Я часто слышал от стариков: «Вот подует ветер-симанки, и начнется зима». И долго считал, что симанки – это местное название северного ветра. Только потом, когда однажды рассматривал старую карту, я нашел на ней к северо-востоку от нашего села, в стороне от дороги, небольшую когда-то существовавшую деревеньку Симанка.
Раньше дороги наши были почти непроезжими. Приходилось шоферам сворачивать с основной дороги и объезжать трудные участки где-то стороной. Ездили в том числе и через эту Симанку.
Ой, какие дороги были лет сорок назад! С большим трудом ползли машины по разбитым колеям. А уж разъехаться встречным машинам или обогнать кого было невероятно сложно.
Вот однажды едет наш земляк дядя Петя в райцентр на стареньком «газоне» за дизельным маслом. Рядом с ним сидит грузчик, дремлет. Дядя Петя едет медленно из-за ужасной дороги, да и ездил старый шофер всегда не спеша, осторожно. И не видит дядя Петя, что за ним выстроилась целая колонна машин, на которых водители давно мигают ему фарами и сигналят, чтобы он добавил ходу или свернул немножко в сторону.
Не выдержал один молодой шофер, как-то исхитрился обогнать дядю Петю. Обогнал, остановил машину, подбегает к дяде Пете и кричит в запальчивости: «Ты что? Один по дороге едешь?!» Тот удивился и отвечает: «Нет, не один, с грузчиком».
Вот этот дядя Петя, возвращаясь как-то домой, заехал в Симанку, зная, что в деревне в этот день престольный праздник, гуляние. Погостил у кума, навестил свояченицу, встретился и посидел за столом с сослуживцем, а потом поехал дальше в родное Головино. В деревне наш земляк остановил машину около своего дома, лег по шоферской привычке на руль и уснул.
В это время два головинских парня, два брата, решили: надо им во что бы то ни стало побывать на гулянии в Симанке. Они аккуратно подвинули дядю Петю, один сел за руль, второй бережно поддерживал спящего с другой стороны – так и покатили на престольный праздник.
Когда дядя Петя проснулся, долго он удивлялся, чего это в Головино гармони играют, почему люди вон пляшут и поют. Ну, нет, это же не Головино, ведь это опять Симанка!
А тут и братья головинские подошли, которым шофер пожаловался на происки нечистой силы. Братья посочувствовали земляку, повозмущались, сели в кабину, и все поехали домой. Доедем! Втроем как-нибудь с нечистью совладаем!
Ну, вот и всё про Симанку.
Ан, нет!
Разговорился я однажды со старушкой, нашей, сельской. Ей уже больше девяноста лет, но она по утрам, бывает, сбегает до леса, то ягод, то грибов наберет, то веников наломает, пока домочадцы еще спят.
- А откуда ты, бабушка Настя, родом?
- С Симанки. Ты, поди, про такую деревню и не слыхал? Небольшая деревенька, в одну улицу. Я до сих пор помню всех, кто там в двадцатые-тридцатые годы жил. Напротив нас, немножко наискосок, были бездетные Егор с Василисой. Плохо жили. Она какая-то тихая, безответная, а он попивал, поленивался, да и руки дома по пьяни распускал. И однажды зимой пропала Василиса.
Когда все спохватились, искать стали. По баням прошлись, по сараям – не порешила ли она сама себя. А потом Егора стали пытать:
- Либо ты, антихрист, ухайдакал бабу-то? Да и в овраг куда бросил?
- Нет на мне такого греха! – испуганно божился пьяница, сам не понимая, куда жена пропала.
- К родителям вернулась? Так нет уже их.
- А не ушла ли она жить к столетнему деду Авениру? – нашелся кто-то из шутников.
Но больше всего склонялись к тому, что ночью вышла Василиса в отчаянии за деревню, тут волки и подвели ей черту. Будто бы кто-то и вой волчий несколько ночей подряд слышал недалеко от деревни. И следы звериные видели, и обрывки тряпок вроде бы находили.
Из района милиционер приезжал и тоже в бумагах на волков сослался.
А лет через десять была я в Михайловском на ярмарке в Михайлов день. Ох, и богатые раньше в селе бывали ярмарки! Народу видимо-невидимо! А товару, чего только не было! Мне мой Вася такой яркий полушалок в тот раз купил, а еще сапоги и полушубок, отороченный лисьим мехом.
И вот сижу я на сене в санях, караулю наше добро, гляжу: свят! свят! свят! Василиса идет! Я ее сразу узнала, нисколько она не изменилась. Только нарядная, пополневшая, и два мальчонки с ней рядом идут.
- Ты ли Василиса?- спросила я ее.
И она меня узнала:
- Соседка? Настасья? Ой, какая ты красавица! И не изменилась нисколько, значит, хорошо живешь.
- Куда ты пропала, Василиса? Мы же всей деревней тебя в церкви поминали. Думали, тебя волки съели.
- Ушла я от Егора, не смогла больше с ним. Думала, или в монастырь уйду, слыхала о нем, или будь, что будет. Шла и шла всю ночь. Молитвы читала, какие знала, песни пела, плакала и опять молилась. Утром меня незнакомый мужик догнал на паре лошадей, запряженных в сани.
- Садись, - говорит, - по следам вижу: давно идешь.
- Всю ночь, - говорю,- шла. От мужика своего. Не вернусь к нему.
Укутал он меня тулупом.
- Спи, бабонька, отдыхай, коли так.
Так и поехали мы с ним. Где-то останавливались, перекусывали, опять ехали. И привез он меня на свой хутор. Большое хозяйство. Жил Максим с мамашей своей, двое детишек, девочки, а жены уж полгода как не было.
- Оставайся, - предложил он мне.
- Нет, - говорю, - отогреюсь, отдохну и дальше пойду.
Сели ужинать. Младшая девочка, еще года нет, села на колени к бабушке. А которая постарше, худенькая, годика два ей, вдруг подошла ко мне и тоже на колени попросилась. Села, прижалась ко мне всем тельцем и затихла. А я прямо тоже замерла, потом вдохнула запах детских волос и всё – сижу, реву, обнимаю ребеночка и понимаю, что никому его уже не отдам.
Так и живу с тех пор на этом хуторе.
- А мальчонки твои, нет ли?
- Эти разбойники? Мои. Да не все еще, младшие дома остались.
Мальчики с обеих сторон доверчиво прижались к матери, и было понятно, что разбойниками они как раз и не были.
- А девочки? Старшенькие?
- И доченьки мне, и помощницы, и подруженьки мои!
- А ведь, Василиса, вроде бы грех всё это большой?
- Ходила в церковь, долго не решалась, а потом на исповеди рассказала батюшке, покаялась.
- Тебя сам Господь давно простил,- сказал батюшка мне, - сироток растишь, да и своих деток тебе Господь даровал. Живи, Василисушка, и Бога благодарить не забывай.
- А что, Егор-то живой, аль нет уже?
- Живет. Он потом ушел в приемки к вдове Марье Рассохиной. Такая здоровая рябая баба в Безденежье. Может, помнишь ее? Он так же и пить попробовал в приемках, но Марья его пару раз огрела по-хорошему. Егор, было, и на попятную от такой женушки, но ее братья живо объяснили ему, что так не положено. Жив Егор, жив.
- Передай ему, давно я ему все простила. Пусть и он не серчает.
… Вот такая история.
- А потом, бабушка, что было с твоими соседями?
- А кто знает. Потом в колхозы народ сгоняли. Церкви закрывали и рушили. Ну, а потом война была. И не стало нашей Симанки. Вон там она была, откуда ветер зимой дует.
… Опять смотрю на старую карту. Деревни, починки, хутора, выселки – всё исчезло, ушло в небытие. Дома, бани, амбары, сараи, хлевы, колодцы сгнили, упали и рассыпались в прах. Сначала всё заросло травой, бурьяном, потом лесом. Сохатые бродят, и волки воют.
А людей нет.
Все разрушено.
( Автор - Владимир Щеглов)