Маргарита не просто заорала, она завизжала - дико, на высокой ноте, так что у самой чуть не лопнули уши. Одним прыжком прыгнув к кровати, она схватила топор, вжалась спиной в стену между окнами, замерла, боясь шевельнуться, хотя понимала, что спрятаться здесь, в этом домике у неё получится вряд ли. Медленно повернув голову она всматривалась в тёмный проем окна, и, почти теряя сознание от страха, увидела, что человек приник лицом к стеклу, и нос у него смешно расплющился, превратившись в пятачок, правда было совсем не до смеха. Но свет, наконец, прорисовал черты гостя - там, за окном, смущенно улыбаясь стоял Федюня, вернее Фёдор, как там его по батюшке, Рита даже и не знала. Он аккуратно побарабанил кончиками толстых пальцев в стекло, Маргарита, озверев, распахнула окно, потрясла топориком перед лицом придурка, взвизгнула.
-Обалдел? Чуть ума не лишилась, идиот дурной. А если бы рубанула топором меж глаз со страху? Дураком был, дураком и остался. Что надо?
Федюня перестал лыбиться, как умалишенный, хмуро сжал губы в куриную гузку, буркнул
-Привет, Ритк. Пустишь? Я на час, молока тебе приволок, творогу. Женка прислала.
-Носит вас по ночам. Утром не мог? Или горело?
-Так какая ж ночь, Рит? Восемь всего, темнеет рано. Куры и те только сели. А моя дура отдоила поздно седни, вот и хотела парного тебе прислать.
Рита вышла в сени, накинула старую кроличью шубку, оставленную бывшей хозяйкой, вышла в тёмный двор, открыла калитку. Фёдор вошёл, потоптался у крыльца, крякнул .
-Надо тебе тут лампочку вкрутить, чтоб во двор светила. Взавтрева приду, сделаю. Свет включишь, двор осветит, как днём. Всё не так боязно будет.
Фёдор протопал к дому, Маргарита, покрутив пальцем у виска, пошла за мужиком, наскоро смела снег, который он натащил в сени, хмыкнула
-Иди уж. На кухню давай, чай будем пить. А, хочешь, коньяку плесну.
Федор скинул полушубок, пристроил свою ушанку на вешалку, стащил валенки. Без всей этой сбруи, он как будто стал прежним - неуклюжим, смешным… влюблённым… Только вот лицо было другим, взрослым, даже старым. Так бывает у повзрослевших щенков маленьких собак - взрослая морда при детском теле - странный и страшный карлик…
-Не...Коньяку нет. Женка лопату обломает об спину, коль унюхает. Ты ж Лариску помнишь? Подружки были, вроде. Лариска и есть женка моя. Завтра к тебе обещалась зайти, интересуется.
Маргарита разлила чай, подсыпала печенья, села напротив мужика, вгляделась. Глаза Федюни смотрели из - под нависающих бровей, как мыши из норы - смутно, хитро, исподволь. А губы были все такими же - отвислыми, слюнявыми, жевал свое печенье, чавкая, как бегемот в цирке.
-Ты, Федь, изменился. Прям не похож на себя, встретила б, не узнала.
Федюня глянул быстро, будто толкнул взглядом, потом снова зажевал жадно, вроде Лариска его неделями не кормит.
-Ты тоже, Рит. Изменилась. Красивая стала, глаз не отвесть. Я тебя в магазе сразу признал, аж в животе ёкнуло. Царица. Да ты и была красивая, лучше всех.
Федюня опустил глаза долу, Маргарите даже показалось, что он покраснел, быстро допил чай, встал, нахлобучил свой тулуп, по медвежьи полез в сени, пыхтя, как паровоз.
-Пойду я, Ритк. А то люди увидют, разговоров будет, не оберешься. А у Лариски разговор короткий, чуть что и по хребтине. Пойду.
Маргарита, посмеиваясь про себя, заперла за одноклассником калитку, махнула ещё рюмаху, легла на кровать, прикрыла глаза и попыталась вспомнить. Тогда, в тот вечер, на танцах Лариска вдруг впервые так раздражённо отбрила свою лучшую подружку Ритулю, когда та брякнула: "Забери этого губошлепа, пусть отстанет. Замучил". Лариска прошипела, подбоченясь, точно, гадюка из травы: "Больно много выпендриваешься, красавица сраная. Губошлееееп. На себя глянь". И пошла по залу, играя крутыми бёдрами, дороднее и белее Лариски не было девки в селе. Подплыла павой к Федюне, заревела, как иерихонская труба 'Белый танец", положила руки на квадратные Федькины плечи, отгораживая его от всего мира, потянула за собой в центр зала.
Отрывочные кадры воспоминаний мелькали в смутном от коньяка сознании Риты, и оно блекло, покрывалось патиной сна, и вот уже её тело сладко качалось на его волнах, уносясь в нирвану…
-Хватит дрыхнуть!!!. Солнце уже на полдень скоро, а она подушку давит. Мужик вокруг дома скачет, пролезть не может. Она, Толян, такая всегда была.
Маргарита, очумев от резкого подъёма, шатаясь подползла к окну, там, переступая с ноги на ногу от вдруг грянувшего в ночь мороза стояли двое - румяная толстая деваха, с выглядывающей из под пухового платка короной толстой косы (захотела бы не узнать, да разве такое забудешь - подружка собственной персоной) и… Толик… Придурковатый муж, посинев от холода, намотав до кепки идиотское шёлковое кашне, прижал к своей дорогущей кожаной куртке небольшую искусственную ёлочку и выглядел Дедом Морозом со съехавшей напрочь крышей.
-Запускай. Вишь, околели. Не стой коровой…
Лариска обняла Толика богатырской рукой и потащила к калитке.