«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» - писал в своё время Фёдор Иванович Тютчев. За свою жизнь другому русскому писателю пришлось с горечью вспоминать эту цитату бессчётное количество раз. Казалось бы, трудно в своём творчестве держаться от политики дальше, чем это делал Корней Чуковский! И тем не менее, от цензуры ему в XX веке доставалось едва ли не больше всех.
Кто искал подтекст в сказках Чуковского?
Главным антагонистом в этой истории считается, как ни странно, светоч отечественной педагогики Надежда Константиновна Крупская, которую и сейчас мечтает видеть на посту министра просвещения добрая половина учительского сообщества. В общем-то претензии к Чуковскому у власти начались ещё до неё, да и продолжались спустя десятилетия после смерти вдовы Ленина, но именно её голос в хоре критиков оказался самым громким.
Любопытно, что одной из первых вех на творческом пути молодого писателя была работа в 1905 году в сатирическом журнале «Сигнал», за которую его вскоре арестовали, обвинив в «оскорблении величества». В одном из персонажей бдительный прокурор увидел карикатуру на императора Николая II.
Адвокатом на процессе выступал Оскар Грузенберг, который сумел блистательно доказать, что если в персонаже Чуковского прокурор видит августейшую особу, то виноватым в этом скорее нужно считать самого прокурора, но никак не автора. К сожалению, в 1920 году знаменитый юрист иммигрировал из Советской России, да и едва ли он чем-то смог бы помочь писателю в битвах с новой властью: закон здесь не слишком ценился.
Самое глупое в этой ситуации, что большинство произведений, к которым у цензоров возникали нарекания, Чуковский написал задолго до того, как они приобрели политический подтекст. Классическая история произошла с «Тараканищем», в котором действительно сложно не узнать Сталина и не увидеть жесточайшую критику его режима.
«Вот и стал Таракан победителем,
И лесов, и полей повелителем.
Покорилися звери усатому.
(Чтоб ему провалиться, проклятому!)»
Однако сказка была издана ещё в 1923-ем (а написана и вовсе в 1921-ом), когда никому и в голову не пришло бы подразумевать в этом образе Сталина. Кстати, самому Иосифу Виссарионовичу ничего крамольного в этой сказке не виделось, по крайней мере, у него к Чуковскому в связи с этим претензий не было.
Зато на писателя буквально набросилась Крупская. Любопытно, что, когда цензоры во второй раз отказались печатать сказку «Крокодил», Чуковский пошёл искать правды именно к Надежде Константиновне, но совершенно ошибся адресом. В поисках защиты он обратился к человеку, который, как выяснилось, задавал тон всей агрессивной кампании.
В чём обвиняли Чуковского цензоры?
Суть своих претензий Крупская изложила в 1928 году в газете «Правда». С её лёгкой руки страницы официальной прессы запестрели термином «чуковщина». Дескать, «сказки дедушки Корнея» совершенно безыдейны и ничему не учат советских детей, а только пропагандируют буржуазный и мещанский образ жизни.
Ещё в 1925 году Гублит запретил издание «Мухи-Цокотухи», поскольку там празднуются реакционные праздники (именины и свадьба), а также за то, что комар – это не кто иной, как переодетый принц, а муха, соответственно, - принцесса. Тогда издание всё же разрешили, а Чуковский отшучивался, дескать, с таким успехом можно назвать Крокодила переодетым Чемберленом, а Мойдодыра – Милюковым.
Позже писателю уже стало не до шуток. Во время развёрнутой Крупской кампании по травле Чуковского в его произведениях находили куда более серьёзные идеологические просчёты. «Крокодил», оказывается, повествовал о «корниловском мятеже», «Чудо-дерево» рассказывало о социальном расслоении, чего в справедливом социалистическом обществе, конечно же, быть не могло, а «Мойдодыр» вообще оскорблял чувства трубочистов!
Не обошлось и без привычных уже обвинений в прославлении мещанского быта и вообще любви к частной собственности. За это досталось и «Мухе-Цокотухе», и тому же «Чудо-дереву», на котором для буржуазных детей росли туфельки с помпончиками, и особенно детской песенке «Домок», где восхвалялось кулацкое накопительство.
Попытки доказать, что никакой вредной идеологической нагрузки сказки не несут, пользы Чуковскому не приносили. На это у Крупской уже был готов контраргумент: раз нет ни советского, ни антисоветского смысла, значит они вообще бессмыслица, пустой набор слов, «буржуазная муть», и незачем пичкать этим будущих строителей коммунизма.
В результате Корнею Ивановичу пришлось опубликовать в «Литературной газете» покаянное письмо, в котором он признавал свои ошибки и сообщал, что планирует написать новую сказку «Детская колхозия». В результате при жизни Крупской он вообще больше не писал для детей, но и после её смерти новым творениям Чуковского была уготована та же участь. От излишнего внимания цензуры их освободила фактически только смерть писателя.
Дополнительные материалы смотрите у нас на ТЕЛЕГРАММ и ЮТУБ КАНАЛЕ.
