Сергей ЗЕНКИН
Все, наверное, знают, что это такое: люди часто недовольны, когда при обсуждении какой-нибудь книги или фильма разглашают их сюжет и особенно развязку. To spoil — значит «портить», и считается, что такие «спойлеры» отравляют впечатление будущего читателя или зрителя, лишают их эффекта неожиданности. В угоду им критики избегают рассказывать лишнее, намечая лишь общую сюжетную ситуацию произведения, а уж если нужно намекнуть на то, чем все кончится, делают это максимально уклончиво или же с предупреждением, — дескать, дальше пусть читают только те, кто все равно уже знает.
Так было не всегда. В Советском Союзе, если перед киносеансом устраивали вступительную лекцию кинокритика, публика шикала на лектора, когда он начинал сообщать слишком много подробностей о фильме. Но так бывало только в устном жанре; авторы книжных предисловий, а тем более газетные и журнальные рецензенты, вовсе не стеснялись пересказывать сюжетные детали. Понятие «спойлеров» и их запрет возникли сравнительно недавно, с развитием Интернета, а еще полвека назад обязанности критика могли быть прямо противоположными. Недавно мне пришлось прочесть сразу ряд англо-американских кинорецензий 1960-х годов: их авторы, все без исключения, считали своим долгом самым подробным образом изложить сюжет фильма (нового, еще мало кем виденного!), с начала и до конца. Они как бы говорили читателю: я добросовестный эксперт, я досконально изучил предмет, в нем все так-то и так-то… Представляете, как бы отнеслись к такому тексту сегодняшние редакторы?
Может показаться, что табу на «спойлеры» — это такая легкомысленная мелочь, каприз потребителя, которому потакают журналисты. На самом деле это знак серьезных сдвигов в культуре и массовом сознании.
Во-первых, избегая «спойлеров», рецензенты неявно признают, что критика — не независимая экспертиза, а рекламно-коммерческая деятельность. Она всегда рекомендовала своему читателю, что почитать или посмотреть; теперь же, оберегая новизну его впечатлений, она подчиняется издательскому или продюсерскому проекту, работает наподобие «тизера», рекламного ролика, призванного «раздразнить» покупателя. Это даже не зависит от содержательных оценок критика: он может прямо написать «плохая вещь, не тратьте на нее время», но форма его текста безмолвно гласит: «а чем все кончится, я не скажу, пусть вам будет любопытно».
Во-вторых, уклоняясь от пересказа сюжета, критик уклоняется и от ответственности. Раньше его можно было проверить, поймать на ошибках и выдумках — теперь же, критикуя книгу или фильм, он сам неуязвим для критики с точки зрения истины/лжи. Вместо определенных фактов и мало-мальски доказательных суждений он выдает лишь субъективные «мнения», не предполагающие никакой встречной оценки, кроме такой же субъективно-вкусовой (ну, или еще догматической); неважно, что там реально было в произведении, главное, понравилось мне это или нет. Сочиняя такие рецензии, можно вообще не читать и не смотреть то, что рецензируешь, — и, похоже, этой возможностью многие пользуются.
В-третьих, храня до последнего девственное неведение о сюжете, публика фактически рассматривает книгу или фильм как предмет одноразового использования. Его бессмысленно, неинтересно перечитывать или пересматривать, лучше поискать другой том литературного цикла, подождать новой серии сериала. Именно поэтому такой скучной кажется классика: в ней ведь все ходы заранее известны, знакомы еще со школы или же по бесконечным обработкам одних и тех же вечных сюжетов. Бояться «спойлеров» — значит считать искусство скоропортящимся продуктом, который надо скорее потребить и забыть: однажды вскрытый, он быстро протухает, «портится».
Коммерциализация искусства и его контрольной подсистемы — критики; безответственная «постправда» интерпретаций и оценок; дешевая, бросовая художественная продукция, к которой сводят культуру, — вот какие социальные симптомы скрываются в забавном слове «спойлеры».