Прошел почти месяц. Миновал самый длинный день в году, длиннее стали охотничьи ночи Белогрудки. Каждый вечер с наступлением сумерек уходила она через подводный лаз на охоту, оставляя детенышей одних. Пушистые и неуклюжие щенки знали все особенности своей норы. Они уже подползали к воде в конце тоннеля, пытались лакать ее, фыркая и захлебываясь. Особенно активным был самый крупный в помете, увертливый и ловкий в играх щенок-самец. Он часто прятался в от своих сестер в дальнем конце забитого Белогрудкой отнорка, неожиданно выскакивая оттуда, стараясь повалить своих противников. В пылу игры-драки щенки покусывали друг друга, фыркали и шипели. Самец обычно выходил победителем во всех играх. Он разгонял сестер по углам гнездовой камеры, грозно и торжествующе поуркивая на них. Кромешная темнота окружает детенышей в норе. Но прекрасно развитые с самого раннего возраста осязание и обоняние позволяют им ориентироваться. Глаза их долго оставались закрытыми, ведь в темноте зрение не нужно.
К середине ночи утомившиеся щенки заснули, прижавшись друг к другу на сухой подстилке гнезда. Вскоре их разбудил плеск воды в тоннеле и приглушенное фырканье вернувшейся Белогрудки. Множество волнующих запахов принесла она с собой. Запахло речной водой, мокрой шерстью, ещё какими-то незнакомыми лесными запахами. Но все их заглушал с рождения знакомый, родной запах матери и молока. Теплый шершавый язык облизывал мордочки малышей, их животики и спинки. Детеныши спешили на запах молока, толкаясь лезли к соскам. Маленький самец первым захватил сосок. Его молочные зубки слегка покусывали Белогрудку, когтистые лапки надавливали на ее живот. Причмокивая, щенок с наслаждением сосал. Рядом пристроились две его сестры. Белогрудка, тем временем, принялась вылизывать свою влажную шерсть на шее и передних лапах.
Насытившись, щенки задремали, прижавшись к теплому материнскому животу. Ненадолго закрыла глаза и Белогрудка. Короткие видения минувшей охоты возникли в ее мозгу. Она вспомнила, как метнулись через перекат пескари и в стремительном броске, волнообразно изгибая свое тело и загребая задними лапами, она настигла одну из рыбок в темной воде бочага. А потом, в сплетении подмытых половодьем корней елового пня, она нашла по запаху гнездо полевки-экономки и одного за другим съела четырех слепых и голых малышей. Пятого детеныша она принесла в нору и бросила его, предварительно прокусив голову, у выхода из норы. Сейчас она вспомнила о нём и, осторожно освободившись, от спящих детенышей, двинулась к выходу. Обнюхав добычу, Белогрудка не стала её трогать. Она вошла в воду и нырнула в глубину подводного тоннеля, волнообразно изогнув свое тело.
Немного погодя проснулись щенки. Маленький самец первым наткнулся на незнакомый предмет, лежащий на влажном песке у воды. Он понюхал этот мокрый и холодный комок, толкнул его носом, двинул лапкой – незнакомое не шевелилось. Тогда он попробовал его лизнуть и впервые почувствовал во рту странный волнующий вкус – вкус крови. Его возня в конце тоннеля привлекла внимание сестер. Они подползли к своему братцу, но он, грозно уркая, потащил добычу вглубь норы. Устроившись в начале забитого хода, он принялся за еду. Насытившись, щенок пошел к подводному лазу – после новой пищи ему очень хотелось пить. Сестры несмело приблизились к остаткам его пищи и ухватив каждая по кусочку, разошлись в разные стороны. Перед рассветом в нору вернулась Белогрудка. В этот раз она принесла небольшого вьюна. Облизывая мордочки спящих щенков, она почувствовала вкус крови. Ее детеныши растут. Скоро из слепых и беспомощных они превратятся в ловких лесных охотников.
В это время в лесу созрели ягоды черники. Особенно много их было по осветленным местам и небольшим полянам в старых ельниках. Все лесные птицы склевывали сейчас эти ягоды. Даже трясогузка, бегающая по песчаной отмели у бревенчатого моста, оставляла на песке тёмно-лиловый помет.
Знакомый нам выводок рябчика тоже перебрался в черничники. Подросшие и уже лётные рябчата, перебегая от куста к кусту, склевывали крупные темные ягоды. От семи вылупившихся из яиц птенцов осталось пять – одного поймала куница, а второй однажды вечером не явился на зов матери, пропал, когда птенцы ещё не умели летать. Намокнув и переохладившись в сырой траве, он обессилел и, присев у травяной кочки, остался сидеть, когда рябушка повела выводок в другое место. Сейчас рябчики почти всё время держались на черничниках, ночуя неподалеку – в глубине тёмного ельника, под низко нависшими лапами молодого елового подроста.
По утрам, когда косые лучи солнца пробивали ночной туман и он, клубясь, медленно рассеивался, рябушка выводила своих птенцов на ягодник. Она осторожно шла впереди, высоко вытянув шею, внимательно осматривая всё доступное её взору пространство. Маленькие радуги искрились в каждой капле росы на листьях, круглые тенета пауков-крестовиков были усыпаны сверкающими каплями росы. Вялые после прохладной ночи насекомые облетали эти ставшие заметными ловушки.
Проголодавшиеся и озябшие рябчата с жадностью глотали сочные ягоды, склевывая спрятавшихся под листьями комаров, мух и других мелких насекомых. Неожиданно утреннее спокойствие на лесной поляне разорвали тугие ястребиные крылья – на бреющем полете промчалась крупная самка тетеревятника. Влетев в гущу еловых веток, она уселась на толстую ветку у ствола. При появлении ястреба рябушка подала сигнал тревоги – переливчатую трель, которую охотники называют скирканьем и, желая отвлечь врага, стремительно бросилась в чащу. Три птенца, услышав сигнал тревоги, тут же припали к земле, полностью слившись с окружающим фоном, а два других полетели вслед за матерью. На это и был рассчитан ястребиный прием – самка тетеревятника, обследуя лесные поляны, старалась вспугнуть кормящиеся выводки. Из своего укрытия в гуще еловых лап она заметила, что один из рябчат полетел к большой ели неподалеку от опушки, но не сел на неё, а сделав стремительный бросок в сторону и вниз, замер среди ветвей молодой елочки. Взмахнув мощными крыльями, ястреб помчался к большой ели. Он так выбрал направление полета, чтобы между ним и рябчёнком находилась старая елка. В последний момент, ловко обогнув её, ястреб оказался совсем рядом с птенцом. Молодой петушок бросился было в чащу, но не успел набрать скорость и кривые ястребиные когти вонзились ему в спину. Безжизненно обвисли маленькие крылья, поникла голова рябчёнка, а ястреб, круто развернувшись, полетел к гнезду.
Два крупных, уже совсем оперившихся птенца с жадностью набросились на принесенную матерью добычу. Они до тех пор терзали и вырывали жертву друг у друга, пока не разорвали ее. Тогда, прикрывшись раскинутыми крыльями, они стали с жадностью глотать куски мяса с перьями и костями. Непросто прокормить ястребам своих птенцов. Теперь приходится охотиться и самке, но она ловит добычу вблизи гнезда, ни на минуту не забывая о необходимости его охраны. Самец улетает далеко – обыскивает луга и окраины полей, где прячутся тетеревиные выводки и куда вылетают стаи домашних голубей, живущих вблизи ферм и зернотоков. На полях можно встретить лесных голубей, вяхирей и клинтухов. Голуби – излюбленная добыча ястреба, охотясь за ними, он даже залетает иногда в деревни.
Под берегом реки, в хорошо укрытой норе продолжалась своя незаметная для постороннего глаза жизнь. Каждую ночь Белогрудка уходила на охоту, а возвращаясь, что-нибудь приносила детенышам: лягушку, полевку или рыбу. Как-то вечером, облизывая детенышей, она почувствовала, что у них уже открылись глаза. Щенки все чаще подходили к воде. Однажды маленький самец вошел в воду и поплыл, изгибаясь всем телом и загребая лапами. Так он узнал, что его тело легче воды, вода может держать его, по ней так приятно скользить. Сестры, слушая плеск воды, не понимали, куда девался их братец. Им пока было боязно войти в эту холодную и плотную среду, из которой обычно появлялась их мать.
Однажды вечером Белогрудка, покормив детенышей, прилегла отдохнуть в гнездовой камере. Но расшалившиеся щенки не давали ей покоя. Они налетали на мать, покусывая её за нос, пытались бороться с её лапами, дергали за хвост.
Белогрудка осторожно играла с ними, отбрасывая чересчур назойливых ударом лапы, но щенки не унимались. Тогда она встала и двинулась к подводному ходу. Маленький самец, вцепившись в кончик хвоста, волочился за ней от самого гнезда. Около воды Белогрудка обернулась и, схватив щенка за загривок, нырнула с ним в глубину. Вынырнув в середине бочага, она выпустила его и поплыла к песчаной отмели. Щенок, изо всех сил работая лапами, устремился за ней. Очутившись под водой, он инстинктивно задержал дыхание и сейчас, вынырнув, опять вдохнул воздух. Он впервые увидел окружающий мир: темную стену ельника, крутые берега, поросшие смородиной и таволгой. Множество запахов оглушили детёныша, странные звуки уловили его маленькие уши, но разбираться во всем этот было некогда – течение уносило его и он плыл, изо всех сил стремясь поскорее выйти на берег, где ждала его мать. Усталый и оглушенный всем пережитым за эти короткие мгновенья, щенок выбрался, наконец, на песок. Мать ласково лизнула его в мокрый нос, вошла в воду и тут же нырнула. Немного погодя, она опять появилась на поверхности, держа в зубах одну из его сестер. Побарахтавшись немного, та наконец справилась со своими лапами и тоже благополучно вышла на берег. А Белогрудка опять ушла под воду за последним щенком. Теперь вся семья была в сборе. Белогрудка, оставив щенков на песке, скользнула в воду и вскоре появилась в конце бочага, держа в зубах небольшого хариуса. Щенки в это время с любопытством обнюхивали песок, травинки, палочки и камни. Сегодня им открылся огромный и незнакомый мир. Он был чужд и враждебен, но рядом была их мать – большая, сильная и ловкая, одним укусом поражающая огромных рыб.
Детёныши со страхом и любопытством смотрели на подрагивающего хариуса. Первым подскочил к нему молодой самец и впился в жирную спинку рыбы. Ещё живой хариус подпрыгнул, изогнувшись, но щенок только крепче сжал челюсти и не отпускал добычу. Подоспевшие сестры помогли ему прикончить рыбу и все вместе они принялись за еду. Через несколько дней детеныши научились нырять и стали самостоятельно выходить из норы. Они часто теперь играли в воде бочага, плавали и ныряли, догоняя друг друга. А на песчаной отмели у норы пытались охотиться на выползающих ночью жуков. Мать показала им скопление ручейников около берега. Щенки быстро съели почти всех личинок, раскидав по отмели их растерзанные домики. Теперь Белогрудка приносила им ещё живую добычу и детёныши, шипя и уркая, набрасывались на уползавших полёвок, извивающихся рыб, приканчивая их укусами своих мелких, но острых зубов.
С каждым днем щенки все больше расширяли свои владения. Вскоре они стали вылезать на крутой берег реки, шнырять под низко раскинувшимися над самой землей лапами елей, между пнями и стволами бурелома.
Белогрудка расчистила второй выход и щенки теперь выходили из норы, минуя бочаг. Вскоре они узнали дорогу к луже на пойменном лугу. По дну ее, между стеблями частухи, сабельника и осоковыми кочками, ползали темно-бурые прудовики, полосатые лужанки, роговые катушки. Детеныши быстро научились разыскивать моллюсков и, скусывая по кусочку с края раковины, добираться до их нежного мягкого тела.
Когда мать уходила на охоту, во всех играх и занятиях верховодил молодой самец. Более крупный и ловкий, чем его сестры, он был постоянно в движении. Первым он залезал в дуплистый валежник, забирался в сплетение корней, разыскивая жуков. Он сам научился переворачивать небольшие камни и палки на берегу, добывая прячущихся под ними червей и личинок насекомых. Полуторамесячные детеныши стали уже довольно самостоятельными. Им требовалось все больше пищи и Белогрудка теперь дольше задерживалась на охоте, по два-три раза за ночь возвращаясь с добычей.
В перерывах между выходами на охоту, она отдыхала в норе. Детеныши тут же подкатывались к ее теплому боку, требовательно ища соски, покусывая их и толкаясь. Сытые они дремали, прижавшись друг к другу, а Белогрудка, осторожно поднявшись, вновь уходила на охоту.
Однажды вечером маленький самец забрел довольно далеко в чащу ельника, оставив сестер плескаться у песчаной отмели. Шорох впереди, среди осыпавшейся хвои и сухих веток у ствола небольшой ели насторожил щенка. Он замер, припав всем телом к земле. Прошла минута, другая и, наконец, терпение было вознаграждено. Раздвинув рыхлую лесную почву у самого ствола, показался сначала хоботок, а за ним голова и туловище бурозубки. Все мышцы норчонка напряглись. Выбравшись из земли, бурозубка суетливо побежала между сухих веток, направляясь к старому трухлявому пню, еле видному в сумраке ельника. Стремительным прыжком щенок накрыл зверька, прижав его когтистыми лапами к земле и тут же прокусил ему голову. Схватив бурозубку за загривок, норчонок бегом бросился к берегу. Это была его первая крупная добыча. Возбужденный щенок почти не замечал неприятного запаха своей жертвы. Однако сестры, обнюхав его добычу, отошли в сторону. Щенок еще немного поиграл с бурозубкой, попробовал куснуть ее, но тут же бросил, почувствовав во рту отвратительный вкус. Хищные звери почти никогда не едят этих зверьков. Детёныш поймал бурозубку по своей неопытности. Он оставил зверька на песке и бросился вслед за сестрами.
Кончился дождливый и холодный июль этого года, наступили ясные августовские дни. Жаркое ещё солнце днём нагревало землю, стволы деревьев, камни в долине реки. Зато ночами земля отдавала свое тепло ярким, густо рассыпанным по тёмному небу звездам. Осенним холодом дышали туманные августовские рассветы. Уже в начале этого месяца закраснелись листья черемухи, а вслед за ней крушины и шиповника. Желтизна чуть тронула липы, пёрвые желтые пряди появились в зелени берёз.