Найти тему
ПозитивчиК

На изломе судеб II. Похищение. Часть 9

Фото из открытых источников
Фото из открытых источников

"Петя, у нас беда! Андрюшка пропал..." Виктория больше не смогла произнести ни слова... Перед её глазами стоял образ сынули. Он рос задорным, озорным и очень ласковым мальчишкой. С удовольствием помогал маме по хозяйству уже с тех времён, когда ходить ещё не умел. Ему удавалось удивительно быстро передвигаться на четвереньках, опережая даже кошку Люську, которая не отходила от него ни на шаг.

(начало этой истории - здесь)

Андрюшка раскрывал нижние дверцы и доставал из мебели всё, что там было припрятано - постельное бельё, мамины нитки, папины бумаги, одежду. Словом всё, что представляло малейший интерес. Когда родители освободили нижние этажи своей стенки, то у Андрюшки вырывался возглас удивления, когда за знакомой дверцей или ящиком оказывалась пустота.

Он заползал вовнутрь и проверял, - куда же всё подевалось? Затем вставал и опираясь на что-нибудь, будь это стол, стул или диван, тянулся своими ручонками, чтобы хоть что-то потрогать, погладить, достать или уронить на пол. Когда научился ходить, старался самостоятельно преодолевать любые препятствия - порог или бордюр. Очень любил сидеть у папы на руках или на шее.

Пётр Ильич или Пётр Первый, как его величали с лёгкой руки друзей-афганцев, спокойным голосом попытался как-то приободрить супругу, хотя сам почувствовал, как его ноги мгновенно стали ватными.

Переезд за переездом, неустроенный быт и ещё какие-то проблемы никак не давали им завести деток. А затем уже и отчаялись. Имея медицинское образование, они не могли объяснить причин, по которой аист никак не хотел залетать в их дом... Вике было 38 лет, когда она во время сложной операции почувствовала недомогание и приступ дурноты.

С трудом выстояв до конца и закончив свою работу на сердце очередного пациента, она на дрожащих ногах покинула операционную и присела на ближайшую кушетку, стоящую в бесконечном коридоре. Дежурная медсестричка подлетела к ней:"Виктория Андреевна, Вам плохо?"

"Ничего, Верочка, сейчас пройдёт. Принеси мне водички, пожалуйста..."

Тут из дверей ближайшей палаты выскочила проворная санитарочка - баба Шура, как её называл весь персонал. Шустро присела рядом и глянув на Викторию, тут же выпалила: "Ээээ, мать, да ты беременна! И давно это у тебя?"

"Баб Шур, не знаю. Мне сейчас не до вопросов. Нехорошо мне."

"Вот что, девонька. Я сейчас Петру Ильичу всё расскажу, а ты не вздумай по восемь часов стоять на операциях. Пора уже и про дитя подумать. Вот тебе кисленькая конфетка, а я побежала"...

Воспоминания коротким кадром пролетели перед глазами...

Сейчас Виктория сидела на лавочке и просто не понимала, как такое могло произойти. Андрюшка спал в своей коляске. Она на минутку забежала домой, попросив соседку присмотреть за сыном. Когда вернулась - ни соседки, ни сына. Лишь у самой дороги лежала его любимая игрушка - серый зайка, которого он не выпускал из рук.

Ей хотелось закричать, но ком в горле перекрыл ей воздух и она на непослушных ногах добралась до телефона-автомата, который был рядом с домом. С него мужу и позвонила. Затем хотела набрать милицию, но её окликнул какой-то молодой человек. С сильным прибалтийским акцентом он просил помочь ему в поисках какой-то улицы... Что-то там говорил на непонятном языке. Очнулась Виктория на лавочке у своего подъезда.

Её окружили соседи и пытались расспрашивать что и как. Сильная женщина, не раз видавшая смерть, спасшая от неё не одну сотню человек, прошедшая войну в Афганистане, сейчас была абсолютно беззащитна и растерянна...

. . . . . . . . . . . . . . .

"Пашка, Василька в охапку и к Петру первому! Потом объясню! Беда у них!" - пробасил в трубку Степаныч и выскочил из квартиры. Он почти уже собрал вещи, чтобы завтра убыть в распоряжение "Ставра", но звонок Петра в одночасье изменил все планы...

Через полчаса Степаныч в окружении друзей-афганцев пытался сложить в одну картинку несколько кадров, мелькнувших в его сознании...

"Вика, Петро, вы в милицию звонили?"

Те отрицательно покрутили головой. Соседка, которую Виктория просила остаться с сыном ничего вразумительного сказать не смогла...

Она неожиданно появилась из-за угла дома и катила Андрюшкину коляску, но мальчика в ней не оказалось.

"Вера, вспоминай, что произошло? Ты кого-то видела?"

Она только повертела головой и тихонько заплакала.

В этот момент подъехал милицейский УАЗик и из него с трудом выполз немаленького размера человек в форме милиционера, больше напоминающую танковый чехол.

"Здравия желаю! Заместитель начальника РОВД майор Мирошник..."

"Так, кто здесь потерпевший? Что произошло? Какие приметы мальчика? Кто родители? Куда вы смотрели? Всех посторонних попрошу удалиться. Остались родители, я сказал!" - с чувством собственного превосходства скомандовал майор.

Убитые горем родители бросились к нему. Огромный "Пётр Первый" молча стоял и слушал сбивчивые объяснения Виктории.

"Так, хорош тараторить! У меня голова уже от тебя болит. Давай сначала... Куда ушла, зачем ушла, сколько и где болталась...", - рука Степаныча сдержала Петра, который готов был дать хорошего "успокаивающего леща" этому чуду в форме.

Рядом появилась миловидная девушка и старалась записывать показания Виктории.

"Чо ты там пишешь? Иди осмотри место преступления! Я что ли буду за тебя работать? Чо таращишься? Иди уже!"

Степаныч сделал несколько шагов к этому типу и положил свою тяжёлую руку на место, где по законам анатомии должна находиться шея. Наклонился и что-то ему на ухо прошептал. Майор поначалу попытался что-то возразить, но скривился от боли и оставался с этой гримасой ещё с полминуты. Затем одёрнул китель, поправил съехавший набок галстук и обратился к девушке - следователю:

"Наташенька, хммм. Наталья эээ.. Сергеевна, осмотрите, пожалуйста, место возможного преступления. Записывайте всё подробно, не спешите. Мы потом всё приобщим к делу. Спасибо!"

"Мммм, извините, как Вас по имени-отчеству? - он обратился к Виктории...

Степаныч отошёл к друзьям и тихонько шепнул: "Ребята, мне очень не нравится этот тип. И не потому, что он такой... короче, какой есть. Он приехал с самого РОВД, не участковый появился, а он. При этом милицию никто не вызывал. Как бы за ним незаметно проследить? Василёк, а может быть...", - Степаныч лукаво улыбнулся.

"Сделаем, командир! Пашка, хватит глазами в него целиться, пошли! У меня есть идея..."

. . . . . . . . . . . . . .

Новая резиденция Сулеймана напоминала больше крепость, нежели административное здание. Несколько рядов различных заграждений - от колючей проволоки до сигнальных мин и видеокамер. Такого не было даже на чрезвычайно важных объектах...

Сейчас Виталий и Бахтияр внимательно изучали схему объекта.

"М-да..., просто так не подобраться! А вот здесь у них секрет," - Виталий постучал остро заточенным карандашом по схеме. "Интересно, а почему его здесь не нанесли?"

"Виталий, так ты там был всего один раз. И что, всё так и запомнил?" - удивился Бахтияр.

"Баха, этот объект мы готовили к бомбовому удару. Но политического решения не последовало. Но даже если предположить невероятное и авиация всё же нанесёт сюда удар, то гарантии того, что Сулейман окажется на месте - никакой".

"Виталь, я сам должен покончить с этим шакалом. Я хочу видеть его глаза, когда он станет умолять меня о пощаде", - глаза Бахтияра загорелись неистовым светом мести.

"Я надеюсь, что ты не собираешься устраивать казнь его жён и детей? Верю, что у тебя хватит разума не превращаться в шайтана, Бахтияр".

"В схватке воинов не должны страдать старики, женщины и дети. Хотя..., какой он воин? Бахтияр немного помолчал и с усилием заставил себя сказать неожиданные слова:

"Идея Великого похода затуманила нам глаза и была воспринята, как благородная миссия. Мы пошли за ними, как безмозглые бараны. Нам говорили - убивайте неверных и вам воздастся по заслугам, даже если придётся умереть. Затем от борьбы с вооруженными воинами мы перешли к уничтожению медсанбатов и колонн с гуманитарным грузом. Нам говорили: там лечат неверных, а продукты везут заблудшим, которые помогают неверным. И мы снова шли и стреляли, взрывали, уничтожали... Но когда разменной монетой в этой кровавой бойне стали храмы - тогда у меня и нескольких моих соратников ум перестал всё это понимать... Мы заявили об этом. Никого из них нет в живых..."

Бахтияр отвернул лицо от Виталия и тихонько сказал: "Он сжёг мою семью. Его слуги загнали всех в дом и подожгли его. У всех были связаны руки... Лейла, моя девочка..., а ей всего два годика... А Суринам..., моя любимая Суринам была беременна..."

Он заплакал. Тихонько, всхлипывая и вытирая своим большим кулаком слёзы, градом катившиеся по его щекам и исчезающие в густой и уже поседевшей за месяц бороде...

Сильный и отважный человек плакал от горя, которое чуть не убило его. Он плакал от обиды и горького сожаления, что когда-то изменив присяге, превратился в обычного бандита, хоть и послушал своего отца "идти и уничтожать неверных"...

Виталий не решился что-либо сказать своему хорошему знакомому. Заблудшему, потерявшемуся в калейдоскопе красивых картинок, что рисовали ему и многим другим Сулейманы, Газизы и прочая нечисть...

А сколько их, оболваненных "высокой идеей" не смогло остановиться ни перед кем: будь-то пленный, стоящий на коленях и молящий о пощаде, или ребёнок, беззаботно поднимающий с земли красивую, яркую, желанную такую игрушку со взрывчаткой внутри. И ни перед чем - даже перед уничтожением храмов...

Бахтияр успокоился и повернулся к Виталию: "Спасибо тебе, друг. Я понимаю, что это слишком важное слово, чтобы просто так бросаться им. Но ты меня выслушал. Дал выговориться. Мне стало легче. Вы, русские - странный народ. Можете принять боль другого человека, как свою. Почему так, Виталь?"

"Ты знаешь, Баха, не люблю я высокие и громкие слова. Мы сейчас с тобой расстанемся и пойдём выполнять приказ. Доведётся - встретимся ещё не раз. А если судьба не позволит, то я хочу тебе ответить на твой вопрос. Руси доставалось всегда очень больно и очень сильно. И с запада и с востока и с юга... Крови мы пролили столько в свою и чужую землицу, что представить страшно. А ещё страшнее то, что многие этого не понимают, забывают. Причем свои не понимают и свои же забывают..."

"Знаешь, Виталий, а по-моему самый страшный враг - твой друг, который становится Иудой, продавшимся за 30 сребреников..."

Они посмотрели друг другу в глаза. Когда-то их объединяла общая присяга. И сейчас что-то заставило этих сильных мужчин пожать друг другу руки и попрощаться, пожелав удачи...

Продолжение истории - здесь

Если история Вам интересна - можете поставить лайк, буду признателен Вашим комментариям. При желании подписывайтесь на канал. Всем мира и добра!