Пёна — это такая плоская штука, используемая вместо волокуши, просто мятый и местами надорванный стальной лист миллиметров 10 толщиной и размером где-то 3х6 метра, никак не желала ехать точно за трактором. Она постоянно съезжала то вправо, то влево, нагребая на себя вал снега и цепляясь за деревца, росшие вдоль дороги. Но трактор, старый МТЗ-82, весь покрытый сварочными швами и проволочными скрутками, похоже, сильно из-за этого не переживал. Деревья толщиной в руку пёна срезала как нож; что потолще — на мгновение останавливало наш бронепоезд, огромные колеса, обутые в изодранные покрышки, видавшие еще трансляции съездов КПСС, немного пробуксовывали, выбрасывая из под мокрого снега смесь черной грязи и веток, тогда деревья кренились, и мы двигались дальше. Я с двумя своими товарищами наблюдал эту картину сзади: мы сидели внутри моего подбитого вездехода, вездеход, на одной гусенице стоял верхом на этой самой пёне, растянутый лебедкой и стропом, чтоб не падал, и все мы ехали домой, вперед к очередному ремонту вездехода.
«Вот это внедорожник!» - восхищался с заднего сиденья один из наших парней, Вася, державший наготове пилу, чисто на всякий случай - «Че там твой вездеход? Вот он, восемьдесят второй!». «Да мы на озеро с отцом ездим, ага, там вообще бездорожье, но ему все равно» - отзывался Иван, который примостился у входа в кабинку, свесив ноги наружу, чтобы если что, быстро выскочить. Я же традиционно сидел на своем водительском сиденье, держась за рычаги, дабы никуда не вылететь, тем более, что вот-вот нам предстояло форсировать последнюю ручьевину на пути к деревне. Другой Вася, самый старший из нас, сидел сейчас в кабине трактора, и по движениям, которые он выделывал всем своим телом, было видно, как он крутит руль и остервенело жмет ногами на педали.
Да, на этот раз я попал в довольно серьезную аварию. Все случилось дня 3 назад, когда я отправился на очередную быструю и короткую рекогносцировку, из которой вернулся только спустя несколько часов, пешком. По пропиленной под «Буран» дороге я добрался до крайней точки своего маршрута и оказался на лесной поляне, меня там интересовало возможное продолжение дороги. Потыркавшись немного по таящему весеннему снегу я решил возвращаться домой, так как уже темнело, шел дождь, и вообще было там неуютно и как-то стремно.
Никаких других дорог я в сумерках, конечно же, не нашел, и мне ничего не оставалось, как поехать восвояси по своим же следам, что было очень даже неплохо. Ехать по собственной колее легко и быстро, а вот по целине, состоящей из такого снега — сущее мучение. Именно это меня и едва не погубило. Переезжая через очередной овражек, за которым начинался сложный извилистый подъем среди пней и бревен, на спуске я как следует разогнался, чтобы там вкатиться наверх без затруднений. Это мне, и в самом деле, удалось, и поехалось мне так легко, что скорости я снижать не стал, а только поддал газу, оказавшись на более-менее ровном участке. Спустя секунду мой стремительный полет резко оборвался. Машина получила страшный удар, подпрыгнула, я остановился и выглянул из двери, рассчитывая в худшем случае увидать погнутые грунтозацепы гусеницы. Но гусянка пребывала в полном порядке. Все оказалось намного хуже.
Позади виднелись мои следы, судя по которым я лишь немного слетел с колеи; там же из снега торчало конец бревна, который я не видел на подъезде, но который обнажился теперь, и на котором я только что подпрыгнул. И правая сторона моего вездеход — первый опорный каток, стоящий сразу за ведущей звездой, оказался вывороченным и теперь смотрел наружу, под углом градусов 45 относительно общей плоскости. Вот и приехали. Осознание масштабов трагедии приходило ко мне постепенно. До дома километров 6. Ходовая часть повреждена так, что дальнейшее движение теперь находится под большим вопросом. Эвакуация отсюда невозможна. Нужно пытаться выехать самому, благо все остальное, вроде, в полном порядке. Но, видимо, такова уж вездеходная специфика! Слава богу, что у меня с собой всегда есть и фонарь, и набор инструментов.
О том, чтобы ехать прямо так не было и речи, гусеница просто слетела бы и тогда я бы встал уже совсем надолго. Поэтому поврежденное колесо я просто снял и закинул его в кабину. Ехать в таком виде оказалось вполне возможным, только делать это пришлось с величайшей осторожностью, так как любое неверное движение привело бы сходу гусеницы и дополнительному геморрою в глубоком снегу и темноте. Но кусок загнутой балки со ступицей, который просто теперь торчал вниз, постоянно цеплялся за клыки ленты и ее грунтозацепы. Стоило мне хоть чуточку съехать с собственного следа, как снег тут же прижимал гусеницу к голой ступице, раздавался треск, и я начинал чувствовать, что вот-вот от машины что-нибудь оторвет. Да и в следах, в общем-то было не особо легче, но со скоростью в 2-3 км/ч я полз и полз по направлению к дому, постоянно клюя носом и чувствуя сильные удары в своей ходовой части.
Самым сложным препятствием на пути был глубокий ручей. За ним начиналась дорога, вполне проходимая для трактора, поэтому увидев бурный поток талой воды, я даже испытал некоторое облегчение. Почти дома! Правда, на том пути я проскочил его довольно легко, сперва провалившись, а потом сделав свечку. Но теперь снег был уже потревожен гусеницами, и если тогда ручеек выглядел обычным углублением в земле, то теперь через него с шумом лился целый водопад. Я только сейчас, в последнем тусклом свете догорающего пасмурного вечера разглядел, что со стороны леса, где повыше, слева от дороги разлилось целое озеро, а справа, под уклоном, там где в сотне метров протекает река, вода промыла себе широкое русло, которому уже много лет. Видно, ручей не так безобиден.
С огромной осторожностью я вполз в него. Машина, разумеется, забуксовала, погрузившись в слуд до верхних ветвей гусениц. Слава богу, что поток воды ее явно никуда не собирался сносить, но и пытаться форсировать преграду грубой силой я тоже не мог. Благо, у меня была лебедка, за которую я и взялся, как только почувствовал, что машина сама не едет. Черпая воду и снег сапогами я цеплял ее к тонким осинкам и так и сяк, но чтобы выдернуть весь вездеход просто так, тяги не хватало. Надо рискнуть! Натянув трос как можно сильнее, я сел в кабину и потихоньку, на первой передачи принялся рыть мокрый снег гусеницами. И о чудо! Машина сдвинулась с места. Так, подтягиваясь и подрабатывая мотором, я постепенно и вылез. Путь оказался свободен.
Я все так же, со скоростью улитки, грохоча поврежденными деталями продолжал ползти к спасительной деревне. Был момент, что я даже подумал, что мне вот-вот удастся сорвать джек-пот и так доехать прямо до дома. Но не тут-то было. Я смог преодолеть все бездорожье, но меня добила буранка. Вообще, для машин с дифференциальным поворотом, снегоходные путики являются самым труднопреодолимым препятствием. Обе гусеницы на него не помещаются, поэтому одна всегда оказывается на твердом утрамбованном снегу, а другая — на рыхлом. В итоге вездеход полностью теряет управляемость, его начинает целиком утаскивать в сторону рыхлого снега, и тогда, если ширина просеки позволяет, легче оказывается ехать вообще где-нибудь рядом. Но с моими поломками я себе такого позволить не мог и пытался проползти в любом случае по своему следу. И вот, очередной поворот, за которым меня стаскивает правым бортом в рыхлый снег. Заднего хода я теперь лишен, так как обвисшая гусеница от этого, скорее всего, слетит. Я пытаюсь как-нибудь проехать вперед. Гусеницу прижимает к балке. Раздается очередной удар. Я смотрю вниз, на кардан и вижу, что теперь он крутится совершенно свободно, хотя машина стоит на месте. Все ясно — правую гусеницу заклинило, и у меня лопнула полуось. Теперь-то точно приехали.
Но до крайних домов деревни теперь всего 700 метров, и пара километров до дома. Я стою практически на дороге, и спасти машинку можно будет хоть завтра. Глушу мотор, и в смешанных чувствах, скользя и проваливаясь в снегу, под дождем в свете налобного фонарика иду домой, размышляя о предстоящем ремонте. Собственно, сейчас он и происходит. Точнее, ремонт у меня вылился в очередную модернизацию и тотальное усиление конструкции. А вездеход, таки, даже без жизненно-важного катка смог преодолеть очень многое.