Алька была одержима театром. Маленькая, черненькая, яркая, большеглазая, - хорошенькая была, как черт. Ее бешеный темперамент, нервность, даже нервозность, было трудно выдерживать в жизни, но на сцене они были незаменимы. Альке было шестнадцать, она ходила в театральную студию и подумывала, не поехать ли поступать в Москву, время еще было. В тот блаженный период школа особо не напрягала и то, что мы делали вне школы, было зачастую более важно. Можно было, освободившись часа в три, забыть про нее и жить совсем другой, не то, чтобы взрослой, так, околовзрослой, а главное другой жизнью. В театральную студию ходили не только школьники, но и люди постарше, а рядом вращались люди совсем постарше, которые интересовались, может быть, не столько искусством, сколько свободными, раскрепощенными, темпераментными девочками, продвинутыми и развитыми театром, бесконечными горячими, искренними разговорами, разговорами, разговорами о качествах того или иного литературного персонажа, о сосуществовании противоположностей, единстве добра и зла и т.д. И Алька с маниакальностью средневекового ученого, ищущего философский камень, слушала, доказывала, спорила, впитывала, и не надо было быть семи пядей во лбу, всего лишь достаточно опытным, достаточно самолюбивым, достаточно циничным, достаточно начитанным, обладать романтической внешностью геолога, туриста, диссидента, рыцаря, чтобы увлечь и заинтересовать. Непуганым зверьком, польстившись на приманку дружелюбия, мнимой доброты и мнимой умудренности, радовалась встречам, шла за ним без опаски. А зря.
Это было обыкновенное изнасилование. С выкручиванием рук, порванной одеждой, синяками, криком и т.п.
Помешанная, как все тогда, на романтических пьесах Шварца и сценариях Горина, она все не могла понять, что же произошло? Дракон, находящийся внутри каждого, взял вверх над рыцарем Ланселотом? На время? Надолго? Навсегда? Или Ланселоту удастся убить в себе Дракона? Или это был приступ страсти? Вихрем проносились в голове обрывки разговоров, спектаклей, книжных строк, мыслей, образов, чтобы снова и снова, раздробившись, смешавшись, образовать кучу мусора и неизбежно привести к тому, что случилось. Так в состоянии шока и легкого помрачения сознания она решила пойти к нему и выяснить, спросить, что все это значит?
Как водится, заспанный и небритый, он слегка оторопело уставился на Альку, открыв дверь. Минуту помолчав, сказал: «Входи». Он не выпендривался и вел себя тихо – Алька была несовершеннолетней, и он побаивался, но побаивался слегка, так как ясно было, что Алька никуда заявлять не побежит. А что, собственно говоря, произошло? Если девочка идет с мужчиной, то понятно ведь, с какой целью идет, все знала, значит, хотела, если шла.
Нет. Не знала. А должна была знать? Да. Должна. Конечно. На что же тогда читала, что же, про что же тогда играла. Дура. Алька открыла глаза и поняла, что нет никакого Дракона, никакого Ланселота, а есть всего лишь бытовое скотство, даже и не скотство, а так, удовлетворение естественной надобности, а она как бы и не причем, свободна, гуляй. Алька схватила что под руку подвернулось, это была ваза, и швырнула в него. Под грохот разлетающихся осколков выскочила из квартиры.
Алька чувствовала себя так, как будто она утонула. Ворвавшаяся вода разрывала легкие и бронхи, давила на уши, заставляла согнуться пополам и терзала, терзала болью, отрезав от всего остального мира. Было гулко тихо, огромная толща воды над, только непонятно, почему она все еще видит и слышит, и даже может говорить, когда не может дышать. Была ли она влюблена? Да нет, это было просто доверие... Глаза были сухие, суше, чем всегда. Исчез такой притягательный влажный блеск. Слезы лились и лились, но вскипали внутри, нисколько не снимая жара.
Не жалела себя, не пережевывала своего несчастья, зарыла и поставила крест. Но едкая ирония, прежде всего направленная на саму себя, которая и помогла выкарабкаться из этого шока, с не меньшей едкостью обратилась и на окружающих...
__________________________
Продолжение здесь.