Возвращаясь затемно домой я поймал себя на том, что рассматриваю идущего впереди человека. Серое пальто, желтоватое в свете фонарей. Поднятый до ушей воротник и торчащие во все стороны волосы. Было что-то нелепое в его походке, и я решил, что он пьян.
Я картинно вздохнул. Не люблю пьяниц. Нет, честно. Особенно когда едешь с ними в общественном транспорте. Мы явно следовали в одном направлении – до метро. И я подумал: хорошо бы сесть в другой вагон.
Оставалось обогнуть широкий палисадник и забежать в тёплый зев вестибюля. А затем пол часа тряски, шума, Елизаровская и считай дома.
А тут как назло дело ближе к зиме, шапку я забыл, ударили первые заморозки. Так что я прибавил шаг, запустив озябшие руки поглубже в карманы. Даже голову в плечи втянул.
После жаркого лета в Камбодже, которое слилось в моей голове в один сплошной медовый месяц я начинал потихоньку трезветь. От любви конечно. Радости поубавилась. Потянулись серые рабочие будни. Петербург уже не казался мне таким романтичным, как в первые дни знакомства.
Осень в этом году выдалась стремительной. Стоило пару дней полюбоваться красными клёнами в парке, посидеть под желтыми, лениво опадающими с дубов листьями, как на город напала шайка ветров.
Я разве что и успел только принести жене осенний букет. Все штаны замарал, пока насобирал. И не зря! Узнал, что ровно через девять месяцев – я всё посчитал, то бишь летом – нас ждёт пополнение!
А затем пришёл шторм. Неизвестно откуда. Зачем?
Гроза пронеслась по городу, жалила шпили церквей молниями, гудела водой в водостоках и конечно же добралась до деревьев в парке.
Следующим днём всё было кончено. Серые стволы дубов и кленов остались стоять, безмолвно взывая к свинцово-серому небу. Тем, кому особенно не повезло не досчитались веток, кого-то расщепило, другие рухнули под натиском непогоды.
Они лежали в грязи, покорёженные и жалкие ожидая прихода лесоруба. Лишь старый добрый газон ещё радовал взгляд. Как всегда, будет зеленеть до самой зимы, пока не укроется снегом.
Парень – со своей этой пружинящей походкой – даже не удосужился застегнуть пальто. И от вида, кружащего над ним пара мне стало не по себе.
Тут он перескочил через ограду и как ни в чем не бывало зашагал по газону, видимо решив срезать напрямик.
И меня такое зло взяло от этого всего. Вот правда. Да как он… что у него вообще там в голове происходит?
Я окликнул его. Причем громко. А ему хоть бы хны. Либо глухой, либо прикинулся. Знай себе пританцовывает на ходу.
– Вот же сволочь...
Мои глаза сузились. Я даже разглядел, что газон где он вышагивал, размахивая руками сильно притоптан. Да и выглядит так, что тропинка только зарастать стала после того как забор, поставили.
Возмущённый я сверлил парня глазами огибая палисадник. Но тут замер как вкопанный. Ровно на середине он исчез. Испарился.
Раз – и нет.
Я огляделся кругом. Но будто никто и не заметил. Идущая за мной парочка спокойно свернула к метро. Ни одна машина на дороге не притормозила.
Я нахмурился и посмотрел туда где секунду назад стоял человек. Но увидел лишь хилую струйку пара. В голову закралась неприятная мысль.
Сглотнув я перешагнул через заграждения, прости господи, и поспешил вперед. Мне погрозила кулаком бабка, бодро вывернувшая из-за угла к метро, мол что это я тут шляюсь, палисадники топчу. Но я на нее даже внимания не обратил.
– Сво-лачь, – услышал я.
Справедливо.
Осторожно ступая по траве, возле того места где видел паренька, я побоялся провалиться в канализационный люк. Ведь об этом были мои мысли. Что спасать придется…
Но потоптавшись на месте ничего не нашел. Я шарил в траве пока руки не замёрзли. Ни человека, ни ямы, тем более канализации, что так любят размещать в палисадниках.
– Но не привиделся же он мне?
Продрогнув до костей, я шмыгнул носом и одураченный поплёлся к метро.
«Слишком странно, черт возьми, – думал я, толкая дверь – чтобы быть правдой.»
Валидатор на турникете загорелся красным. Рассеянно посмотрев на него, я приложил карточку ещё раз.
– Мужчина вы что не видите, у вас деньги закончились?
Оклик стоящей за мной женщины заставил вздрогнуть. Тон у нее был мерзкий. Она закатила глаза и приложив карту протиснулась к эскалатору.
Виновато улыбнувшись я встал в очередь к кассам.
Недавно же пополнял. Нет?
Но деньги и правда закончились. Затем без дальнейших происшествий доехал до дома.
И все это время у меня из головы не выходил этот парень. Этот трюкач. Точно я столкнулся на улице с Дэвидом Копперфилдом. А может даже Гудини.
Не люблю загадки. Особенно такие, где туману напустят, мистики всякой... В Петербурге это любят.
Домофон не отвечал, и я воспользовался таблеткой, тут же вспомнив, что обещал купить молока. Но сил идти в магазин не было. Точнее не хватало сил «заставить себя пойти в магазин». Это чтобы вы не подумали, будто я ленивый какой.
Поднявшись на четырнадцатый этаж, я вставил ключ в замок. Он заел, и мне пришлось надавить на него, чтобы открыть дверь.
– Ну конечно, – буркнул я, и завалился в прихожую, – дорогая? Бон-суар, моя кисонька. Молоко не купил. Сил нет. Сейчас упаду.
Навстречу мне вышел суровый амбал в бардовом халате.
Моя челюсть отвисла.
Не хватало, чтобы следом вышла Нина в чем мать родила. Но судя по заспанной харе и перегару, амбал был один.
Меня быстренько выпроводили.
Я тогда долго курил под окнами, то и дело поглядывая наверх. Наши окна горели. Затем набрал номер квартиры. Никто мне не ответил. Набрал еще раз.
Спит что ли Нинка? А может к подруге уехала?
Я только сейчас понял: квартира то была совсем не моя! Ремонт, мебель в прихожей. Паркет за вечер не положишь, пусть некоторые умельцы и будут вам богом креститься.
– Этажом ошибся, – догадался я, – вот ключ и заело.
Совсем уж с этим чудиком у метро крыша поехала.
Набрал номер квартиры. Последняя попытка. Все тот же мужской голос – амбала я имею ввиду – ответил, что, если позвоню еще раз... Словом, не позвоню.
И вот, никакой тревоги, страха в голосе у этого хама. Точно знает: и в полицию не пойду и делать ничего не стану.
Ну это он зря.
А затем я заметил, что этажей то в доме куда как больше, чем в моем. Стал приглядываться: ну точно. С виду все то же кругом, да только в деталях не сходится: дерево во дворе лишнее, памятник какой-то. Кому? Когда успели поставить?
Но видимо давно: не могли же птицы так за один вечер… ну ей богу ж.
Так и дошел обратно до метро.
И присвистнул:
– Станция метро Смоляная, – прочитал я.
Даже глаза протер. Они среди прочего болели жутко.
Тут то в голове все и завертелось…
А я осел возле клумб у входа. Голову руками обхватил. Мимо бежали люди, спеша домой. Кто в метро, кто из. У меня же как выходило – дома нет. Здесь нет.
И так защемило сразу.
С тех пор я и скитаюсь здесь. Где бы это «здесь» не находилось. Перебиваюсь милостыней. Хожу в ночлежку.
Боюсь отдалятся от этого островка газона, где все произошло. День за днём, прохожу тем же путём, по заросшей тропинке. Вздыхаю. Затем иду домой. Точнее туда, где был дом. Или есть – будь я в нужном мире, да на нужном месте.
И так каждый день.
Перелажу через ограждение, бреду, в надежде, что на этот раз все сработает. Но дни слагаются в недели, недели в месяцы и ничего не меняется.
Разве что тропинка становится чётче. Вытаптывается газон.
И тогда я начинаю думать, что, когда на ней его не останется вовсе, да, вот тогда…
И я начинаю мерить этот участок шагами. Идёт ли дождь, снег, жарит солнце: я знай себе ношусь туда-обратно. Порой меня останавливают полицейские, точно я псих какой.
Да только мне и дела до этого нет. Мне надо вернуться домой.
Мне много раз предлагали работу. Честно. Мир полон добрых людей. Хоть это и не мой мир. Но я не могу не думать о жене. Родила ли она? Это сын? А может маленькая голубоглазая дочка… И носик у нее как у мамы, что-то от деда. Волосы конечно рыжие. Но глаза – глаза обязательно мои…
Пойди я работать, я просто уйду в нее с головой, появятся деньги, начну пить…
Нет. Я вежливо отказываюсь, говоря, что работа у меня есть. И дом есть. Жена. Ребенок…
Люди конечно не верят, но все же уходят, стоит мне продолжить свою беготню, да начать бормотать. Наивные.
Вчера я понял, что Нинка как раз родила. Должна была родить, если все прошло как надо. А может время в нашем мире течёт совсем не так как здесь? И там даже пары дней не прошло. Тогда я могу вернуться, а она и не заметит.
Заметит конечно, чего врать то. Но среди прочего, мне эта мысль нравилась.
Порой она меня успокаивает. Порой я плачу представляя, что, все-таки вернувшись обнаружу – а я верю, что вернусь – прошло много, слишком много лет. Может век. Два века. Не знаю. Никого уже нет в живых. По крайне мере из тех, кого я знал. Даже страшно становится. И вот я один.
Я все время один…
Спасибо, что дочитали рассказ! Если понравилось, ставьте лайк и подписывайтесь на канал. Будут и другие рассказы)