«Занимательная физика» оказалась занимательной в полном смысле слова. Митя не заметил, как пролетело время. Аленона подолгу застревала на страницах книги, даже если на них не было ни одного рисунка. Привлеченная каким-то интересным фактом, она быстро знакомилась с ним, а потом тыкала в это место пальцем, сопровождая свой жест возгласом: «Подумать только!»
Митя не всегда мог понять причину такого интереса. Что было занятного в том, что принятая в больших количествах тяжелая вода может вызвать угнетение функций живого организма или даже смерть? Однако из робости он всякий раз уступал нажиму Аленоны и терпеливо ждал, пока она не уберет свой сильный и совсем не воздушно-невесомый пальчик.
Завороженный, Митя автоматически проглатывал предлагаемые для прочтения куски. Мысли его были далеко, но при этом напрямую касались девушки. Легкий ветерок развевал кончики Аленониных волос, так, что зыбкие, от колеблющихся просветов между листьями яблонь, блики скользили по ним, вспыхивая разноцветными огнями, а потом еще быстрее бежали, как волны по глади широко раскинувшегося морского залива.
Наконец Митя и Аленона перевернули последнюю страницу и с удивлением обнаружили, что наступил полдень.
Обернувшись на шум шагов, они увидели, как в огород зашел незнакомец. Он был черен и кривоват, будто загадочный Мойдодыр, выходящий «из маминой, из спальни». Впрочем, присмотревшись, Митя увидел, что это был обычный парень в обвислых синих трениках.
– А где Светка? – пробормотал незнакомец с чудным акцентом.
– Ушла гулять с Валеркой, – ответила Аленона, призывно заложив ногу за ногу.
Парень усмехнулся.
– Сидите? Давай знакомиться. Я Жаназар, из Экибастуза. Слышали, есть город такой в Казахстане?
– Нет, не слышали. А вы слышали про Венецию? – неожиданно переспросила Аленона.
Жаназар, не почувствовав подвоха, радостно похлопал по ляжкам.
– Много слышал, по телевизору. Там, говорят, вместо улиц каналы, по которым на лодках катаются.
Аленона прижала книжку к животу, чтобы не расхохотаться.
– Мой папа ездил вчера в Венецию за сеном.
– Так это, недалеко от Дюртюлей, – обрадовано протянул Жаназар. – Сабантуй там был в прошлом году.
Поняв, что шутка не удалась, Аленона снова уткнулась в книгу. Жаназар, протянув Мите руку, поучительно заметил:
– Умная, блин, растет! Тебя как зовут?
– Митя.
Жаназар достал из кармана сигарету и, повертев короткими пальцами, закурил.
Некоторое время он стоял, прищурившись, разглядывая яблони, баню, огород, словно прикидывая в уме величину хозяйства. Впрочем, в его взгляде не было никакого серьезного расчета.
Аленона выпрямилась и, демонстративно повернувшись к Мите, сказала.
– Я вспомнила. Мне нужно идти баню топить. Но я еще приду вечером. А ты, Митя, придешь?
Жаназар насмешливо кивнул Мите.
– Что молчишь? Языка нет? Смотри, так всю жизнь проходишь подкаблучником.
– Есть, – сказал Митя. – Только мне тоже надо идти.
* * *
Вернувшись домой, Митя застал любопытную сцену. Альберт, синий, как индийский бог Шива, сидел на диване в желтой майке, а Зоя из всех сил трясла его, сопровождая свои действия матерными воплями. От натуги ее лицо раскраснелось, уголки рта перекосились. Альберт глупо улыбался и пускал пузыри.
Митя засел в сенях. Сев на кровать, он стал разглядывать вырезки из журналов, которыми были заклеены щели между досками. Первая изображала жницу, девушку со светло-русыми волосами, в венке из васильков. Лицо девушки отличалось настолько правильными чертами, что невольно настораживало, заставляя задуматься о ее умственных способностях. Другая была репродукцией картины Боттичелли «Весна». На фоне деревьев, в прожилках звездного неба, бегали одетые в полупрозрачные ткани девушки.
Неожиданно из комнаты донесся резкий крик, и в сени выскочила насмерть перепуганная Зоя. Она повалилась на кровать рядом с Митей.
Когда показался Альберт, он почти не стоял на ногах и был готов в любую минуту рухнуть на пол. Однако дядя нашел в себе силы снять с гвоздя пластиковый голубой ковшик и набрать налитой в эмалированный чан родниковой воды. Выпив его одним махом, он, сверкая распухшим, как подгнившее яблоко, лицом грозно рыкнул:
– Вот я вас!
Увидев затаившую на кровати супругу, он врезал кулаком по косяку так, что на нем остались вмятины от костяшек пальцев. После этого, также тяжело ступая, Альберт вернулся в комнату и рухнул на диван.
– Ой, Митя, за что он так меня! – начала причитать Зоя, уткнув залитое слезами лицо в сиреневую, с белыми цветочками, подушку. Ее щеки, еще свежие и румяные, тряслись от плача, ресницы дрожали. – Был мужик мужиком, а теперь не просыхает. Скоро, как Гера, допьется до белой горячки.
Митя сочувственно кивнул и поспешил выйти во двор. Только что прошел легкий летний дождь. Пыль не успела расплыться грязью, трава сверкала, словно разноцветные камни на дне ручья. Высокий черный забор, отделявший участок от владений соседей, подпирал старую черемуху. Подобно согнувшемуся под тяжестью ноши садоводу, она валилась на крыльцо дома. Ее зеленые листья казались еще зеленее из-за соседства с черными ягодами. Ближе к земле они висели редко, но выше, к макушке, выстреливали целыми гроздьями, будто виноград, так, что когда солнце попадало на их мясистую кожицу, они начинали сверкать, как глаза охваченных внезапной страстью девушек. Вдоль забора шел высокий деревянный бордюр, заваленный всяким хламом. Как рачительная хозяйка Зоя, конечно, не могла пройти мимо какой-нибудь железки или дырявого пакета. (Альберт, с похмелья, выбрасывал находки жены на улицу.)
* * *
Мите приснился сон. Он сидел в доме, когда обнаружил, что остался один. Тоска сжала сердце. Но потом Митя нашел целый ворох старых газет и журналов. Его внимание привлек номер «Мурзилки» с детской повестью про злого волшебника. Чтение внезапно перешло в реальность.
Они шли по краю пшеничного поля. На Аленоне была белая, вышитая разноцветными нитками-мулине, кофточка с короткими рукавами. Короткая, в складках, зеленая юбка обнимала ее бедра. Пружинистым колоколом она покачивалась в такт Аленониным движениям. Митя несколько раз пытался схватить девушку, но она всякий раз ускользала от него.
Наконец Мите удалось опрокинуть Аленону на землю, и они покатились по пахнущей свежим соком траве. Митя чувствовал тяжесть девичьего тела, обманчивую холодность кожных покровов… Но Аленона каким-то образом выскользнула из его объятий и долгое время лежала в стороне, сверкая матово-загорелыми икрами.
Отдохнув, они отправились дальше. В перерывах культурной посадки, в клиньях сорняка, аллели полевые гвоздики, кудрявился мышиный горошек. Беседка, обычная, городская, возникла как бы ниоткуда. Прямо посередине поля.
Внутри беседки сидел мужчина в светло-сером костюме с круглыми маленькими глазками. На его брюках лежала голубая фетровая шляпа.
Незнакомец поприветствовал гостей острожным кивком.
– Здравствуйте, дети! Располагайтесь. Мороженое будете?
– Никакие мы не дети, – возмутилась Аленона.
Мужчина, превратившийся вдруг в Максима, улыбнулся и, ничего не говоря, протянул два запотевших от холода вафельных стаканчика. Выражение недоверчивости сошло с лица девушки. Митя увидел, как она, облизывая губы, смотрит на Максима.
– Бесплатно?
– Конечно.
Митю вдруг охватил отчаянный страх. Он понял, что перед ними злой волшебник.
В этот момент призрак дрогнул, завыл метелью и поплыл, как изображение на киноленте. Теперь на его месте сидела высокая белокурая женщина. У нее были зеленые, словно затянутое ряской озерцо, глаза. Каким-то образом Митя догадался, что это Тулвика.
– Холод, белый снег! – воскликнула она.
И тут же Митя очутился один посреди бескрайнего снежного поля. Белые кристаллики сыпались ему на лицо, мороз щипал губы.
Митя двинулся вперед. Солнце красно-прозрачным, как свежая акварель, кружком четко вырисовывалось на фоне сине-фиолетового неба. Его белые, лишенные жизни, лучи скользили по сверкающему насту, придавая поверхности нереальный голубовато-розоватый оттенок. Линия горизонта – прямая, резкая, будто край бумажного листа, – не обещала ничего, кроме зимы и пустого пространства.
Но вот впереди мелькнули островки высохшей на морозе осоки. Желтыми метелками они торчали из снега. Спустившись в маленькую долину, Митя увидел сложенный из диких глыб замок. Мост через ров был опущен. Проходя по нему, молодой человек посмотрел вниз. Вода промерзла до самого дна. Стужа ударила внезапно, и рыбы – лини, язи, окуни – так и остались заключенными в прозрачный, как только что вынутая из магазинного целлофана линза, лед.
За воротами находился небольшой двор с фонтаном в виде трубящего в рог пастушка. Митя быстро перешел его и, поднявшись по широкой лестнице, постучал в закрытые двери. Не прошло минуты, как они гостеприимно распахнулись, и в лицо пахнуло непривычным теплом. Внутри по бесчисленным лестницам, анфиладам сновали призрачные слуги. Однако очертания и краски их одежд были вполне реальны. Митя даже ощутил запах кушаний и напитков.
Войдя в главный зал, обстановку которого составляли длинный стол и развешанные на стенах доспехи, Митя заметил сидящую перед камином женщину в красном платье и высоком остроконечном головном уборе. Отсветы рдяного пламени играли на ее одеждах, так что казалось, незнакомка истекает кровью.
– Иди к столу, – приказала она, не оборачиваясь.
Хотя что-то в голосе женщины Мите показалось подозрительным, он не смог противостоять внезапно охватившей его жажде.
Перед ним очутилось серебряное блюдо с ломтем яичного хлеба и наполненный темно-красной жидкостью кубок. Не притронувшись к хлебу, Митя жадно отпил из кубка. Вино ударило в голову, вызывая из небытия целый сонм сладостных воспоминаний: кусочки голубого неба, проглядывающего через зелень кленов, смех Аленоны, набитая товаром комната магазина в Утяево, еще какой-то магазин в Москово с выставленной на полке моделью яхты с треугольным парусом…
Митя увидел изображенные на блюде фигуры: охотника в шляпе с петушиным пером, пастушку в платье с лифом-сердечком. Присмотревшись внимательнее, он обнаружил, что охотник был вовсе не охотником, а красноармейцем в буденовке с уродливо большой пятиконечной звездой, пастушка – взрослой девицей – широкобедрой делегаткой комсомольского съезда в короткой кожаной юбке и красном платке. Митя засмеялся. Почему он не мог догадаться, что никакого блюда нет, и он рассматривает слайды: ГДР-овские голограммы плюшевых помесей Мурзилок и мумми-троллей на фоне инфернальных пейзажей с тряпичными деревьями.
За слайдами промелькнули кадры диафильма «Любовь к трем апельсинам», завершившись порнографической фотографией. Егор Паравозов, Митин одноклассник, нашел ее за батареей в подъезде. Композиция фотографии отличалась возбуждающей смелостью и совсем не напоминала скучные кувыркания хорошо сложенных юношей с полнотелыми матронами – повторяющийся сюжет продукции подпольных студий maid in Цыганские дворы.
Митя обернулся, с тем, чтобы поблагодарить хозяйку замка, как вдруг почувствовал подступающую к горлу тошноту.
«Отравлен! Отравлен!» – загремело в его ушах.
Александр ИЛИКАЕВ
Продолжение следует…
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!