Бывает так, что жизнь дарит нам много интересного, так случилось и со мной. Сложилось так, что я умудрился пережить столько различных хирургических вмешательств, сколько за неделю не происходит в среднем хирургическом отделении. Об одном из них я уже рассказывал, если точнее – рассказывал я про операцию удаления опухоли в голове. В первой части о причине операции, во второй – о следствии. В этот раз я расскажу про удаление своей первой феохромоцитомы. Это не самый частый случай в медицине, но иногда встречается, по-этому моя статья может быть интересна как пациентам, так и медикам.
Когда мне было десять лет я впервые почувствовал недомогание. Головные боли и головокружение, одышка, быстрая утомляемость, у меня ярким пламенем пылали щёки и уши, в висках стучало. Жил я с бабушкой, и, естественно пожаловавшись ей, было принято решение смерить мне давление. Тонометр у нас дома был просто рабочим аппаратом, потому что сама бабушка пользовалась им регулярно. Измерив мне давление, бабушка удивлёнными глазами посмотрела на меня и изрекла цифры 140/90. Для меня в 10 лет эти цифры были "китайской грамотой", но судя по бабушкиной реакции это явно было плохо. Бабушка умыла меня и сказала прилечь. Через полчаса мы повторили процедуру. Никаких изменений. Бабушка уже начинала паниковать, ну и я сам по инерции тоже. Была вызвана скорая. Долгая беседа, долгий осмотр и заключение: "Ну что, едем в больницу!". После этих слов запаниковал уже я сам. До этого я уже пару раз лежал в больницах, и ни разу мне там не понравилось. Но головная боль и пульс в висках не давали сил спорить, да и, честно сказать, права на это у меня не было. Меня быстро одели, собрали всё необходимое в рюкзак и отвезли в больницу. В этой больнице я лежал много раз, если быть точным, то каждые полгода, она мне в какой-то момент стала домом родным, но кроме таблеток и физиотерапии, там не было ничего. Таблетки менялись, менялся курс лечения, менялись дозы, но... Помогало это не на долго и я ложился снова.
К возрасту пятнадцати лет перестали помогать любые таблетки, и в очередной раз попав в детскую кардиологию, моя любимая Юлия Геннадьевна, врач-кардиолог, приняла решение взять у меня анализ на катехоламины. Анализ для меня был не сложным, но очень смущающим. Процесс представляет собой – в течении суток наполнять банку с волшебным "консервантом" (который оказался простой лимонной кислотой), а на следующий день тщательно перемешать содержимое и перелить в маленькую баночку. Собственно, её и нужно отнести в лабораторию. Спасибо, что хоть не всю. Кто хоть раз в детстве лежал в больнице или был в пионерском лагере прекрасно понимает, как смущают все эти процессы в детском коллективе, а когда трёхлитровая банка с твоей фамилией стоит посреди остальных маленьких, поверьте мне, это смущает ещё сильнее.
В конечном итоге оказалось, что этот анализ был сдан мною не зря, опасения моего доктора подтвердились и следующим процессом для меня стало УЗИ надпочечников. Тут рассказывать особенно много я не стану, думаю, что УЗИ в своей жизни проходили хотя бы раз все люди в возрасте от 25 и старше. Единственное неприятное в этом исследовании было острое тыканье датчиком куда-то под рёбра. И в этот раз оказалось, что это исследование я прошёл не просто так.
"В области межножкового пространства и тела правого надпочечника определяется объёмное образование круглой формы, размерами 18х21мм, с неровными чёткими контурами. Предположительно зрелая феохромоцитома".
Операции конечно были, но опухоль это была первая. Юлия Геннадиевна пригласила меня и мою маму к себе в кабинет и долго, стараясь очень мягко, рассказывала нам о том что "это - не приговор". Говорить, конечно, можно что угодно, но надо сказать, что мы оба вышли оттуда молча глядя в пол. В руке у моей мамы была история болезни с направлением в соседнее знание, к хирургу-эндокринологу.
В соседнем корпусе больничного городка нас ожидал молодой и улыбчивый мужчина в белом халате. Он взял в руки мою историю болезни и принялся внимательно её читать. Через некоторое время, оторвав глаза от текстов, он задумчиво взглянул в окно, от его улыбки не осталось и следа. Это я уже теперь понимаю, что феохромоцетома для него было примерно таким же открытием как и для меня. Ежедневно оперируя "щитовидки", как-то привыкаешь к своей работе, но я умудрился принести в его практику разнообразие. Семен Степанович (а именно так его звали), вышел, попросил нас подождать и вышел из кабинета. Спустя несколько минут он снова вернулся с улыбкой и сказал: "Так, в понедельник жду Вас в приёмном покое".
В приёмном покое меня лично встретил Семён Степанович Семёнов (родители оригиналы), мама поцеловала меня в лоб и я пошёл в неизведанное. Стандартное хирургическое отделение, по которому гуляют люди в "ошейниках", что удивительно – по большей части женщины. Мне выделили "царскую" послеоперационную кровать, потому что уже тогда мне другие по росту не подходили. Обычная больничная еда, из развлечений – карты, газеты и телевизор, всё как обычно. На следующий день ко всем моим обычным таблеткам добавились альфа-адреноблокаторы. И уже через два дня я почувствовал разницу. Оказывается, моя вспыльчивость, раздражительность, тяга подраться и на кого-нибудь поорать, неугомонность и бессонница, были не особенностями моего характера или подросткового темперамента, а чрезмерным изобилием норадреналина. В кое-то веке я спокойно поспал, а кроме этого моё давление показало цифры в 110/60, чего я вообще никогда не видел.
– Вот и цифры у тебя нормальные стали, как себя чувствуешь?
– Да ничего. А были сильно ненормальные?
– Да, были. Норадреналин высоковат был.
– А на сколько?
– Вот смотри, – доктор протянул мне историю болезни и я мягко говоря удивился "норадреналин референсные значения 15-80мкг/сутки", мой результат неделю назад был 360мкг/сутки.
– Оу..
– Ага. Вечером к тебе анестезиолог подойдёт, побеседуете. Сегодня лёгкий ужин и после 5 не есть. Понял?
– Понял
Конечно было страшно, как может быть не страшно?
Вечером ко мне пришёл мужчина с мощной щетиной и очень волосатыми руками. Спросил про рост и вес, спросил курю ли я и ушёл. Вечером медсестра "подготовила" меня к завтрашнему приключению и я сходил в душ. На ночь мне дали какую-то новую таблетку и я сразу же уснул.
Проснулся я значительно раньше чем обычно, несмотря на то, что в принципе просыпаюсь рано. Послонявшись по коридору, думая что про меня все забыли, я вернулся в палату, сел и стал ждать, глядя в треснувшую краску на стене. Через полчаса в палату вошли две медсестры с каталкой, я разделся, запутался в простыню и лёг на свою "карету". Пока меня везли по коридору до лифта, я видел глаза пациентов, которые с неподдельным интересом смотрели как я путешествую. Приехав в лифте на самый верх, медсёстры оставили меня лежать в коридоре, а сами пошли обратно. Так я пролежал добрых 10 минут. Эти 10 минут показались мне просто вечностью. Потом ко мне подошли другие медсестры и переложили на другую каталку, уже в ярко освещённую операционную. Следом за ними вошёл мужчина с волосатыми руками, помог мне лечь на стол и стал "играться" с системой капельницы. Тут же с другой стороны медсестра начала ставить мне катетер в руку. Маска. Сон.
Когда я открыл глаза за окном было уже темно. Голова просто раскалывалась от боли. На соседней кровати лежал мужчина под аппаратом ИВЛ и издавал страшные звуки. Во рту была сухость и омерзительный привкус, в носу – трубки. Я попытался позвать медсестру, но сил не было. Я уже был здесь, это – реанимация. Медсестра заметила моё "шевеление" и быстро подошла ко мне. Я попросил попить. Девушка налила мне в гранёный стакан чуть меньше половины тёплой кипячёной воды. Я отпил немного и понял, что у меня болит горло. Болел весь правый бок чуть ниже рёбер почти от середины живота и до спины. Из спины торчали трубки, лежать было неудобно. Я вкруговую был плотно обёрнут бинтом. За ночь я умудрился уснуть где-то шесть раз, по несколько часов.
Утром ко мне зашёл уже привычный мне доктор и спросил о моём самочувствии. Я коротко рассказал ему обо всём что чувствую и спросил, когда можно будет вернуться в палату, на что он ответил мне, что только завтра. Это меня особо не радовало, но всё таки других вариантов не было.
Когда меня прикатили к палате на каталке, я увидел, что у дверей меня уже ждёт мама в белой накидке и бахилах. Я перелез с каталки на постель. Больше всего я хотел встать. Мама подошла ко мне, обняла и поцеловала. Из пакета она достала для меня новый элемент одежды. Корсет плотно стягивал мне всё что можно, а учитывая мою не самую идеальную фигуру он сходился не так чудесно как на картинке. Но без него вообще было нельзя. Я упёрся ногами и затылком в кровать, просунул корсет под спину и застегнул на животе. Мда, теперь торчащую из спины трубку я буду ещё и стоя чувствовать.
Я попробовал сесть, но это оказалось гораздо труднее чем я думал. Встать лёжа на спине было невозможно, живот нельзя было напрячь, повернуться что на один, что на другой бок было мучительно больно. Чуть позже я изобрёл для себя своё решение: вместо того чтобы напрягать тело я стал отталкиваться от кровати руками через голову и, повернувшись на бок, падал на пол коленями, и вот только потом вставал. Стоять тоже было тяжеловато. Я подошёл к раковине и умылся. Я чувствовал себя на столько грязным, что сказать трудно. Стало значительно лучше, теперь я хочу в туалет, потом поесть, а самое главное – Я ХОЧУ КУРИТЬ. Но маме этого не скажешь... Я более-менее расходился, мама покормила меня домашним супом и я вообще разомлел.
Проводив её до лифта, я вернулся в палату и понял, что курящих там нет. Дошёл до курилки – тоже никого, и на удивление ни один хирург в отделении не курил. Я пошёл на пост.
– Света, а Вы курите?
– Тебе зачем?
– Я курить хочу, а у меня сигарет нет, – я типично сделал лицо "кота из шрека", в ответ добрая медсестра Света огляделась и достала из кармана брюк тонкую сигаретку
– На, только никому!
– Само собой!
Я пошёл курить. Счастье-то какое было, многие курильщики меня поймут. Вернувшись на пост, я присел на стул и позвонил двоюродному брату, сказал, что мне нужны сигареты и вернулся в палату.
На следующий день прямо с самого утра ко мне пришёл мой хирург и вызвал в перевязочную. В перевязочной я лёг на стол на левый бок и расстегнул корсет, хирург срезал с меня бинты и начал зажимом вытаскивать трубку. Эта сволочная вещь весьма плотно приклеилась ко мне и вынималась со звуком пробки из бутылки. Ощущения были незабываемыми. Потом зажимом с бинтом, пропитанным йодом, хирург взялся смазывать весь шов, шов слегка пощипывало, но не критично. Я приподнял голову, чтобы взглянуть на процесс. Шов действительно начинался на середине живота и заканчивался практически на середине спины, под слоем йода он чем-то походил на "венгерский шпик" (спасибо большое, что сало я не ем). Сверху, на солидный слой лейкопластыря, был наклеен бинт. Хирург сам застегнул на мне корсет, с неожиданной для его габаритов силой. "Следующий!".
Самой большой каторгой для меня оказался душ. Мочить шов было категорически запрещено, а вот помыться очень хотелось. Душ представлял из себя большую комнату, покрытую белой плиткой, в центре которой из стены торчала лейка, а чуть ниже краны. Лейка была установлена под средний рост, то есть мне на уровне подбородка. Так вот я, раздевшись и оставшись в одних шлёпанцах и корсете, исполнял такие акробатические этюды, что в цирке могли бы позавидовать. К слову, изюминкой к этому всему был тот факт, что дверь в душе не закрывалась, и всё отделение решило именно в этот момент сходить помыться.
Так прошло две недели. Я сам того не заметил, но у меня выравнялось давление и держалось оно в цифрах 120-130/80, что для меня является неслыханной нормой. К концу моего "срока" мне сняли швы, и я как будто выдохнул. Правда, корсет мне предстояло носить ещё полгода. Следующие пару лет я чувствовал себя замечательно.
Госпитализирован в плановом порядке. После предоперационной подготовки альфа-адреноблокаторами и дообследования произведена операция – Торакофренолапаротомия. Адреналэктомия справа.
Гистологическое заключение по препарату: правый надпочечник с опухолью: Узел представлен трабекуллярными структурами из крупных эозинофильных клеток с единичными гигантскими клетками. Заключение: зрелая феохромоцитома.
В последующем, мой хирург написал несколько работ по моей опухоли, за что теперь является профессором и дико уважаемым светилом всея медицины. Должны ведь пациенты врачам помогать? Я старался)