Знаменитая поэтесса, интеллектуалка, столп культурной жизни Азербайджана XIX века и ролевая модель для многих тысяч женщин – такой была Хуршидбану, дочь последнего хана Карабаха, ныне известная просто как Натаван.
Каково это – быть дочерью хана? Дворец, ковры, евнухи с опахалами, беспечная молодость, а затем жизнь за семью замками: либо брак не по любви в чужой стране, либо медленное увядание в отцовском доме… Хуршидбану выпала только одна карта из этого набора – замужество по принуждению. От остального она сознательно отказалась сама, поступив так, как мало какой принцессе пришло бы в голову.
Не такая, как все
Хуршидбану родилась в Шуше через десять лет после того, как Карабахское ханство ее отца окончательно перестало существовать. Мехтикули-хану было тогда уже 69 лет, и он успел пережить многое: смерть отца от руки русского офицера, переход на сторону врага во время русско-персидской войны (он был генералом русской армии), возвращение и прощение от российского императора.
Девушка осиротела в 13 лет, но беспокоиться о прозябании в богатом, но ограниченном статусе наследницы угасшего ханства Хуршидбану не грозило. Последние поколения династии Джеванширов были скорее интеллигентами, чем аристократами – и что самое удивительное, в значительной степени это касалось и женщин. Тетка Хуршидбану по отцовской линии Агабеим-ага писала стихи. Тетка по материнской – Гевхар-ага была и поэтессой, и музыкантом, а также покровительницей искусств и видной благотворительницей. Последней карабахской принцессе несказанно повезло, что после смерти отца она оказалась в доме Гевхар-аги. Что-что, а участь покорной служанки мужа ей теперь точно не грозила. Восточная поэзия, теснифы и рубаи, великолепная архитектура родной Шуши – девочка впитывала все это быстро и жадно. По некоторым сведениям, первые стихи она сложила еще в отрочестве – увы, они не сохранились.
К сожалению, далеко не всегда в то время девушка, даже отлично образованная и талантливая, могла распоряжаться своей судьбой на все сто. В 20 с небольшим Хуршидбану выдали замуж за генерал-майора князя Хасай-хана Уцмиева, управляющего Карабахской провинцией, по национальности кумыка.
Ничего хорошего Хуршидбану от этого брака не ждала: мужа она не любила. Однако назвать этот союз драматичным не получится. Все дело в личности князя Уцмиева. Культурный человек, он весьма трогательно относился к молодой жене. Патриот Кавказа – болезненно воспринимал любые формы ущемления национального достоинства горцев и как-то даже вызвал на дуэль русского генерала, придерживавшегося шовинистических взглядов.
Вместе с мужем Хуршидбану побывала в Тифлисе и Дагестане, встречалась с путешествовавшим в тех краях Александром Дюма. В доме Уцмиевых часто бывали знаменитый просветитель Мирза Фатали Ахундов и русский писатель Бестужев-Марлинский. В конце концов Уцмиев дал возможность Хуршидбану оставить его и вернуться в родную Шушу.
Место притяжения
А Шуша была прекрасна. Сравнительно молодой (основан всего-то веком ранее) город, она развивалась не стихийно, как большинство городов Востока, а по генеральному плану. Причем план этот предусматривал не насилие архитекторов над окружающей природой в сиюминутных интересах человека, а гармоничное сотрудничество с рельефом и ландшафтом. Поэтому и получился город одновременно благоустроенный и очень живописный.
Каждый квартал – махалля – заселялся обычно выходцами из одного района Карабаха и представлял собой замкнутое сообщество, центром которого были мечеть, общественная баня, фонтан, небольшой базарчик. Здесь все друг друга знали, поселиться чужому человеку было непросто. Таких махалля было 29: 17 – в восточной части (они, в свою очередь, делились на девять нижних и восемь верхних) и 12 – в западной. При своей обособленности все они естественным образом сливались в один город – прекрасную, многоголосую и шумную Шушу.
Вхождение в состав России несильно изменило характер местной жизни: все так же с рассветом распахивали свои двери караван-сараи (числом шесть – немало для уездного города; это указывает на бурную экономическую жизнь), открывались лавки и мастерские, жители спешили по делам. Жителей, кстати, в Шуше в 1851 году насчитывалось 13 тысяч, а в 1883-м – уже 26 тысяч (больше, чем в тогдашних Новгороде и Пскове, например).
Шушинцы гордились своей малой родиной, и не только потому что каждый человек считает свой город или село лучшими на свете. Шуше было чем гордиться и без учета локального патриотизма. На весь мир славились шушинские ковры с их характерным делением на четыре части: среднюю (хали), две дорожки по бокам (кенаре) и навершие (кяллеи). Жемчужиной города был дворец карабахских ханов – внушительное сооружение под красной крышей с множеством комнат и прекрасным парадным залом. По распоряжению и на средства Гевхар-аги были выстроены две мечети – Нижняя и Верхняя (Соборная), два медресе, общественная больница. Обе мечети возвел Кербалаи Сефихан Карабаги – великий карабахский зодчий, строивший культовые сооружения далеко за пределами Азербайджана – в Одессе и Ашхабаде.
А еще Шуша славилась своим музыкальным меджлисом и знаменитыми ханенде: Гаджи Гуси, Мешади Иси, Дели Исмаилом, Шахназом Аббасом, Бюльбюльджаном, Нештазлы Гашымом, Джаббаром Каръягдыоглы. Работали здесь и специальные музыкальные школы. Начиная с 1840 года (по другим данным – с 1848-го) в Шуше регулярно устраивали театральные представления (хотя стационарный театр откроют много позже). В том же 1840 году в городе открылась первая в Азербайджане уездная школа. Как к достопримечательностям водили шушинцы приезжих к домам своих земляков Рустамова и Мехмандарова – их стены были сплошь покрыты виртуозной росписью в исполнении художника Усты Гамбара Карабаги, работавшего над дворцом шекинских ханов. Шуша никогда не была провинцией в бытовом значении этого слова – напротив, столица Карабаха считалась крупным региональным культурным центром. А еще – просто приятным для жизни городом.
Из глубины чувства
Хуршидбану поселилась в самом красивом доме Шуши – возможно, даже более красивом, чем ханский дворец, в котором родилась. Дом этот был открыт для всех – немыслимая дерзость по тем временам. Еще большей дерзостью стал второй брак Натаван (под этим псевдонимом она все больше и больше становилась известна): избранником стал человек из простой семьи, зато горячо любимый.
Вскоре в браке стали рождаться дети. Первенец, Мир Аббас-ага, был любимцем матери. А когда его не стало в возрасте всего 17 лет, Натаван начала писать много стихов. Собственно, лучшими в ее поэтическом наследии считаются именно стихи о рано умершем сыне. На русский их переводила Маргарита Алигер, также потерявшая маленького ребенка.
Натаван стала душой «Междлиси-унс» – «Собрания друзей», литературного кружка, в значительной степени повлиявшего на азербайджанскую литературу своего времени. Кружок пропагандировал наследие национальных классиков и современные эксперименты.
Творчество самой Натаван по форме скорее целиком принадлежит классическим образцам восточной поэзии – например, она писала газели. Однако по содержанию ничего старомодного в них и близко не было. Подлинная свобода, искренняя чувственность, тонкое понимание природы, наконец, доверительный и откровенный разговор с читателем о любви – такой была поэзия Натаван.
Томлюсь и жду, но нет тебя,
Ты не пришел, скажи, зачем?
Опять вздыхаю я, скорбя...
Ты не пришел, скажи, зачем?
Не занялся ты, мой рассвет,
Унес ты сердце – сердца нет.
И я в тоске ищу твой след...
Ты не пришел, скажи, зачем?
Свою мольбу к тебе неся,
Я сотрясаю небеса,
Мой кипарис, моя краса...
Ты не пришел, скажи, зачем?
Так плачет Натаван и ждет –
И дни, и ночи напролет.
К ней исцеленье не идет...
Ты не пришел, скажи, зачем?
Осознание того места, которое Хуршидбану Натаван – прекрасная поэтесса и настоящая вольнодумщица, исключительно свободная как в своих мыслях, так и в поступках, – занимает в азербайджанской культуре, пришло не сразу: настоящее признание она получила в первой половине XX века. Зато признание это стало быстрым и всеобъемлющим. Ее стихи перевели на многие языки мира. В 1960 году в Баку открыли памятник работы Омара Эльдарова. Памятник ей, разумеется, был и в родной Шуше – по известным причинам он был также перевезен в Баку.
А еще памятники Хуршидбану Натаван стоят в Бельгии и Франции – в память о великой уроженке Карабаха, ставшей символом своеобразной эпохи Просвещения на этой древней азербайджанской земле.
Редакция благодарит Айбениз Исмайлову за помощь в подготовке материала.
Это известные стихи Натаван, посвященные умершему сыну, – может быть, поставить их целиком рядом с последней главой?
Мой сын, разлуки злой огонь вздымается во мне.
Душа, как слабый мотылек, горит на том огне.
Как в каждой песне соловья тоска о розе есть,
Так в каждом возгласе души, гремящей в тишине,
Порыв печали и тоски, и скорби о тебе
Звучит и в темноте ночей, и в лучезарном дне.
Когда-то юноша Меджнун Лейли свою искал,
Так ищет и тебя моя безумная тоска.
Она, мечтая о тебе и о твоем лице,
Бредет по остриям камней, по водам и пескам.
И слава о твоей красе не сходит с уст моих,
Как не смолкает плеск волны у прибережных скал.
И жил каменотес Фархад, и гору он долбил,
Чтоб за горой увидеть ту, которую любил.
И сотню неутешных лет в страданиях провел.
А для того чтоб ты, мой сын, опять дышал и жил, –
Страдать не месяц и не год, а сотни тяжких лет,
Аббас, у матери твоей достанет верных сил.
О как туманна жизнь моя, как дни мои длинны!
Не вижу солнечного дня и молодой луны,
Мне помнится цветущий сад, свидание с тобой,
Душа парила как орел в просторах вышины.
Но дикий вихорь крылья ей навеки надломил,
Любви моей не пощадив, не видя седины.
О было б лучше, если б я всю жизнь была слепой,
Не любовалась бы твоей небесной красотой!
Как рано высох светлый ключ, и кипарис увял!
И вот, мой мальчик, ты лежишь в земле, в траве густой.
И только камень говорит о том, что это ты.
А солнце яркое горит над каменной плитой.
Увидеть бы тебя на миг счастливым женихом,
Чтоб ты, потупившись, глядел в смущении кругом.
Отдать бы очи навсегда за взгляд твоих очей.
Не может сердце ни на миг подумать о другом.
Живу я в тесном уголке печали и тоски,
И слезы Натаван текут прозрачным родником.
Текст: Игорь Литвиненко
Иллюстрации: Алексей Курбатов
Журнал "Баку"