Сарсенбай подгонял коня. Позади остались долгие дни путешествия через такыры, и хотелось уже окунуться в благостную прохладу бухарских улиц.
Наконец, впереди показались минареты Бухары, откуда уже шел призыв на вечернюю молитву.
Сарсенбаю повезло, и он встретил у городских ворот знакомого сарбаза Карима. Незаметно сунув ему таньгу, он поинтересовался у него:
- Чего вырядился в черные шаровары? Парад что-ли?
- Да, начальство требует. Вот и одел парадные шалбары. Говорят, война скоро будет с красными, - ответил словоохотливый сарбаз
- Ты Карим, навоюешь! Тебя к врагам пусти - всех их женщин, обрюхатишь, как всех красоток в ховли (дом) у Ляйли - со смехом оборвал его Сарсенбай, беспрепятственно проехав в город. У других это могло занять и целый день.
Сарсенбай ехал по улицам Бухары и радовался новой встрече с этим древним и вечно молодым городом. Бухара, несмотря на адскую жару, летом привлекала его больше, чем Самарканд. Бухара был крепким городом, население которого видело многое и, самое главное, умело многое. Оно не нуждалось во внимании и, в отличие от Самарканда, который его правители веками с любовью одевали как Гюзаль (девушка-красотка), Бухара сама одевала себя.
После знойного дня на улицы опустилась вечерняя прохлада, и люди высыпали на улицы. Везде открывались маленькие духанчики (магазины-кафе), где можно было попробовать ташкентского вина, которое правоверным нельзя, но от этого больше хочется. Миршабы (полицейские Бухары), призванные конфисковывать и выливать всю эту гадость, сами после дежурства приходили в духаны, где облегчали душу.
В чайханах на топчанах сидели благообразные старики и пили зеленый чай. Обильный пот струился у них по лицам, и они привычно вытирали его кушаками (платок на поясе).
От хаузов шел остужающий и приятный ветерок, который дарил телу райское наслаждение после дневного зноя. Вот за это и любил Бухару Сарсенбай.
Но наслаждаться было некогда! Сарсенбая ждали дела и, самое главное - встреча с самой красивой девушкой на земле - Ойбике.
Всю дорогу до Бухары джигит вспоминал ее пленительную улыбку, грациозную стать и глаза, которые как будто смотрели прямо в душу, пленяя ее крепче любого аркана.
Вот и знакомая улочка, которая вела к дому мелкого коммерсанта Омара.
Сарсенбай с замиранием сердца постучал специальной ручкой в тяжелые двери дома. Из глубины двора послышался женский голос:
- Открыто! Заходите!
Это была Ойбике. Сердце у Сарсенбая так и ёкнуло. Он оправил свой новый чапан, осмотрел сапоги - не запылились, и даже показал камчой своему коню на привязи: типа - не шали.
Дверь легко открылась, и Сарсенбай оказался в раю. Ойбике улыбнулась ему и молодой казах не смог отказать себе в удовольствии окинуть взглядом девушку.
Ойбике была в обычном узбекском одеянии - атласном платье, таким зазывающим и одновременно закрывающем женское тело. Это сочетание было отработано поколениями у женщин благодатного Маверанахра, вынужденных скрывать свою красоту в отличие от дочерей степи.
Ойбике была дочерью Омара, который происходил из среднеазиатских арабов, сильно смешавшихся с местными таджиками.
Она приветливо спросила, как доехал Сорсенбай, и пригласила его в дом, где того ждал Омар. И спокойно зашла за ним туда же.
Для обычной бухарской женщины это было бы не слыхано - зайти за чужаком в дом. Но Ойбике была не обычной узбекской или таджикской девушкой, а ее отец - ученый человек Омар - мало соблюдал укоренившиеся традиции, считая их отжившими. Поэтому, на людях он вел себя как все, посещая мечеть каждую пятницу, а дома держал патефон, и даже провел телефонную связь.
Вот и сейчас он слушал из патефона мощный басистый голос какого-то русского:
Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зелёная сама пойдёт! Подёрнем, подёрнем, Да ухнем!
- А, Сарсенбой! Рад тебя видеть, джигит! Заходи, Ойбике-дочка, сделай нам чай.
- Как ваши дела, мавляна Омар? (мавляна - уважительный эпитет ученого человека). Я привез все расписки хавали.
- Очень хорошо! Накопилось много средств. Из-за этих войн между красными, эмиром, белыми и бандитами вся торговля нарушилась. Никто не хочет отправляться в дорогу. А нет торговли, нет и оборотных средств.
Сарсенбай уже год ездил по всему Хорезму и Бухарскому эмирату, забирая расписки по хавале. Хаваля была очень сложной финансовой системой, которую издревле использовали на Востоке. Вот потому, что Сарсенбай понял ее принцип, его подметил Омар и сделал своим посыльным. Хотя как подозревал молодой казах, он видел только верхушку айсберга.
Ведь хаваля была очень сложным инструментом среднеазиатских таджиров (купцов). Она предполагала выдачу клиенту кодового слова, по которому он мог получить необходимую и оговоренную сумму денег на любом базаре, где были люди, занимавшиеся этим древним ремеслом. Сложное ремесло, но удобное: не надо было платить сверх оговоренной суммы, что само по себе представляло опасность, так как ростовщичество запрещено шариатом.
А Сарсенбай возил все расписки по хавале, которые затем скапливались у Омара, и он мог вести учет. Как понял молодой человек, Омар был счетоводом всей этой огромной финансовой империи, верхушка которой была неизвестна Сарсенбаю.
Вот и сегодня Омар, приняв хурджун с расписками и обрадовавшись предстоящей любимой работе, сказал Сарсенбаю:
- Вот, игит, сколько расписок! Теперь все посчитаем, и можно полученные средства вложить в хорошую коммерцию, - как говорят русские купцы.
- Но ведь вы, сколько получаете денег, столько и отдаете.
- Ты прав! Но ведь, в Бухаре мы берем деньги серебряными таньга, а в Ташкенте выдаем их николаевками. А ты посчитай, что одна таньга здесь стоит 10 николаевок, а в Ташкенте за нее дают уже 100. И ташкентский купец, получив там код на 1000 таньга, отдает 100 тысяч николаевок. А здесь мы ему даем по курсу всего 10 тысяч николаевок. 90 тысяч остается нам.
Сарсенбай еще раз подивился финансовому гению тех, кто крутил большие средства даже в объятой междоусобицами стране.
Омар с большой неохотой отложил свои любимые счёты. Он внимательно посмотрел в глаза Сарсенбая и спросил:
- Как насчет послужить в армии бухарского эмира?
Сарсенбай за год общения с арабом, привыкший ко всякому, отреагировал спокойно:
- Можно и послужить. Надоело уже мотаться по городам и весям. А так - в казарме отлежусь.
- Вот-вот! Тут такое дело! Красные недовольны эмиром. По моим данным они уже подтягивают свои части в Каган (железнодорожная станция, недалеко от Бухары) и в Чарджоу (современный Туркменистан). Нужен человек в бухарской армии, который нам будет докладывать обо всем, что происходит. Нужно знать, кто выиграет в этой заварухе. От этого зависит, как будут дальше идти дела. Так что, если согласен, то мы тебя устроим посыльным при фармончи (командующий).
- Хорошо! Я согласен!
Сарсенбай в новом кителе юз-баши (поручика) ехал с особым поручением в ставку красных в Ташкенте. Он хорошо знал русский язык, и поэтому его отрядили отвезти к коммунистам послание. В нём бухарский эмир писал о том, что не собирается начинать против них военных действий.
Попутно Сарсенбай должен был узнать все, что происходило в ставке красных, и постараться задержаться у них, даже перейдя к ним на службу. И только при подступлении к Бухаре ему следовало вернуться назад к бухарцам.
Без особых проблем Сарсенбай достиг Ташкента и, показав мандат от представителя большевиков при бухарском эмире, был препровожден к одному из командиров - Валериану Куйбышеву.
Тот как раз вернулся с какого-то революционного собрания, и был возбужден, как всякий активный и вдохновленный идеей человек.
Радушно поздоровавшись с подтянутым бухарским офицером, он получил письмо эмира. Прочитав его, засмеялся:
- Эмир пишет, что не хочет войны. А почему же тогда его лашкары нападают на русских железнодорожников и угоняют скот у казахов. Не для того ли, чтобы нарушить наши коммуникации и лишить туркестанцев пищи?
Сарсенбай был удивлен этими словами и ничего не ответил. Увидев не притворное замешательство бухарца, Куйбышев спросил его:
- Вы сами казах?
- Да! Из алшинских каракесеков.
- Что думаете дальше делать? - прямо спросил Куйбышев
- Мне уже не хочется служить в бухарской армии. Родня моя тут неподалеку, от Ташкента, в Перовске. Думаю вернуться к ним.
- Отсидеться хотите?
- А что остается?
- Вы вот что! Возможно надо будет вернуться в Бухару с ответным письмом. Пока не торопитесь. Побудьте при мне. И снимите лучше вашу форму. Ненароком еще пристрелят.
Долго отдыхать в Ташкенте Сарсенбаю не пришлось. 27 августа 1920 года он прибыл в Каган на бронепоезде, высланном из Ташкента для поддержки Каганской группировки красных.
Как понял казах, дела бухарского эмира были не очень. Против большого количества пулеметов и современных орудий красных, одинадцати самолетов, пяти бронепоездов и 8 броневиков эмир мог выставить только 20 станковых пулеметов и старые орудия, стрелявшие ядрами.
Единственным преимуществом эмира была многочисленность его отрядов - боле 30 тысяч человек.У красногвардейцев только 12 тысяч. Но это были закаленные в боях мусульманские пехотные полки, тюркские кавалеристы, воевавшие против казаков Дутова, а также стрелковые полки, состоящие из фронтовиков Первой мировой войны.
Эмир мог противопоставить только храбрость и фанатичность своих воинов, которые в большинстве своем были вооружены холодным оружием.
Но, Сарсенбай также заметил, что в Самаркандской группировке, которая должна была наступать со стороны Ташкента, были не все силы, которые он видел в Ташкенте. Не было текинских всадников-туркменов из 1-го текинского дивизиона, очень заметных своим умелой джигитовкой и владением саблей.
Видно, они наступают со стороны Чарджоу, где должны незаметно перекрыть переправы через Амударью. Там нужна легкая конница, чтобы не допустить уход бухарского эмира с его сокровищами - догадался казах.
Сарсенбай решил остаться на батарее 152 мм-х пушек, установленых на железнодорожных платформах.
Он познакомился с командиром батареи - матросом-анархистом Семёном. Оказывается, он раньше "ходил" на Аральском море, и хорошо знал казахский язык.
Семён обрадовался земляку и на время похода взял его к себе ординарцем. Но с условием, что Сарсенбай, в случае чего, выполнит указание Куйбышева о передаче сообщения эмиру.
29 августа 1920 года началось наступление большевиков. Стояла жара и пользуясь этим бухарские лашкары постоянно нападали на красногвардейцев, пытаясь добраться до осадной артиллерии. Нападавшие понимали, что главная опасность именно в ней.
Лашкары искали любую лазейку, чтобы прорваться к 152 мм-м орудиям. Вначале лавой, которую легко отражали пулеметным и винтовочным огнем. Затем пользуясь полуденной жарой, когда казалось все вокруг испепелялось летним солнцем, они наскакивали группами по 10-15 всадников на стрелковую охрану орудий.
Гибкие и сильные лашкары молча и без выстрела выскакивали откуда-то из зноя и красноармейцы-татары из Поволжья, не выдерживая рукопашной схватки в адской жаре откатывались под вагоны, откуда стреляли по всадникам. Семён ругаясь выбивал стрелков из-под вагонов, заставляя их вступать в схватку с лашкарами, чтобы те не смогли подойти вплотную к орудиям.
Во время одной из самых сильных атак, когда лашкары уже взбирались на платформы, и уничтожили остатки заслона на помощь пришли стрелки из 1-го Восточномусульманского полка. Привычные к работе на хлопковых полях и ненавидевшие лашкаров за то, что они часто подавляли их бунты узбеки, таджики, персы и армяне вступали в ожесточенные схватки с лашкарами.
Один бросался под ноги коня, а второй лез на спину бухарского воина, пока третий уже схватив руку с саблей валил всадника на землю. Но даже в этой ситуации, привычные к войне лашкары умудрялись отбиваться и поранив нападавших уходить обратно в зной.
Всё-таки атаки стали редеть. Восточномусульманский полк стал в боевое охранение и надежно прикрыл орудия. Многие стрелки разжились лошадьми лашкаров, оставшимися без хозяев. Однако лашкары смогли сильно потрепать татарские 10-й и 12-й стрелковые полки, которые уже не могли быть ударной силой. Это задержало Каганскую группу войск красных.
После этого, Сарсенбай окончательно понял, что вся легкая конница находится на переправах через Амударью. На Бухару со стороны Кагана наступала в основном советская пехота.
Вскоре, Сарсенбая нашел посыльный из штаба Туркестанского фронта. Ему передали пакет и сказали вручить самому эмиру. Казах от радости чуть не запрыгал. В Бухаре была Ойбике, которая может была в опасности в связи с военным временем.
Переодевшись снова в бухарскую офицерскую форму, Сарсенбай вскоре оказался у Каршинских ворот Бухары. Здесь его впустили без какой-либо взятки. Стража была предупреждена о его миссии у красных и сам туксаба (полковник), отвечавший за оборону внешних стен сопроводил его к эмиру.
По пути, Сарсенбай видел, что бухарцы спокойно и деловито готовятся к обороне города. На стенах разместились лучшие стрелки, около ворот были выкопаны траншеи с пулеметными точками, а в сторону загородной резиденции эмира выдвинулась крупная группировка конницы. Правда это были в основном плохо обученные ополченцы, а не лашкары. Но для того, чтобы беспокоить фланги красных этого было достаточно.
А ведь так они могут и отбить наступление, измотав красных - думал казах.
Эмир был в окружении своих кушбеги и остального дивана (главный министр и правительство) в Арке.
Кушбеги вскрыл конверт и зачитал предложение большевиков прекратить сопротивление. В противном случае будет начат генеральный штурм.
Эмир гневно посмотрел на свой двор и обратился к Сарсенбаю:
- Ты был там, степняк. Расскажи нам об их силе
- У большевиков меньше войск, чем у вас. И они уже измотаны походом в жаре. У них много раненых и истощенных. Но зато у них есть тяжелая артиллерия, чтобы разрушить стены даже Арка (цитадель Бухары), и много пулеметов, чтобы отбить любую атаку твоих славных воинов.
- Слышали? Что предложите? - спросил мир у советников.
Советники начали наперебой предлагать различные способы отражения неприятеля, вспоминая даже времена Александра Македонского. Но, по лицу эмира было видно, что он уже не слушает советов и замыслил что-то свое.
Сарсенбай пользуясь суматохой в Арке сходил к Омару. Конечно, больше всего он хотел к Ойбеке.
Но Ойбеке он не встретил. Оказывается, предупредительный Омар уже услал ее горный кишлак, зная, что в Бухаре начинается заваруха.
Сарсенбай доложил арабскому торговцу о том, что легкая конница красных стережет эмира на переправах. Эту новость он предусмотрительно не рассказал самому эмиру. Омара остался доволен проницательным молодым человеком.
Информация решает все - добродушно сказал Омар - Но надо уметь пользоваться ею. После казни кушбеги (главы правительства) мирзы Насруллы, у нас нет уже своего человека в окружении эмира. Его новый кушбеги Низамиддин Урганджи как собака не даёт подойти к нему. Но думаю, я знаю, что нам делать.
Омар позвонил кому-то по телефону и коротко поговорив с ним, вместе с Сарсенбаем выехал в ночь. Вдалеке слышалась канонада. Это видно знакомый Сарсенбая - командир батареи Семён начал издалека обстрел внешних укреплений Бухары, со стороны Каракульских ворот. Пока обстрел не наносил большого вреда, так как стрелковые части большевиков не смогли занять предворотные укрепления. Их постоянно отбивали контратаками ополченцы, погибавшие десятками во время своих атак от огня пулеметов. Но их фанатизм делал свое дело и красные части не решались вступать в ближний бой.
Омар и Сарсенбай достигли лагеря лашкаров, которые были гвардией эмира. Сарсенбай увидел вблизи этих суровых воинов, которые веками служили бухарским эмирам - из поколение в поколение. Но теперь их было мало. Их основательно потрепали простые дехкане, ставшие бойцами 1-го восточного мусульманского полка.
Гостей встретил бухарский офицер связи, которому и звонил скорее всего Омар. Этот невысокий офицер, видно мало передвигавшийся и оттого медленно ходивший провел их к командиру лашкаров.
Омар договорился с командиром лашкаров о том, что тот за хорошую плату оставит их обоих при себе. А когда эмир будет требовать своих лашкаров для поездки куда-нибудь, то он включит их обоих в эскорт.
Торговец и казах переночевали в лагере лашкаров. А утром 31 августа на Бухару обрушился град снарядов. Это большевики, устав ждать сдачи города решили ускорить ее массированным артогнем.
Снаряды падали везде. Красные батареи, не имея корректировщиков стреляли по "площадям" (по выделенным участкам на картах), что приносило смерть не только воинам, но и в мирных кварталах.
По словам командира лашкаров, основные силы красные сосредоточили у Каршинских ворот. Там в атаку шли отборные части из фронтовиков. Омар послал Сарсенбая к Каршинским воротам, чтобы он как только наметится перелом, скакал назад и сообщил торговцу.
К Каршинским воротам шли отряды гвардии бухарского эмира. Они тащили дефицитные пулеметы, а сами шли ровным строем под командой русских офицеров. Было видно, что они хорошо вымуштрованы и обучены.
- Красиво умирать, идут! - подумал Сарсенбай
Он подъехал к воротам и его остановил стражник, потребовавший у него документ на проезд.
Уважаемый, я потерял документ на молитве в мечети. Но вот тебе другой документ - и он сунув в руки стражнику серебряную таньгу, проехал дальше.
Сарсенбай поднялся на стены. Над Бухарой вставало солнце и казах понял, что это солнце новой жизни. Ощущение этого было таким сильным, что он уже хотел ехать к Омару, но увидел как к траншеям перед воротами бросились в атаку густые цепи красных. Их встретил плотный пулеметный огонь, который стал выкашивать их как поле выкашивает опытный жнец.
На помощь к пехоте подтянулись броневики, которые подавили пулеметные точки бухарцев.
Бухарцев выбили из передовой траншеи. Редкая их толпа смешалась с красногвардейцами, когда по ним всем, со стен ударили бухарские стрелки. Несколько залпов выкосили ряды как красных, так и товарищей, оставшихся в траншее.
Только огонь прямой наводкой полевой артиллерии красных разметал бухарских стрелков. Саперы подтащили динамит к слабой части стены и вскоре раздался мощный взрыв, который обрушил несколько зубцов стены.
В пролом бросился отряд бухарских коммунистов, который окончательно выбил воинов эмира со стены.
В город ворвалась тюркская кавалерия, которая зачистила ближайшие улицы. После неё в Бухару вступала уже вся Красная Армия.
В это время, Сарсенбай скакал к Омару. Приехав к нему, он сказал, что все кончено для эмира и они присоединились к остаткам лашкаров, получивших приказ догонять эмира, ушедшего со своей сокровищницей к переправам через Амударью.
Они быстро нагнали уходивший обоз, и Омар, заручившись поддержкой командира лашкаров, подьехал к эмиру, окруженному своим гвардейцами-щербачами (шер по таджикски лев).
- Таксыр! Хотел предупредить тебя, что в Арке уже добивают твоих ополченцев, а переправы через Амударью заняты текинцами. Они ждут тебя, чтобы захватить твои сокровища.
- Это ты, Омар! У меня все не доходили руки, чтобы разобраться с вашим разросшимся торговым племенем. Плохо, когда в государстве две силы - эмирская и купеческая. Но верить тебе можно. Вы тоджиры все знаете. От этого зависит ваша торговля. Ты что-то хотел предложить?
- Эмир! Ты не сможешь увезти твои сокровища. Их все равно захватят красные. Мы тоджиры предлагаем тебе отдать их нам, а взамен ты получишь от нас обещание платить тебе каждый год 1/30 часть в любой части света от Стамбула до Дели. Ты знаешь, мы не обманываем. Это нанесет вред нашей репутации.
- Как смеешь ты предлагать мне такое? Я велю схватить тебя моим щербачам и они вздернут тебя на ближайшем суку.
Эмир махнул своим гвардейцам и те бросились на Омара. Тот стоял невозмутимо как вековой платан. А вокруг него сразу собрались лашкары, которые ненавидели щербачей, за то что они оттеснили их от дворцовой службы.
Две стороны ощетинились винтовками и саблями. Но Омар, предостерегающе кивнул головой и спокойно продолжил:
Мудрый делает то, что должен делать. Я ничем не хотел тебя обидеть. Но здесь хорошая сделка, к которой я возможно шел всю мою жизнь. Поэтому, эмир охлади свой гнев и снизойди до твоего раба. Я даю тебе возможность избавиться от груза и налегке уйти от красных. Иначе ты все потеряешь.
Наконец эмир понял всю выгоду предложения. Его кушбеги обговорил с Омаром все детали сделки и сокровища остались в руках торговца и под охраной лашкаров. Лашкары были честными воинами и за плату сопроводили сокровища в потайное место, где и оставили Омара с казахом.
Оставшись одни, Омар приказал Сарсенбаю скакать назад в Бухару и сообщить о сокровище другому тоджиру, который и должен был организовать вывоз сокровищ эмира. Уже через день все сокровища были оприходованы и пущены в оборот. Кроме тоджиров никто не смог бы этого сделать. Только у них были такие возможности.
Омар оставил себе только перстень-дубликат эмира, которым тот опечатывал фирманы (указы). А Сарсенбай смог наконец увидеться с Ойбике. И больше ему ничего было не надо. Молодость ценит другие сокровища, чем зрелость!
Бухарский эмир смог вырваться из окружения и вскоре оказался в Афганистане. Там он, до конца жизни, ежегодно честно получал от среднеазиатских тоджиров 1/30 часть своих сокровищ.
Автор рассказа выражает благодарность за редакцию Полянской Римме.
