Утро. Очень холодно. Я открываю глаза. Что снилось не помню.
Солнце просвечивает через жалюзи. Отчего комната серая в желтую полоску. Зеваю, и спустив ноги нашариваю пальцами тапки. Понимаю, что еще слишком рано, раз мама спит.
Странно. Чего встал?
Иду на кухню. Из стены торчат руки. Три пары рук, если быть точным. Смотрю на них заторможено заспанными глазами. Настоящие руки, живые, отмечаю я на ходу.
– Чертовщина какая-то, – бормочу я, и пожимаю левую пару рук.
Что? Там сердце. Лежит и бьется на ладонях. На другие руки не смотрю. Просто иду себе дальше по коридору. Сам не знаю зачем пожал – надо было. Вот и все что всплыло в голове тогда: «надо».
Мама спит.
На кухне кот. Наверно не ложился еще. Подхожу, а он шипит, глаза выпучил.
– Ну ты чего, – шепчу я, – Барон?
Зрачки во всю ширь, точно два колодца. Пожав плечами, наливаю себе стакан воды и пью.
Возвращаюсь.
Никаких рук. Я довольно хмыкаю. И падаю дальше спать. До похорон еще целых пять часов. Только стоит мне закрыть глаза как звенит будильник. Минутой позже в комнату заглядывает мама и зовет завтракать.
– Сырники, – говорю я.
– Ешь давай.
Я медленно киваю. Мама как всегда бодра. Сижу и медитирую над кружкой с кофе. Глаза болят, точно на них спал всю ночь. А то и вовсе не спал.
– Как спалось? – спрашивает мама, поглядывая на меня.
Я вздыхаю, перемалывая во рту сырники, морщу лоб.
– Плохо.
Глотаю кофе. Повисает недолгая пауза.
– Бабушка снилась что ли?
Секунду я раздумываю: сказать ей? Мама же из тех, кто верит. Еще напугаю, потом жалеть буду что сказал.
– Можно сказать и так, – усмехаюсь я в кружку.
Затем ползу одеваться. Во все черное. Мой любимый цвет, среди прочего.
***
– За ноги ее подержи.
– Зачем? – не понял я.
– Как зачем? – по-свойски отвечает Мама, пока мы едем в морг – чтобы она потом к тебе не приходила.
Эта перспектива заставляет меня задуматься.
И все это она как всегда, между прочим. Как любят в моей семье: немного о смерти, а теперь о погоде, и снова о смерти…
– Вот мама мне говорила: помру, ты меня не бойся, за ноги подержи, и я приходить не буду.
– И это работает?
– Конечно.
Да только я вам скажу брехня все это. Не работает ни черта...
***
В морге нас встретил мужичок, который много шутил. Я даже решил: пьяный что ли?
На вопрос, что задают ему сто раз на дню: «не страшно вам тут… работать?» он ответил маме:
– Ха, жмурики! Боятся живых надо, – и подмигнул мне, – мертвые то меня пока не беспокоили.
Улыбка была что надо: от уха до уха.
Я всегда с интересом смотрю на людей, что много смеются. Особенно когда смеются над своими же шутками. Глаза у него были странные. С безуминкой.
«А меня беспокоили», – мог сказать я, но решил не лезть на рожон. Тем более в морге.
Мы стояли в зале с гробами. И я не мог отделаться от мысли что за мной наблюдают.
– Пойдемте, – позвал мужичок.
Он провел нас в другой зал с гробами. Куда меньше и темнее.
– Сделал что мог, – через плечо сказал он.
Наверно это про грим, понял я.
Он сверился с биркой и поднял крышку.
– Да, – заглянув в гроб кивнула мама, – хорошо прям. Прилично бабулечка выглядит.
– А? – это она уже мне сказала.
Я смотрел куда угодно, только не на бабулечку. Моим вниманием завладел потолок: сплошные трещины в штукатурке, следы подтеков, красивый ореол плесени в углу.
Поморщился от запаха: сладковатого и плотного. Не смотря на холод, мне было душно. Хотелось поскорей выскочить на улицу, да глотнуть воздуха.
К счастью пятью минутами позже мы уже стояли во дворе. Кругом чахлая рябина, да кусты сирени. Подтянулась не менее чахлая родня и знакомые. Перед нами выставили гроб на деревянных распорках. После чего все стояли и пялились на него.
Мама назвала это «прощанием».
Прощались молча.
В какой-то момент я устал разглядывать деревья во дворе морга и посмотрел на бабулю.
Что я могу сказать. Выглядела она… маленькой. Лицо усохло. А ведь я навещал её недавно: пироги приносил, говорил про отъезд. И выглядела она по-другому. А сейчас вот лежит. Точно чужая.
Это были мои первые похороны. Я не знал, что должен чувствовать. Пытался нащупать скорбь, чувство потери внутри. А еще удивился, что не заплакал – удивился и смутился. Ведь мертвых принято оплакивать. Но у меня внутри растеклась гнетущая пустота.
Я просто стоял и смотрел. А вот одна тетка и правда заплакала, причем взахлеб. Я даже не знал кто она. Стояла и тряслась. А вот бабулина подружка справа от меня энергично кивала, покачиваясь на каблуках. Я заметил на ее лице мечтательную улыбку и испугался.
Наконец мама шепнула:
– Ну, давай, – и кивнула на гроб.
Я оробел, не понимая: как она себе это представляет?
И тогда она выскользнула из толпы. Подошла к гробу и попрощалась с покойницей, обратившись к ней по имени. В самом конце накрыла бабулину ногу рукой и отошла.
– Давай, – сказала она сквозь зубы.
Тихо вздохнув я повторил её маневр. Нога была холодная. И тем не менее ничего сверхъестественного в ней не было. Нога как нога.
А затем я вернулся на место и с интересом следил будет ли кто ещё такой. Или мы одни с мамой пришибленные. Одна тетка – та что рыдала – и правда подошла, да подержала покойницу за ногу. Быстро так, точно ей неловко. Впрочем, как мне показалось там всем неловко было. Это единственная эмоция, которую я помню с похорон.
На поминках она только усилилась.
Возможно у них – это я про маму с теткой – это и сработало: вся эта лабуда с ногой. Но ко мне бабуля все равно приперлась.
***
Так уж вышло, что дед умер внезапно: рак кишечника. Взял и сгорел. Причем молча. В то время как бабуля уже столько лет примеряла на себе то один, то другой диагноз. Примерно раз в месяц стандартно «умирала», собирая вокруг всю родню и друзей: «на этот раз точно!», «вот-вот». Затем оправлялась и начинала выискивать себе новое заболевание.
Поэтому никто и не воспринимал эти разговоры всерьез.
Но смерть деда её подкосила. Все это поняли. Она перестала ходить. Так и пролежала последние 15 лет на кровати в комнате. Глядела в окно тусклыми серыми глазами и думала о чем-то. Разве что цветы на подоконнике по прежнему её радовали. Да и то не всегда.
***
По началу бабуля появлялась в моих снах лишь вскользь. Возьмет да мелькнет среди толпы на улице. А то замечу её сидящей в шезлонге у моря, в то время как я проплываю мимо на шхуне. Во сне расстояния не помеха – ты видишь все как вблизи. И я ее видел.
А затем она пришла на перрон, когда я садился в поезд. И начались эти странные разговоры. Которые я всегда забывал стоило проснуться. Но просыпался я рывком и всегда в поту. А она мне при этом неприятно так улыбалась под конец...
Она и при жизни была с характером. А после и вовсе распоясалась.
Из вагона я тогда вышел, стоило ей сесть в поезд. Опять мамины сказки: не садись с мертвыми в поезд.
– Ты же не поехал с ней? – в ужасе спросила мама за чаем.
– Нет.
Но после того случая бабуля насела на меня по-настоящему. Появлялась с кислой миной, что бы мне не снилось, и закатывала скандал. Я уже что только не делал: улетал, исчезал, бежал темными коридорами, брел по пустыне с бедуинами… Но стоило оглянуться – появлялась она и портила мне все сны.
У меня испортился аппетит, а затем и сон. Что говорить – все это сказалось на учебе. И сам того, не понимая, как, вот я уже сижу на приеме у врача. Мне выписали таблетки от тревожности. Советовали больше отдыхать. Но я и так не напрягался. Потом и вовсе взял академку в универе.
– У них легкий снотворный эффект, – предупредил меня врач про таблетки.
И я не понял хорошо это или плохо.
К тому моменту меня уже не отпускали навязчивые мысли. Злой рок, все такое. Да и уже дважды я видел «её» в коридоре. Бабулю самой собой. Ночью. Меня такими фокусами не напугаешь. Я с детства много чего нагляделся. Но маме я тогда ничего не сказал.
Она и без того решила, что меня сглазили. Я похудел, вещи на мне болтались. Под глазами залегли темнели круги. Да еще волосы посыпались.
Так что, когда я однажды вернулся домой застал маму окуривающей углы какой-то дрянью. В другой день она притащила батюшку, и всю квартиру окропили святой водой. У меня даже обои в углу от сырости отклеились.
Не знаю, как это все работает. Но бабуля той же ночью обрушила книжную полку мне на голову. Мои любимые книги!
Я свалил все на Барона. Хотя полка могла, и сама рухнуть. Старая была. К тому же кот ко мне месяц уже не заглядывал. Обидно конечно. А ведь мы с ним были лучшие друзья когда-то…
Наконец в одну бессонную ночь, когда я в очередной раз перевернулся на другой бок я кое-что вспомнил. У нас была собака: Люся. С детства на дух её не переносил. Вредная была. А главное визгливая засранка. И спала со мной – потому как после ссоры с братом я съехал из детской в гостиную. Где и остался. Спал на диване. А гостиную потом переделали в мою комнату.
Но до этого там спала Люся. И я делил с ней диван лет пять. А она бесила меня лаем по ночам. Однажды чуть не задушил её с перепугу. Сонный был и дурной.
И вот когда она умерла, а умирала она тяжело, от старости, и в конечном счете пришлось ее усыпить. Она стала проскальзывать ко мне во сны. Трусила за мной по пятам, мелкая собачонка, вот я и злился.
И тогда в одну ночь я отвел ее какими-то оврагами и вывел через пещеру к горам. Мы стояли на дороге, что спускалась в долину. Над нами висели низкие облака, шелестел ветер в траве. Я отчего-то знал, что дальше мне нельзя. Не стоит.
Хорошо помню тот воздух, такой свежий он был. Горный. А впереди – покой.
– Иди, – сказал я ей.
Она посмотрела на долину, на меня и потрусила вниз по каменистой дороге.
А я вернулся обратным путем. Больше она мне не снилась.
Врач бы сказал, что я с ней так попрощался. Отпустил. Да только я и не горевал вовсе. В отличии от мамы. А она не выдержала и через полгода завела очередную мелочь, то ли пинчера то ли что-то такое. Такое же визгливое.
В общем я полежал тогда и смекнул.
И вот появляется во сне бабуля. А я как ждал. Причаливаю к ней. Идем и болтаем в низине оврага. Я неожиданно добр. Кругом какие-то полупрозрачные колокольчики – светятся как звезды на тонких стебельках. Она наконец довольна, что я сообразил, что от меня хотят. Набрала себе целый букет этих светлячков. Кивнула. На том и распрощались.
Проснулся я тогда поздно. Давно уже так долго не спал. А на следующую ночь я уже был у нее дома. В комнате где она умерла. Само собой во сне – мне все это снилось.
Мы стояли с ней на пороге. А у окна, сложив за спиной руки стоял дед. Стекла светились закатным солнцем. Давно я такой красоты не видел. Было тепло и приятно. Бабуля подошла к деду и взяла его за руку. Он так и не повернулся. Но профиль его, волосы в седине, пачка сигарет торчит из брюк. Ведь я так его и запомнил.
«Попрощался», – понял я и проснулся.
Затем снова уснул, но то была уже обычная дрема.
За неделю вернулся аппетит. Стал улыбаться. И как-то забылось все это. Хотя кошмары все равно случались. Да в коридоре мелькало всякое. Но это уже было в порядке вещей. А после переезда в новострой и вовсе прекратилось.
***
А вспомнил я эту историю семь лет спустя. Родители к тому времени уже переехали на юг и жили у бабулиной сестры. Так сказать, дохаживали.
Так вот незадолго до её дня рождения – а бабулиной сестре исполнялось 83 года – у меня во сне хлопает дверь, и что я слышу:
– Я вернулась!
У меня аж мороз по загривку. Бабуля бодрая как никогда. Глаза горят. Я так и попятился.
Проснулся, лежу, смотрю в потолок ошарашено.
«Ну как так! – думаю я, – Столько времени прошло».
И думал, что вся эта галиматья начнется по кругу. Да только бабулина сестра через неделю умерла, сгорела от ковида, и меня больше никто из мертвой родни не беспокоил.