Чего он ждал от жизни? А ничего. В голубом небе проплывали облака – суда нештормового пароходства. У ног плескалась вода. Карасики, как малые наивные дети ловились почти на пустой крючок. Проплывали дни, как эти облака.
Дома он кашеварил на костерке – готовил варево для свиней. Ночью сторожил зерно на току.
Иногда вспоминалась война. Как сдав командованию личные документы уходил он с ребятами из войсковой разведки брать языка.
С войны он пришел инвалидом. Осколочное ранение в позвоночник. И потому ноги при ходьбе не слушались, заплетались. И ходил он с палочкой. Но считал себя физически здоровым.
Недавно отпраздновал юбилей – семьдесят лет. Выпил рюмку и призадумался:
«Интересно, сколько я еще проживу? До восьмидесяти? До восьми десяти пяти?»
«Ой, да живи уж до ста, кому ты мешаешь?» - сказал один из гостей. За это и выпили.
На току он проработал еще четыре года. Потом отправили на заслуженный отдых.
И сразу после этого он занемог. Уже редко его видели на улице. Выходил он только на крылечко, и то иногда, одев фуфайку. Районные врачи лечить отказались. Он лежал в кровати и подолгу кашлял. Сокрушалась внучка: «Да что же делать, как убрать этот кашель?»
«А он отвечал: «Кашлять надо».
Однажды пришла бывшая фельдшер, проработавшая в этом селе всю жизнь.
Прослушала его фонендоскопом. Отвела на крылечко жену : « Ну, готовьтесь, одно легкое уже отказало». Он умер в семьдесят шесть.
Памятничек ему сначала поставили простенький. Сварной, из металла, серебристый, с красной звездой. Когда могильный холмик осел, металлический заменили на памятник из черной гранитной крошки.
В день похорон в голубом небе проплывали облака – суда нештормового пароходства.
Как в те времена, когда он рыбачил, а время, казалось, приостановило свой ход.
Чтобы дольше жилось