Бить детей в школе – нормально! Так я думала довольно долго. Точнее, я об этом совсем не думала. Просто воспринимала, как должное, как саму школу, как наличие в ней уроков, перемен, звонков, оценок, учителей, невкусной «столовки», скучной «домашки». Училась я с 1987 по 1997. Мою первую учительницу звали Галина Ивановна. Все десять лет, и еще долгое время после я считала, что это был лучший педагог в моей школьной жизни. Ее называли «сильный педагог», то есть после нее дети приходили в среднюю школу с требуемым набором знаний и навыков. Сейчас, когда я слышу «сильный педагог», почему-то представляю прапорщика, который может сломать новобранца через колено
В детстве мне всегда казалось, что учителя и ученики были по разные стороны. Стороны чего? Полей в тетради, баррикад, границ, планеты? Это были просто разные миры, всегда в контрах. Я принадлежала к особому редко встречающемуся виду существ - отличниках. Они ни там и ни тут. Их не любят ученики, хотя воспринимают, как раздражающую данность. Они не любят учителей, но не обладают характером легендарного Че, поэтому просто смиряются с реальностью, ищут лайфхаки выживания, алгоритмы безопасности – ответить первым, чтобы потом не дергаться, сделать что-то необязательное «по желанию», чтобы зачлись очки в ученическую карму на случай спорной ситуации. Я была отличницей.
Будучи отличницей, мое восприятие окружающей действительности даже не рассматривало вариант быть битой. Правила были понятны. Их доносили довольно однозначно. Если ученик не понимает с десятого раза, не показывает никакого прогресса, не смотря на многочисленные «вдалбливания», на него орали, его оскорбляли, его били. Я видела, как бьют детей, с первого класса. Это сейчас так пафосно звучит: «Я видела, как бьют детей». Тогда такая мысль даже не пришла бы мне в голову, выделить словно прожектором это особенное из рутины школьной жизни – я видела, как отвечают у доски, я видела, как ставят отметки, я видела, как бьют детей. Галина Ивановна била двоих, мальчика Вову и девочку Катю (имена сохранены). Она называли их дураками, говорила, что их место в классе коррекции и била головой о доску или парту. Мы притихали, как мыши. Что я думала в эти моменты? Я не помню испуга или негодования, хотя в моей семье насилие абсолютно отсутствовало. Скорее всего, основной мыслью было – слава Богу, я не дура и меня не надо бить. Кажется, так думали и остальные.
Наверное, у Кати были, как это сейчас принято называть, включенные родители, а у Вовы – нет. Катю мама с большим скандалом забрала в другую школу. Вову по инициативе школьной администрации перевели в коррекционную школу. Потом кого-то еще иногда били, но уже не так часто и не так усердно. Крики, оскорбления не заканчивались. Надо сказать, на меня не кричали ни разу, и я так и жила с ощущением нормального хода вещей – если ты не дура, на тебя не орут и тебя не бьют.
Когда тумблер переключился, и я посмотрела на весь свой школьный опыт совсем другими глазами, я не помню. Теперь уже, кажется, это как-то одномоментно произошло со всеми – все вдруг, как мантру, начали повторять, что детей бить нельзя и орать на них тоже нежелательно.
Это всеобщая трансформация не обошла и Галину Ивановну. У нее сейчас шесть внуков, самая старшая внучка родилась около двадцати лет назад с синдромом Дауна и многочисленными физиологическими диагнозами. Она училась в специализированной школе для детей с ограниченными возможностями. Галина Ивановна всегда много и тепло говорит о внуках, особенно о старшей. Ее радует любой ее успех, любое достижение и то, в какой доброй, поддерживающей атмосфере она росла и училась.
Мое мнение, как бороться с травлей уже сейчас тут
Заказать книгу "Травля: со взрослыми согласовано" можно тут.