Хороший город — Купянск! И рядом. В черте города протекает река Оскол. Хорошие парки с лодочными станциями. Нас отпускали в увольнения и мы проводили время на реке. Катались на лодках, купались. Из-за этих купаний я на десять дней попал в лазарет.
Напоролся на ракушку, разрезал палец на ноге. На следующий день попал в суточный наряд, нога в сапоге начала распухать. После наряда пришлось сдаться полковому доктору, который отправил меня в лазарет.
А в лазарете была симпатичная медсестричка. Строгая. Очень мне её сыночек понравился. Милый, беленький одуванчик. А я в семье нянькой был. Меня всегда тянет к малышне. Умею с ней обращаться. Пока мама была занята пациентами, быстро познакомился и установил доверительные отношения с мальчиком детсадовского возраста. Он оказался добрым и ласковым. Сразу потянулся ко мне. Понятно, что растёт без отца. И в том самом возрасте, когда понимают, что у него должен быть папа. Как и у других деток. Но мама, что-то ему про папу нафантазировала. И он этого папу бессознательно ищет, радуясь любому случайному мужскому вниманию.
За несколько дней я привязался к этому славному мальчугану. Ждал его появления. С удовольствием возился с ним, коротая лазаретную скуку. Мама тоже стала со мной общаться, видя, что мы хорошо ладим с сыночком. Вечерами даже болтали с ней пару раз. И только я стал ей симпатизировать, как выяснилось, что она встречается с однокашником. Он появился в выходной день вечером, медсестричка ему очень обрадовалась. А меня неприятно укололо то обстоятельство, что ухажёр не обратил внимания на её сына. Будто его и не было рядом. И мальчуган равнодушно скользнул взглядом по дяде. Будто не заметил. Эта сцена оставила во мне нехороший осадок. Отношения в этом треугольнике мне не понравились.
Меня выписали. И через несколько дней, возвращаясь из города, встретился с медсестрой. Она с сыном шла домой. Мальчуган обрадовался. Проводив их до «границы», стал прощаться. Но сынок стал тянуть меня за руку дальше, хотел, чтобы я пошёл к ним домой. Я отнекивался, ссылаясь на запрет.
- Мама, пригласи его в гости, - потребовал у матери сын, продолжая тянуть меня за руку.
- Сынок, ему нельзя туда идти. Его командиры будут ругать, - поддержала меня мать.
В глубине души я желал приглашения. Но знал, что это маловероятно. Да и мальчишка меня насторожил. Не ожидал такой его реакции на встречу. А он закатил маме истерику. Она поволокла его, плачущего, в сторону дома, а я с тяжёлым сердцем вернулся в казарму.
Через пару дней однокашник передал мне, что медсестра пригласила меня на разговор в лазарет. Вечером я пошёл туда, догадываясь о чём будет этот разговор. Медсестра была грустной. И попросила меня больше не видеться с её сыном. Мол, она не может объяснить ему почему этот дядя не будет ходить к ним в гости. А он привязывается быстро, а потом страдает.
- Конечно, я могла бы тебя на себе женить. При твоей наивности это было бы не трудно. Но я не хочу тебя обманывать. Ты — хороший, добрый парень. Не зря сыночку моему понравился. Обходи нас стороной, пожалуйста.
Я обещал ей это. И вернулся в казарму, раздираемый чувствами. Мне было жалко мальчугана и себя, потому что меня не полюбила его мама. Я радовался, что меня не захомутали браком обманом. Я досадовал на себя, что доставил ребёнку страдания, забавлялся с ним, не думая о последствиях для детской души. Меня томило ощущение какой-то утраты. И это ощущение было самым стойким и длительным. Пока я не сказал себе, мол, детство закончилось, парень, пора подумать о семейной жизни. Товарищи женятся, а ты с чужими детьми играешься.
А освоение самолёта шло своим чередом. У меня на лётной смене случился небольшой казус. Правда, не в полёте, а на обслуживании самолёта. Пока мы не стали массово летать самостоятельно, все крутились около спарки инструктора. В экипаже пять человек. Один где-нибудь в сторонке после полёта получает от инструктора замечания по качеству выполненного задания. Иногда это выглядит очень драматично. Второй готовится к полёту: осматривает самолёт, продумывает задание. А трое — помогают технику готовить самолёт к вылету. У техника он на смене не один. А потому курсанты заправляют аппарат топливом и газами. Что-то подносят, что-то уносят…
Мне этот раз досталось заправлять самолёт. Оседлал гаргрот, сунул пистолет в заправочную горловину, нажал скобу. Тугая струя керосина ударила в сетку фильтра. Вот только из горловины на меня стали вылетать брызги топлива. Явление довольно редкое, но обычно оно лечилось поворотом пистолета. А тут это не помогло. Малость приподнял вверх. Брызги уменьшились, но продолжали доставать меня. Ещё приподнял. Брызг ещё меньше. Поднимал до тех пор, пока не почувствовал, что пистолет уже не заклинивается в горловине его наклоном. Держится на соплях. Того и гляди давление его вырвет наружу. Рука потихоньку устаёт удерживать пистолет.
Тут моё внимание отвлекает взлетающий на форсаже самолёт. Поднимаю голову, поворачиваю, сопровождая крутой набор высоты. Этого движения головы оказалось достаточно, чтобы шевельнуть рукой. Пистолет выскакивает из горловины и начинает поливать керосином носовую часть с кабиной. Я пытаюсь сбросить скобу с упора, в панике забыв, что упор с зацепом. Пока я сообразил, что надо сначала додавить скобу, а потом её сдвинуть, успел полить керосином сектор больше ста градусов. На моё счастье кабины были закрыты. Ибрагим Байбагышев, осматривающий самолёт, был в нише передней стойки. А ещё один курсант — под крылом. Никому керосина не досталось. Я с ужасом смотрел на пожароопасную лужу вокруг самолёта.
Впрочем, отделался я только этим испугом. Прибежавший техник быстро вызвал водовозку и обмыл самолёт, а потом и бетонку. Инструктора поблизости не было, наверное, был на стартовом завтраке. Поэтому он с удивлением посмотрел на мокрый бетон вокруг самолёта, когда пришёл. Время поджимало, техник не стал вдаваться в подробности, отделался какой-то шуткой, и инструктор сел в кабину. За время полёта острота момента притупилась.
Страшно подумать, чем бы для меня это закончилось, если бы были открыты кабины спарки...
