевидная попытка сплотить народ вокруг фигуры царя перед лицом внешней угрозы.
И первая реакция общества, как-будто оправдывала эти надежды. Так, 2 августа 1914 г. на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге собрались тысячи людей. Они дружно опустились на колени перед императором и императрицей, вышедшими на балкон Зимнего дворца. Никогда еще часто, как в те дни, не звучали по всей России торжественные звуки гимна «Боже, Царя храни»! Сам Николай II всячески стремился поддерживать патриотический настрой. По словам французского посла М. Палеолога, император, принимая 2 августа в столице высших чинов страны, заявил следующее: «… Я торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг на родной земле» . Ценные сведения о проведенных манифестациях и молебнах, объединенных патриотическими и религиозными настроениями, можно обнаружить на страницах центральной печати. Так, по сообщению одной из таких изданий, в столице «23 июля по получении известия об объявлении Англией войны Германии, была произведена грандиозная манифестация на Гороховой ул. перед помещением русско-английской торговой палаты. По просьбе собравшихся из палаты был вынесен редкий портрет Государя Императора и короля Георга, где оба монарха изображены вместе. Склонив перед портретом русские и английские знамена, толпа пропела народный гимн и приветствовала восторженными криками представителей русско-английской организации». Патриотические манифестации были проведены в разных уголках страны. Например, из Поволжья сообщали, что 23 июля в Саратове «около 6 часов вечера к памятнику Императора Александра II стало стекаться со всех концов города публика. Оркестр заиграл гимн, покрытый громким «ура». Начались речи, призывавшие постоять за «братушек» славян. Затем толпа с пением гимна двинулась к помещению воинского начальника, где также были произнесены речи и пропет гимн.... У казарм Карсского полка масса солдат встретила манифестантов «ура»…» .
Однако этот процесс этот был обусловлен “народным монархизмом”, и не должен никого вводить в заблуждение. Для начала следует привести впечатляющие цифры. Согласно статистическим отчётам Петроградского общества заводчиков и фабрикантов, если за весь 1913 год в Петербурге произошло 624 забастовки, из них политическими было 59%, то только за июнь-июль 1914 год в столице Российской империи было зафиксировано 337 забастовок и уже 81% из них носили политический характер. За первое полугодие 1914 года в России бастовало под политическими лозунгами больше рабочих, чем за тот же период революционного 1905 года – около двух миллионов человек! Как отмечали современники, уже в 1913-м забастовочное движение в России “подошло к грани, дальше которой начинается стачечный азарт”. Россия находилась на пороге новой революции.
За весь 1913 год количество потерянных рабочих дней составляло 3 868 257, а за первые полгода 1914 года – 5 755 072. Примечательно, что число потерянных рабочих дней за революционный 1917 год составляло «всего» 3 822 656. Рабочие бастовали не только в столице, но и по всей России.
Забастовочный всплеск в Петербурге произошёл в конце июня, когда питерские рабочие решили проявить солидарность со стачкой нефтяников Баку. Бакинцы боролись за введение восьмичасового рабочего дня и шестичасового перед праздниками, повышение заработной платы, открытие школ и библиотек для рабочих, улучшение жилищных условий в связи с обострением эпидемиологической обстановки в городе. Рабочие Баку бастовали и за год до этого – в июле-октябре 1913 года. Нефтепромышленники, терпя убытки, согласились выполнить экономические требования стачечников, но не сдержали слово – и в мае 1914 года на бакинских нефтепромыслах вновь вспыхнула забастовка, в которой, надо отметить, участвовали рабочие разных национальностей: русские, лезгины, армяне, татары (так тогда называли азербайджанцев), персы из Иранского Азербайджана (подданные Персии). К забастовке подключились женщины, требуя от властей освободить арестованных мужей. К 20 июня в бакинской стачке участвовали 25 тысяч человек, из них больше 80% были рабочими нефтепромыслов. Власти ввели в Баку осадное положение.
В Баку. Забастовка на Бакинских промыслах продолжается ровно месяц, – информировала газета “Коммерсантъ” 30 июня 1914 года. – Число присоединившихся к забастовке рабочих за это время достигло 26 000 человек при общем количестве занятых на промыслах 34 000 человек; иными словами, к забастовке примкнуло 77% всего наличного персонала рабочих. Потеря рабочих дней, таким образом, достигла 700 000… Цены (на нефть – прим. SN) за время забастовки поднялись на 30-35%; благодаря чему потребители нефти заплатили лишних около 7 миллионов рублей… Положение в Баку к концу первого месяца забастовки почти совершенно не изменилось. Ни рабочие, ни нефтепромышленники не проявляют уступчивости, и последние применяют уже репрессивные меры вроде выселения рабочих. Надежды на скорую ликвидацию забастовки почти нет.
В этот день на Путиловском заводе рабочие турбинной, башенной и ряда других мастерских, приостановив работу на два часа раньше обычного, собрались на митинг во дворе завода. Выступавшие ораторы призывали к материальной и моральной поддержке бакинцев, – описывает события Моисей Лурье. – Вдруг появился отряд пешей и конной полиции. Он был спрятан на заводе “на всякий случай” ещё с утра. Полицейские стали напирать на собравшихся рабочих. В ход были пущены нагайки. Командир отряда потребовал, чтобы рабочие немедленно разошлись, а уйти было некуда, так как ворота были закрыты. Рабочие стали выражать своё возмущение. Командир полицейского отряда приказал арестовать несколько человек. Рабочие ещё энергичнее запротестовали. Раздались негодующие возгласы. Тогда полиция открыла стрельбу по безоружным. Было убито двое и ранено 50 рабочих. Кто-то из тысячной массы собравшихся путиловцев крикнул: “На баррикады”, и рабочие кинулись на вышку близ мартеновской мастерской. В полицейский отряд полетели камни. Раздался второй залп полицейского отряда по безоружным рабочим.
Расстрел путиловцев вызвал негодование в рабочей среде Петербурга. 4 июля забастовал весь Путиловский завод – 22 тысячи человек, а всего 4 июля в столице отказались от работы 90 тысяч рабочих. На Выборгской стороне и за Невской заставой, на Васильевском острове, за Нарвской заставой и в Городском районе – везде в этот день наблюдалась одна и та же картина: непрерывные уличные демонстрации рабочих, незначительные столкновения с полицией. Когда на машиностроительном “Новом Айвазе” (один из первых заводов в России, где была внедрена система Тейлора; ныне – завод “Светлана” на Лесном проспекте) утром 4 июля узнали о расстреле путиловцев, вся дневная смена рабочих, не приступая к работе, покинула мастерские и устроила митинг протеста. Всего на “Новом Айвазе” работало 6000 человек.
7 июля 1914 года в Петербурге прошла грандиозная рабочая демонстрация. В тот день бастовали 130 000 пролетариев Петербурга. На Выборгской стороне рабочие останавливали трамваи; столкновения с полицией следовали одно за другим.
Петербургская стачка заразила рабочих других городов империи. В Харькове 8 июля прошла однодневная забастовка солидарности петербургским пролетариатом. Бастовало 9000 рабочих с 24 предприятий. В тот же день в Риге в связи с волнениями рабочих в Петербурге отказались от работы 8000 рабочих, а в Москве, по сообщению Общества заводчиков и фабрикантов, – 15 923 человека. Ещё 6 июля – до того, как рабочие кварталы Петербурга покрылись баррикадами – в Москве происходили демонстрации протеста против расстрела путиловцев.
Петербургские предприниматели всё же объявили локаут. Они закрыли на месяц все заводы, где были забастовки, а всех рабочих рассчитали. Вместе с объявлением локаута потребительские заводские лавки прекратили отпуск рабочим товаров в кредит. Лавочники в массе своей тоже прекратили отпуск рабочим товаров в кредит. Владельцы домов потребовали покинуть в кратчайший срок квартиры.
В этот критический момент, война была “спасительным чудом”. Далеко не всем петербуржцам, а с 23 июля (5 августа) петроградцам, нравилась атмосфера патриотической истерии. Разочарованы они были и рабочими, которые буквально в одночасье из стачечников превратились в погромщиков. Об этом можно судить по частной переписке жителей столицы. «В Петербурге – гнусные времена. На три четверти все манифестации хулиганские, а что ещё хуже, так это заражение рабочей среды националистическим духом», – сетовал один из жителей столицы.
О политической и идеологической дезориентации рабочего класса Петербурга говорит и то, что над патриотическими манифестациями второй половины июля 1914 года звучала причудливая какофония из «Боже, царя храни» и «Варшавянки». Петербургский студент описал толпу во время «патриотического» шествия 19 июля 1914 года: «Сегодня утром Миша отрывает меня от занятий и зовёт на балкон посмотреть, какая надвигается со стороны Лавры большая толпа. Что же я увидел и услышал? Рабочие, запасные и провожающие их поют “Марсельезу” со словами “Царь вампир пьёт народную кровь…”, которые, ты знаешь, для царя нелестны. Не особенно приятны для него “Варшавянка” и похоронный марш, которые они пели. При пении похоронного марша офицеры и городовые снимали фуражки. Естественно, я выбежал на улицу и присоединился к густой толпе».
Однако в целом, антивоенные настроения не выходили за пределы тесного круга членов подпольных организаций и связанных с ними рабочих. Более того: в социалистических партиях значительное распространение получило оборончество. В ноябре 1914 года забастовка в знак протеста против ареста и суда над депутатами-большевиками IV Государственной думы, которые отстаивали антивоенные позиции, не переросла во что-либо серьёзное, фактически она провалилась, что является убедительным свидетельством преобладания в первый год войны патриотических и милитаристских настроений в рабочей среде.Единичные антивоенные акции, организованные большевиками в период мобилизации, не оказали сколько-нибудь заметного влияния на пролетариат. Более того: в социалистических партиях значительное распространение получило оборончество.
Зато широкое распространение получили “патриотические забастовки”, когда рабочие требовали увольнения и изгнания с предприятий людей немецкого и австрийского происхождения.Так, в Харькове 12 августа 1914 года забастовали 1500 рабочих завода “Русского паровозостроительного и механического общества”, требуя увольнения мастеров – германских и австрийских подданных. После того как требование было удовлетворено, забастовка прекратилась. Аналогичное выступление рабочих произошло на Златоустовском заводе Уфимской губернии. 24 августа 1914 года в Москве бастовали 450 рабочих машиностроительного завода товарищества “Дангауэр и Кайзер”, протестуя против решения управляющего заводом не допускать на его территорию сборщиков пожертвований русским раненым воинам. Сборщики продавали с разрешения властей национальные флажки. Трудовой коллектив не только отказался от работы, но и потребовал увольнения управляющего. Или другой пример. 14 ноября 1914 года вспыхнула забастовка на московском Механическом заводе братьев Бромлей. Рабочие требовали уволить литейного мастера – австрийского подданного. Забастовка продлилась полдня и прекратилась только после того, как рабочим сообщили, что мастер, хотя и подданный Австро-Венгрии, по национальности чех. В марте 1915 года, когда русские войска овладели австрийской крепостью Перемышль, прошло шесть патриотических забастовок в Петрограде и Ревеле (Таллине).
В первый год войны пропагандировать пацифистские идеи, а тем более пораженчество в рабочей среде было почти невозможно. Наибольшей силы антигерманские настроения среди рабочих обострились в мае-июне 1915 года, когда русские войска отступали, терпя поражения. В конце мая в Москве произошёл самый крупный за всё время войны погром германских лавок, аптек и магазинов. В погромах активно участвовали рабочие. Только 28 мая в Москве не работали 200 тысяч рабочих.
Однако вскоре волна патриотизма схлынула навсегда. Весной 1915 года под влиянием растущей дороговизны жизни начался подъём стачечного движения. В мае произошла всеобщая забастовка в Иваново-Вознесенске. В июле в Костроме была расстреляна тысячная демонстрация рабочих Большой льняной мануфактуры. События в Иваново-Вознесенске вызвали массовые стачки и демонстрации протеста в Петрограде, Москве, Нижнем Новгороде, Екатеринославе. 2 сентября началась стачка на Путиловском заводе в Петрограде, которая быстро распространилась на другие предприятия и которая охватила 83 тысячи человек с 70 заводов.
Поначалу взрыв патриотизма обеспечил массовую явку на мобилизационные пункты. Отмечались и случаи уклонения из необходимости уходящих на войну крестьян разобраться с хозяйством. Только по Ардатовскому уезду Симбирской губернии в начале мобилизации на призывные участки не явилось до 200 человек . Пресса сообщала и о редких попытках запасных нижних чинов к самоубийству. К примеру, в Симбирске 19 июля 1914 г. в канцелярии воинского начальника запасной нижний чин принял «большую [дозу] уксусной эссенции».
Существовало множество способов освобождения от службы, зависящих от социального положения уклониста . Мусульманское население губерний, как замечали жандармы, относилось к войне негативно, сочувствуя Турции. Осенью 1915 г. в отчетах жандармов сообщалось, что среди татарского населения замечалось «почти массовое уклонение» . Членовредительство стало здесь основным способом уклонения. На одном из участков Симбирской губернии комиссия обнаружила умышленное повреждение ушных перепонок у 18 призывников-мусульман . Отмечено, что полной статистики уклонений за войну составлено не было, но в некоторых партиях призванных, прибывших на медицинское обследование от уездных воинских начальников, насчитывалось до 12 % симулянтов и членовредителей . В апреле 1915 г. в Спасском уезде Казанской губернии когда на сборном пункте двум ратникам ополчения из крестьян стало плохо, другие заподозрили в них уклонистов. С окончанием мобилизации по уезду до требуемой цифры 1550 человек не набралось более 500, и возмущенные ратники ополчения выдавали «портивших» себя односельчан . Там же в ноябре при мобилизации ратников ополчения 2-го разряда задержали уклонистов: первый повредил ухо, второй — ногу, третий же с объявления мобилизации голодал и пил настой табака, отчего «почернел и стал иметь вид совершенно больного человека». В Симбирской губернии в Курмышскую земскую больницу поступил 20-летний крестьянин с якобы врожденной опухолью на животе, произведенной «от впрыскивания какого-либо агента под кожу» . Как отмечалось жандармами, остальная часть «инородческого» населения губерний (к примеру, мордва), шла в армию спокойно.
Люди обеспеченные откупались от призыва. Осенью 1915 г. улицы г. Цивильска Казанской губернии были оклеены листовками, призывавшими к суду над членами Воинского присутствия, за деньги освобождавшими богатых от военной службы. Уклонение богатых горожан и крестьян возмущало солдат. Так с 1 июня 1916 г. по 1 января 1917 г. по Казанской местной бригаде поступали жалобы на 504 уклонистов, «особенно много жалоб было по Казанскому уезду, где отсрочки получили 423 человека». В Симбирской губернии в начале 1916 г., пока жители г. Буинска возмущались слухом, что за 500 руб. врачи избавили от призыва нескольких богачей, в г. Сызрани интеллигенция обсуждала способы уклонения. Начальнику симбирских жандармов сообщали о собрании членов Симбирского биржевого комитета в ноябре 1916 г. по вопросу образования паевого товарищества для закупок хлеба армии. Паевые вклады могли освободить некоторых членов товарищества от призыва в армию .
Находились и уклонисты «со стажем». В 1916 г. полицейский урядник Буинского уезда выяснил, что проживающий в деревне 40-летний дворянин Скрипинин отбывать воинскую повинность не собирался, так как в призывных списках по уезду внесенным не значился. Он должен был поступить на службу еще в 1896 г., чего избежал якобы по неведению. Выяснилось, что еще четверо его родственников к отбытию воинской повинности не являлись, и местное волостное правление их не вносило в призывные списки. Казанские жандармы узнали о работе в 1914 — начале 1916 гг. в г. Чистополе «шайки», где состояли врач и писарь уездного по воинской повинности присутствия, освобождавшей за вознаграждение от воинской повинности богачей даже из других городов.
Популярным стало изменение специальности, поступление на работу, освобождающую от военной службы. Его выбирали лица, менее знатные. В одном из списков ратников 1-го и 2-го разрядов, поступивших на железнодорожную службу, среди 33 человек числилось 10 приказчиков, 7 извозчиков, 7 торговцев. Приказчики, сыновья зажиточных родителей шли работать на железную дорогу и пароходы. Так в 1915 г. Сенгилеевский городской голова собирался избавить от воинской службы племянника, поместив его контролером на собственном пароходе. Народ питал ненависть к поступившим в ходе войны на должности, освобождающие от службы. Летом 1915 г. казанские рабочие были недовольны зачислением богатых людей служащими на заводы. Так на пороховой завод новые рабочие ездили на собственных лошадях, а за выполнение тяжелых работ платили своим нуждающимся товарищам. К весне 1916 г. дошедшие сведения об уклонении богатых сильно возмутили солдат действующей армии. В деревне же обеспеченные крестьяне «ответственно относясь к будущему своих отпрысков, отправляли их учиться» .
Если подкуп не помогал, то оставалось бегство. Родня и друзья всеми способами добивались для уже мобилизованных отпуска, после чего последние бесследно исчезали, как это было в Сызрани в начале 1915 г. С лета 1916 г. отмечался рост количества мужчин призывного возраста, решивших скрываться в лесах . Осенью озлобленные крестьяне с. Шиловки Симбирского уезда общественным приговором обязали стариков, чьи сыновья укрывались, отбывать должности церковных сторожей и выполнять другие работы.
После мрачных слухов с фронта «даже тюремное заключение стало представляться меньшим злом». Так осенью 1915 г. симбирскому губернатору докладывали о сходках молодых людей призывного возраста дома у крестьянина Мартынова. 22-летний Мартынов, подозревавшийся в убийстве, убеждал парней совершить какое-либо крупное уголовное преступление: тогда на службу их как поднадзорных не возьмут . Мартынова арестовали, но дурной пример был подан. Так сенгилеевский уездный воинский начальник ноябрьским вечером 1915 г. едва не был избит толпой вооруженных крестьян призывного возраста, но был спасен проходившими солдатами.
В селах родители призывников настраивали народ против «кровопийц» — чиновников и полиции, нелюбовь к которым резко обострилась осенью 1915 г., когда из-за высоких потерь началась мобилизация мужчин старшего возраста (30–40 лет), кормильцев. По всей стране мобилизованные «требовали отправить воевать отсиживавшихся в тылу полицейских». В Казанской и Симбирской губерниях люди считали, что полиции в тылу делать нечего, ведь народ стал трезв, а полицейских следует заменить ранеными солдатами. В штаб Казанского военного округа даже поступила анонимка, где утверждалось, что симбирский полицмейстер нежелающих идти на войну (даже своего дворника) якобы зачисляет в городовые . В итоге уклонение от военной службы из чисто хозяйственной необходимости превратилось в вопрос выживания и чертой разделения общества, еще одной причиной недовольства властями. Массовое уклонение в Среднем Поволжье началось с осени 1915 г., затронуло все общественные слои, даже дворян и интеллигенцию, поддержавших было войну.
И конечно, описывая общество РИ времен ПМВ, мы не можем пройти мимо “сухого закона”. "Сухой закон" появился не на пустом месте. Его прообразом был законопроект "О мерах по борьбе с пьянством" (1913), который выдвинула правая фракция Государственной думы. Он предусматривал ограничение продаж спиртного и допустимых мест для торговли им, увеличение объема минимальной тар, уравнение с крепкими спиртными напитками пива, медов, браги, ограничение времени продажи спиртного (в городе – с 9.00. до 19.00, на селе – с 9.00 до 17.00), полный запрет на продажу водки в дни православных праздников, строгие посты, воскресные дни и дни им предшествующие. За появление в общественных местах в нетрезвом виде предлагалось ввести крупные штрафы, алкоголиков подвергать принудительному лечению, а торговцев спиртным, нарушающих закон, строго карать. Кроме того, рекомендовалось ввести обязательную пропаганду трезвого образа жизни в учебных заведениях.
В 1913-м Дума этот законопроект не утвердила. И все же его роль в истории будущего закона оказалась весьма велика, так как уже 17 апреля 1914-го по всем губерниям России МВД разослало секретный циркуляр, гласящий о том, что в случае начала военных действий необходимо полностью запретить торговлю водкой. "Военные действия" не заставили себя ждать.
"Воспрещается на время с первого дня мобилизации впредь до особого объявления:
- Продажа или отпуск, под каким бы то ни было видом, спиртных напитков лицами, получившими в установленном порядке разрешения на производство торговли питиями.
2. Продажа или отпуск спиртных напитков, как распивочно, так и на вынос, в частных местах; продажа питий всех категорий и наименований в пивных лавках и буфетах, на станциях железных дорог и при театрах и прочих увеселительных местах, за исключением ресторанов 1-го разряда, клубов и общественных собраний, причем, однако, из сих последних мест продажа на вынос не допускается.
Лица, кои окажутся виновными в неисполнении или нарушении сего обязательного постановления, подвергаются в административном порядке заключению в тюрьме или крепости на три месяца, или аресту на тот же срок, или денежному штрафу до 3000 рублей" (для 1914 года 3000 рублей – гигантские деньги. Для сравнения: легковой американский "Форд-Т" стоил 2000).
30 июля 1914 г. запрет на продажу алкоголя был повторен, но уже с уточнением – теперь он продлевался до завершения военных действий. А 17 августа 1914 г. последовало новое распоряжение: теперь под запрет попали продажа "спиртных напитков, рома, коньяка, ликеров, наливок и тому подобное" и "отпуск водочных изделий с водочных заводов и водочных складов". Кроме того, предписывалось в местах торговли водку и перечисленные виды спиртных напитков перенести в отдельные помещения, запереть их, а участковые приставы должны были такие кладовые опечатать. Попутно запретили продажу денатурированного спирта в частных торговых заведениях и аптеках.
В обороте спиртного было оставлено только виноградное вино. При этом оговаривалось: владельцам ресторанов и трактиров, где подавали вино, запрещалось пропускать в заведения явно нетрезвых людей, "а равно допускать посетителей допиваться до состояния видимого опьянения".
Отношение к этой мере было противоречивым, но вот пример одобрения данной меры:
"Результат временной меры – запрещения торговли крепкими напитками и пивом… во время мобилизации – ярко сказался на нашей отрасли труда – ломовом извозопромысле. Ломовой извозчик, типичный представитель всего грубого, даже дикого, в дни запрета преобразился. Привычная грубость смягчилась, появилось заботливое отношение и к своей семье, и к хозяйскому имуществу, работа пошла скорей, сознательнее. Нет и тех штрафов за нарушение правил езды и благопристойности. Заработок, получается, целиком и почти сполна идет на помощь в деревню. Словом, громадная перемена к лучшему. Немудрено, стали от них же самих поступать просьбы о возбуждении ходатайства продлить эти счастливые дни хотя бы до окончания войны".
Новый закон заметно изменил внешний облик городов и сел. "Воздержание прежде и заметнее всего сказалось, так сказать, на внешней стороне жизни, – отмечал заведующий лечебницей для алкоголиков И.Н. Введенский, – исчезли знакомые картины уличного пьянства, скрылись пьяные, растерзанные фигуры, оглашавшие улицы непристойной бранью, не видно стало всякого рода бывших людей, попрошаек, нищих, темных личностей и т.п. Общий тон уличной жизни стал сразу совсем иной. Прежде всего единогласно отмечается почти полное исчезновение хулиганства, которое за последние годы, как известно, было предметом особого внимания общества и правительства и принимало настолько грозные размеры, что потребовало специальных мер борьбы и особых законодательных мероприятий. Получая поддержку в низком культурном уровне, оно оказывалось продуктом по преимуществу алкогольным и с устранением алкоголя из народного обихода быстро пало".
А вот сухие данные статистики, отражающие последствия введения "сухого закона". Если в январе 1914 г. в Москве было составлено 1075 протоколов за нарушение общественной тишины, то в августе – 447. В январе чинов полиции нетрезвые люди оскорбляли 255 раз, в августе – 72. В стране стремительно падала преступность: в Москве и Одессе она сократилась вдвое, а в Костроме, Симферополе и Симбирске практически исчезла совсем. Почти до нуля упало число пьяных самоубийств… В то время 95 процентов молодежи в возрасте до 18 лет, 90 процентов женщин и 43 процента мужчин в России были трезвенниками, т.е. вообще ни разу в жизни не употребляли алкоголь.
Влияние трезвой жизни очень быстро сказалось на производстве: уже через год производительность труда повысилась в среднем на 9%, а в металлургической промышленности - на 13%. Количество прогулов снизилось в среднем на 27%, а в металлургической, то есть в самой "пьяной" сфере производства, - на 43%. Не было, как угрожали враги трезвости, ни гибели пьяниц, ни винных бунтов. Огромное большинство населения легко и свободно прекратило потреблять алкоголь. Только 2,8%, то есть самые заядлые алкоголики, с трудом отвыкали от вина. А 84% опрошенных требовали, чтобы "сухой закон" был сохранен не только на время военных действий, а на вечные времена.
29 августа 1914 года в Российской империи впервые был отмечен новый праздник – Всероссийский день трезвости. Во всех храмах Москвы состоялись торжественные богослужения. Из Успенского и других кремлевских соборов состоялся крестный ход на Красную площадь. Возле Лобного места епископ Можайский Дмитрий отслужил молебен, а протопресвитер Н.А. Любимов обратился к пастве с проповедью о благотворном влиянии трезвости. В 1915 году Праздник трезвости был отмечен уже двумя крестными ходами. Первый был из Кремля на Красную площадь. Второй – из церкви Варнавинского общества трезвости у Семеновской заставы к Ваганьковскому кладбищу и обратно. Массовым тиражом печатались антиалкогольные открытки, появились бесчисленные карикатуры, высмеивающие любителей "зеленого змия". В 1915 г. был снят художественный фильм "Ужасы алкоголя".
Другой темной стороной "сухого закона" стало возросшее употребление заменителей алкоголя. Это были "ханжа", денатурат, политура, древесный спирт, одеколон, всевозможные спиртосодержащие бальзамы. С 1 ноября 1914 г. алкоголь продавали в аптеках по рецептам. Начался рост наркомании. Выступая в 1915 г. в Государственной думе, депутат А.П. Вишневский вынужден был признать, что пьянство в России существует, несмотря на "сухой закон", так как торговля денатуратом, "одурманивающими квасами" и одеколоном идет бойко. Аптека же, по его словам, и вовсе превратилась в кабак, "где покупают к свадьбам и ко всем пиршествам всевозможные капли, всевозможные настойки, но вовсе не в миниатюрных флакончиках".
Подскочило и производство самогона. Если в 1913 г. в России было выявлено 600 случаев подпольного самогоноварения, то в 1915 г. их уже насчитывалось 6 тысяч, а к весне 1917-го – 9 тысяч. Было выявлено также 1825 заводов, которые подпольно занимались производством "особой" водки-"кумушки", 160 - тайно продолжали винокурение, 92 - очищали политуру, 60 - занимались очисткой денатурированного спирта.
Перейдем к ценам. Ключевой проблемой, под влиянием Сергея Витте, было сохранение золотого стандарта с неизменным разменом бумажных рублей на драгоценные металлы. Решено было как можно плотнее насытить внутренний рынок золотой монетой, что привело в итоге к потере из оборота почти 0,5 млрд золотых рублей, припрятанных населением на чёрный день.
Золотой запас России был колоссальным: в пять раз больше, чем у Великобритании, и в три, чем у Германии. Госбюджет был вторым в мире, уступая лишь германскому в абсолютных величинах. В 1913 г. он составил по доходам 3,431 млрд золотых рублей при расходах в 3,383 млрд. За 1890–1913 гг. бюджет вырос в четыре раза, за 1900–1913 гг. удвоился. За предвоенные пять лет профицит составил 178 млн руб., при этом без повышения налогов, только за счёт роста российской экономики. Доля военных расходов в бюджете в последний послевоенный год — 26%. При этом госдолг составлял 4,57 трлн долл., расходы на его обслуживание — 208,7 млн долл. Зарубежные кредиты занимали в структуре госдолга примерно половину, а сам госдолг по отношению к объёму бюджета и по доле расходов на обслуживание был существенно ниже среднего показателя великих держав (всего их насчитывалось восемь).
Нехватку денежных ресурсов государство восполняло безудержной эмиссией, к 1917 г. бумажный рубль стоил 25–27 копеек. Курс рубля поддерживался не только золотым запасом, но и военными победами на фронтах. В частности, генерал Брусилов выступил как маркетмейкер, задавший бычий тренд. Знаменитый Брусиловский прорыв в июне 1916 г. благотворно сказался на курсе рубля. Биржевой курс в Париже увеличился на 10,5%, в Нью-Йорке на 11,4%, Копенгагене на 14,4%. Котировки Лондонской биржи снизили курс фунта, который стал стоить чуть дороже 14 руб., при этом в начале года он фиксировался на уровне 16,38 руб. Но военные успехи быстро иссякли, что негативно сказалось на курсе рубля.
Война увеличила внутренние цены на 100–500%. На второй год войны разразился хлебный кризис, запасы хлеба сократились в двадцать раз, был введён нормированный отпуск хлебных изделий (карточки). Исследователи уверены, что нехватку хлеба вызвала неспособность царского правительства обеспечить вывоз зерна из Сибири.
На фоне снижения доходов граждан наполовину к 1917 г., сокращение выпуска продукции достигло 60%, такие данные опубликованы профессором Российской экономической школы Маркевичем и профессором Стэнфордского университета Харрисоном.
Паника распространилась от финансистов и биржевых игроков на широкие народные массы, и вкладчики ринулись в банки, чтобы забрать свои деньги. В первую неделю после объявления войны банковские депозиты сократились на 352 млн руб. Ситуацию осложняло то, что 47 российских крупнейших акционерных банков располагали на 1 июля 1914 г. всего 220 млн руб. наличными при обязательствах на почти 2,5 млрд. Это было связано с довоенными нормами, согласно которым в кассе банки могли держать наличными не больше 7,5% объёмов обязательств.
Вкладчики опустошали депозиты и в европейских странах, которые боролись с этим административными мерами, ограничивая возможность доступа вкладчиков к их собственным средствам.
Российский Госбанк пошёл другим путём, начав массированную выдачу кредитов коммерческим банкам, за две недели второй половины июля 1914 г. казна выдала кредитов на 385 млн руб. Тогда как на середину июля банки были должны государству 179 млн руб.
Эти меры позволили сбить волну паники и сохранить регулярность платежей и расчётов. Интересно, что существенная часть изъятых вкладчиками средств из частных банков была переложена в Госбанк. К 14 августа депозиты граждан в нём выросли до 357 млн руб. с 209 млн. К концу августа вкладчики потянулись с деньгами обратно в частные банки. В начале 1915 г. средства граждан в них почти достигли довоенного уровня.
Российская империя в период своего распада породила немало административных приемов, использованных впоследствии большевиками. Это — продразвёрстка, экспроприации, продуктовые карточки, паспортизация городского населения, всеобщая воинская обязанность и круговая порука с целью пресечения посягательств на политическое руководство. Первенство в применении этих способов мобилизации приписывают Советской России, но все они были созданы чиновниками царских ведомств, и практиковались в Российской империи еще до прихода к власти социалистов в 1917 году.
Во время Первой мировой войны нормированное карточное распределение существовало в ряде воюющих держав, в том числе в Российской Империи. Впервые в России карточки были введены в 1916 году в связи с продовольственным кризисом, вызванным войной. Затем этой практикой воспользовалось Временное правительство, установив 29 апреля 1917 года карточную систему во всех городах. Исключительно по карточкам распределялось зерно: рожь, пшеница, полба, просо, гречиха и др.
В Российской империи еще в 1915 году очень остро встал продовольственный вопрос. Армия требовала постоянного снабжения, большую часть трудоспособного населения деревень забрали в солдаты, так что сельскохозяйственное производство резко упало. На фоне дефицита зерна правительство не прекратило его экспорт за границу. В результате городское население оказалось крайне плохо обеспечено продовольствием.
В 1916 году пришлось ввести карточки. Сначала на сахар, так как основная часть фабрик по переработке сахара осталась в Польше. На одного горожанина в месяц приходилось 1200 граммов сахара (3 фунта), причём нормы снабжения крестьянского населения были несколько выше. Привилегированным гражданам давали ещё доппайки.
Кредитные и потребительские общества, союзы кооперативов и местные торговцы, городские органы самоуправления и земские организации для решения своих денежных и продуктовых проблем еще раньше стали вводить в местное обращение карточки. Разнообразие видов, форм, норм, ассортимента и принципов распределения свидетельствует о стихийности распространения карточек. Существующие локальные талонные системы были направлены, как правило, на решение социальной справедливости, благотворительности. Преимущества при получении калорийных продуктов, например молока и мяса, имели дети и больные. В некоторых местностях карточки выдавались только беднейшим горожанам и семьям нижних чинов, находившихся в армии.
Царское правительство было вынуждено принять ряд мер, направленных на ограничение потребления продовольствия населением. В мае 1916 г. Государственная дума провела закон о мясопустных днях.
Таков краткий обзор на социально-политическую сторону жизни РИ в ПМВ.
Автор - Николай Антонов