РАССКАЗЫ О БЕЛАРУСИ
Книга вторая
Глава одиннадцатая
Если любишь - уйди
Перемолов своими беззубыми деснами краюху ржаного хлеба и запив хлеб водой, Аким начал свой рассказ.
- Народился я на этот свет с большой любовью к людям. Про таких говорят: с себя последнюю рубаху снимет и встречному отдаст. Сколько меня мой отец не учил, что люди злы и каждый человек лишь о себе самом думает, не брала меня за душу эта наука. Не входила в меня. Хоть бей меня, хоть обманывай, а я, все одно, обидчиков любил.
- Видимо, мать у вас была очень добрая, - сказал Акиму дядька Макей.
- Молчаливая у меня была мать, вдумчивая, - ответил дядьке Макею Аким. - Меня дурака жалела, а я так и рос дурак-дураком. И били меня, бывало, и обманывали, а я их всех прощал. Любил, поэтому и прощал. Не мог в ту пору понять, что, чем больше я таких людей люблю, тем сильнее они меня ненавидят.
- Это так, - согласно кивнул дядька Макей.
- И никаких заповедей о том, что ближнего своего надо любить, я в ту пору еще не знал. Видать, народился я с этой заповедью, - продолжил свой рассказ Аким. - Странные вещи стали случаться, когда минул мне двадцатый годок. Не хочу рассуждать о чужих несчастьях, но должен сказать, что козни моих врагов против меня стали заканчиваться для них самих ужасно. Кто-то из них утонул, кого-то медведь задрал, кто-то внезапно умер по неизвестной причине. И решил я тогда реже своим недругам на глаза попадаться. Вдруг, - подумалось мне, - это я виноват в том, что с ними происходит. Не будут меня видеть, не станут злобствовать. Перешел я из податных людей в дворовые, чтобы в одиночку коней барских по ночам пасти. Но и тут старший конюх задумал меня по-мужицки проучить. Наклеветал он барину, будто бы я по ночам на барских конях дрова из леса селянам вожу. Выпороли меня ни за что. А через день старший на острую борону со своего коня упал. Ох, тяжело мне это вспоминать, - горестно вздохнул Аким. - Одним словом, старшего конюха схоронили, а я отлежался после порки и опять начал коней барских по ночам пасти. И тут голос во мне самом проявился. Да так сильно проявился, что я со страха даже присел. И говорит мне этот голос: «Закрой уши свои, буду с тобой говорить». Странным мне это показалось. Если кто-то хочет быть услышанным, то зачем он просит другого уши закрыть? Это равносильно как просить кого-то зажмуриться, чтобы что-то можно было увидать. Долго я думал и понял наконец, что голос тот во мне меня же самого в отшельники предназначил. Отряхнул я пыль со своих лаптей и подался в лес. Вырыл себе землянку, печь из глины сложил, и начал слушать.
- Что слушать? - спросил Акима дядька Макей.
- Голос, что во мне самом со мной говорил, - ответил ему Аким.
- Откровения случались? - спросил у Акима дядька Макей.
- Случались, - ответил ему Аким. - Даже такие случались, что сам не сразу мог значения ихнего понять.
- А со мной поделитесь? - спросил Акима дядька Макей.
- С тобой поделюсь, - сказал Аким.
- Так живите у меня, - предложил Акиму дядька Макей. - Детей у нас с женой нет. Прокормим.
- Еды мне много не надо, - ответил дядьке Макею Аким. - Кто меня на служение отшельническое призвал, тот и прокормит.
- Сейчас вам в лес возвращаться нельзя, - сказал Акиму дядька Макей. - Поймают вас там партизаны.
В корчму, запыхавшись, вбежал один из наших селян.
- Беда, Макей! - прокричал этот селянин. - Прячь старика поскорей! Генусь с лошади в пьяном виде упал! Живой, но разбился сильно. Злобствует теперь. Велел старика найти и на его глазах повесить.
- Вот об этом самом я тебе и говорил, - сказал дядьке Макею Аким. - Много еще в людях злости растворено. Так много, что даже собственное горе их ничему не учит.
- Об этом мы после поговорим, - ответил Акиму дядька Макей. - Сейчас спасаться надо. Мой дом, который я давно продал, пустым стоит. Новый его хозяин фольварк себе смог построить. В этом доме подпол глубокий. Все одно, что землянка. Идем поскорей.